— Ну-у, ты сказала — чудеса. Чудеса — они только раньше были, в прошлом. В древности. А теперь нет. Вот ты, Настя, хоть одно видела? Чтобы не кто-то другой тебе рассказал, а прямо с тобой чудо — такое случалось? Только без вранья, по-честному…

Кирюша уставился на Настю и ждал, что она скажет.

И Мила с Наташей уставились. Говоря откровенно, все трое в глубине души верили, что чудо с Настей случалось. Ведь она пусть и не монахиня, но все же девочка необыкновенная, в монастыре живет.

А Настя молчала. Казалось, она сомневается, стоит ли откровенничать, но все же решилась:

— Случалось! Вообще-то я не отсюда, не местная. Беженка я. Из Грозного я. Мы долго не уезжали, несмотря на войну. А два года назад взрывом убило бабушку и дедушку. И мы поехали к маминой двоюродной сестре Любе. Она живет в Подмоклове, это тут недалеко, ниже по Оке. И в поезде нас обокрали — забрали вещи, деньги, часть документов. Осталось только немного денег, их мама отдельно прятала, да паспорт. Конечно, тетя Люба нам помогла: нас кормила, поила. Но всего не купишь: у нас и белья не осталось. А работать мама сразу не могла, потому что приезжая. А я все думала: «Ну почему, почему с нами это все случилось?»

А через неделю тетя Люба повезла Настю с мамой на службу в Серпухов, в женский монастырь. И тут Настя узнала, что строитель монастыря преподобный Варлаам не только исцелял людей. Еще он делал так, что пострадавшим от воров возвращалось назад украденное. И тогда девочка стала молиться Варлааму и просить о помощи.

— И что? Неужели вам все вернули?

— Так я про что говорю! Уже через несколько дней тете Любе сообщили, что забытые вещи нужно забрать в Москве на вокзале. В документах нашли письмо, где тетя Люба звала нас к себе. На конверте был адрес — наш и ее, обратный. В Грозный, конечно, никто сообщать не стал. А с тетей Любой связались.

— А деньги? И почему «забытые вещи»? Ты же сказала, что вас обокрали?

— Я же и говорю — чудо! А вернули все-все, даже деньги.

— А может, вы их просто куда-то спрятали подальше, чтоб никто не увидел? А потом и сами забыли куда. И решили, что кто-то украл. У меня так тоже бывало. Надо только сказать: «Черт-черт, поиграй и отдай», и все тут же найдется, — затараторила Мила, но вдруг осеклась, увидев, как изменилась Настя в лице. Да и Наташа изо всех сил давила сестренке на ногу, чтобы та соображала, что говорит!

— Извини. Я не подумала, что здесь про черта нельзя. И вещи ваши, конечно, украли. У меня тоже недавно пропали семена колокольчиков. Мы с мамой возле дома хотели сажать. И сколько я ни просила того, кто на букву «ч», ничего не нашлось. Вот попрошу Варлаама, чтобы вернул! И чтобы наказал вора.

— Насть, а почему у вас тут столько развалин? — спросил Кирюша. — Это что, летчики постарались?

Он явно пытался сменить тему. Как будто из добрых побуждений, словно намереваясь отвлечь внимание от оплошности Милы. Но на самом-то деле просто потому, что отлично знал, куда подевались семена колокольчиков.

— Разве это развалины! Вот в 1995 году, когда по милости Божией Священный Синод благословил возобновление монашеской жизни в нашей обители, здесь действительно были развалины — ни одной крыши, вместо окон — провалы. Серпуховчане все по кирпичикам растащили на дачи.

— А вы объявите субботник, — сказал Кирилл, потом подумал и уже убежденно продолжил: — В самом деле, объявите. Думаешь, никто не придет? Да я бы сам первым пришел!

— А ты и так приходи. Матушка настоятельница всех зовет, кто хоть что-то умеет.

Кирилл недоверчиво посмотрел на Настю:

— А разве можно? Нет, правда? Можно? Мы бы приехали. Мы и обои можем клеить, и штукатурить, а я плотничать могу… Наташ, ведь правда, приедем?

— Я бы приехала, точно. И мама, я думаю, тоже. И папа. Если и правда можно. — Наташа вопросительно посмотрела на Настю.

А Настя вдруг спохватилась:

— Слышите — колокол? Нас ждут на обед, в трапезной.

— Нас? В самой настоящей трапезной? И еда будет постная?

— Обычная монастырская. Всем, кого угощали, нравилось. А вы что, никогда не постуете? — Настя удивленно посмотрела на ребят.

— Постуем, а как же! Но ведь не все время. В Великий пост в первую неделю и последнюю обязательно, и еще — перед Рождеством. И еще как получится. Мы ведь, например, в школе завтракаем, а там что дадут, то и ешь. Скажи, а тебе не трудно так жить — есть только то, что положено, одеваться, как велят? Не трудно никогда не грешить? — задала Ната давно вертевшийся на языке вопрос.

— Иногда трудно. Иногда нет. Но не получается никогда не грешить. Тяжелее всего не грешить в мыслях. Ведь мысли как ветер, их не удержишь…

— …Огурцов и помидоров 150 банок, варенья 300 литров, компота 405 литров, свеклы 500 кг, — перечисляла монахиня Елена заготовки, сделанные в монастыре прошлым летом.

Совершенно объевшиеся гости слушали ее и приходили в себя после поглощения блинчиков с маком, морковного торта и фаршированных овощей. Оля переписывала рецепт салата из капусты, грецких орехов и чеснока, подаренный сестрам паломницей из Грузии.

А потом они распрощались с сестрами и ушли. Дед и Ирина — на улицу Чехова, в художественно-исторический музей. Рукавишниковы — бродить по мощенным белым камнем улочкам древнего Серпухова. Ушли, пообещав вернуться летом — помогать возрождать монастырь.

Вечером, исходив весь город, побывав в древних храмах, в Высоцкой обители и, конечно же, купив карты и путеводитель, Рукавишниковы сидели на берегу Оки на окраине Серпухова. Они ужинали монастырским хлебом и яблоками и молчали. Даже Ната с Кириллом не спорили, а Мила не задавала отцу бесконечных вопросов. Впечатлений было море: и Нара, так неожиданно открывавшаяся сразу за стенами Высоцкого монастыря, и горбатые улочки, вдоль которых тянулись уютные двух- и одноэтажные домики — прямо как на картинках, где изображалась старая Москва. Части Гроба Господня и кусочки Неопалимой Купины, мемориальное кладбище и квадратный магазин, почему-то именуемый серпуховчанами круглым. И ангел, трубящий на куполе храма. И все тот же рынок, куда Рукавишниковы зашли напоследок купить себе что-нибудь к завтраку и где услышали престранное объявление: «Владелец автомобиля 2106 с номерным знаком… срочно подойдите к тому месту, где СТОЯЛ ваш автомобиль!»

Все устали за этот долгий-предолгий день и теперь просто наслаждались спокойным, по-летнему теплым вечером.

— И все же мой дом, ну тот, с петушком на трубе, — самый лучший, — хрустя яблоком, сказал Кирилл. — В Наташином доме хоть и большой сад с вишнями, но зато сам он какой-то обыкновенный, несказочный. А в Милином доме только один этаж, мы там ни за что не поместимся, особенно когда заведем овчарку и комнату для гостей.

— Не овчарку, а ньюфаундленда.

Наташа никак не могла договориться с братом по поводу породы собаки, которую они заведут, как только уговорят маму. А Миле было все равно, какая будет порода — лишь бы не кусалась и ходила с ней гулять по вечерам.

Ольга не выдержала:

— Опять про собаку! Ты, Кирилл, помнишь, когда в последний раз мыл своей крысе клетку? Несчастное существо вынуждено жить в грязи! А ты, Ната, все время у компьютера. Только Мила могла бы всерьез ухаживать за животным, во всяком случае, ребенок всегда без напоминаний моет тазик за Липси и меняет воду попугайчикам. Про цветы я и не говорю. Она еще ни разу не забыла полить их! Но Мила для заботы о щенке еще маленькая. А я не хочу прогуливать никого в семь утра, не хочу по четыре раза в день варить кашу и по сто четыре раза вытирать за щенком лужи! Не хочу и не буду!

— Оля, успокойся, конечно, не будешь. И собаки никакой не будет. Это я тебе говорю, твой муж. Глава семейства, можно сказать.

Иван, как только сумел, сурово посмотрел на детей:

— Оставьте в покое мать! А дом самый лучший был мой — помните, тот, что на берегу Нары, с наличниками. Сад там, правда, никакой, зато места много, можно поставить хоть теннисный стол, хоть песочницу, и посадить, что захочется.