— Эти звери не убивают друг друга, — успокоил тот девочку. — Честер в любой момент может сдаться, и тогда Шпонти не тронет его.

— Неужели белый флаг выкинет? — недоверчиво поинтересовался Кирилл.

— Флаг не флаг, но животное, терпящее поражение, обычно принимает покорную позу. Тогда победитель не добивает его. Сейчас сами увидите, думаю, ждать осталось недолго.

Но Рукавишниковым не привелось узнать, что за позу покорности принимают бизоны. Бой прекратился. Но не потому, что Честер выкинул белый флаг. В последней атаке Шпонти свалил его с ног, и когда, казалось, кровавой расправы было не миновать, победитель неожиданно остановился.

— Вот видите, не одно, так другое. Лежачего не бьют — нерушимое бизонье правило, — сказал проводник.

В следующем загоне не было никого и ничего, кроме разломанной кормушки.

— Это наш «малютка» Вульф постарался. Небольшой такой зубрик, весом в тонну двести. Не положили ему вовремя кушать… Если зубру что-то надо от человека, он не стесняется. Олень подойдет к кормушке, есть сено — он ест, нет — уходит. А этот, если не найдет пищи, начинает рогами кормушку крушить.

— А Вульф здесь один? Без жены и без деток? — Миле очень хотелось посмотреть на маленьких зубрят, которые, как она знала, недавно родились в питомнике.

— Деток, если посчастливится, увидите в соседнем загоне — там живет папа-зубр, четыре зубрихи и трое малышей. Хотя обычно самки с детьми редко выходят к людям. Беспокоятся за потомство. Даже если самки до родов были совсем ручными, скажем выросшими в зоопарке, все равно с рождением ребеночка мама уйдет с деткой в лес.

Рукавишниковым посчастливилось. Ната с Милой так переживали, так сильно хотели увидеть зубрят, что те, наверное, каким-то своим звериным чутьем их услышали. Едва сестры поравнялись с семейным загоном, из леса вышла могучая зубриха с обломанным рогом.

— Вожачка, — сказал Андрей. — Зубры в загоне живут семьями — один самец и четыре самочки. Но самец не слишком обременяет себя заботами. Он — философ-одиночка. А к семейству присоединяется на время гона. Поэтому самки выбирают вожачку. Как? Да они дерутся — до увечий и сломанных рогов. Побеждает самая твердолобая. В этой семье самая твердолобая — Ури.

Следом за Ури трусили три прелестнейших лохматых существа весом эдак килограмм под сто.

— Девочка и два мальчика, — пояснил проводник.

— Тройня, да? — уверенно спросила Мила.

— Нет, Ури — мама только одного малыша, за остальными она просто присматривает, — уточнил Андрей. — Тройни и даже двойни у зубров быть не может — самки рожают по одному детенышу раз в два-три года.

Зубрята были восхитительны. Они терлись о бока матери и похрюкивали, разговаривали между собой и в конце концов обаяли абсолютно всех. Не устоял даже Кирилл, который всегда заявлял, что сантименты не для него. Куда только подевалась его мужская стойкость, когда один из малышей подошел к самой ограде и протянул детям свой нос, как будто прося: «Погладь меня!»

Сказано — сделано, и зубренка тотчас стали ласкать три пары детских ладошек, приведя этим в шоковое состояние проводника — он впервые видел, чтобы нянька не возражала против такого вопиющего нарушения правил. Ведь зубры хоть и миролюбивы, но приручить их мало кому удавалось. Уж слишком давно появились они на нашей планете и, похоже, ведать не ведают, что человек — «царь и бог».

Нахрюкавшись и наигравшись, зубрята потрусили в лес, — к чему баловать пусть даже и замечательных, но человечьих детенышей?

И вот теперь младшие Рукавишниковы доедали пряники с земляничным вареньем, а лесник рассказывал, что появление на свет каждого нового зубренка, увы, неизбежно приносит питомнику кучу проблем.

— Даже учтенные зубры сидят на голодном пайке, — говорил Илья Тимофеевич. — Чиновники-то, что из Министерства природных ресурсов, взяли да и вычеркнули строку «продукты питания» из бюджета. Мол, в заповеднике животные живут в лесу, поэтому должны сами себя прокормить. А где ж тут прокормишь? Если зимой их не подкормить сеном или веточным кормом, а еще овощами, витаминами, солью-лизунцом, — звери заболеют цингой. А то и дистрофией. Значит, хошь не хошь, а выкладывай денежки. А это ни много ни мало сорок пять тыщ на нос!

— Но ведь как-то же вы выживаете без этих денег, — сказала Ирина.

— Выживаем. Спасибо экскурсантам. Ездят, смотрят, а мы на их деньги и кормимся. Да еще подмосковное правительство выручает. Подкидывают деньжат по тридцать пять тысяч на брата. Но новорожденным-то эти тысячи не достаются! Расходы, их в январе планируют, загодя, на весь год, а зубрята вот родились в начале весны. Получается, до конца года их и нет будто.

— А сколько в этом году малышей? — спросила Мила.

— О, нынче богатый приплод — восемь зубрят! Два мальчика и шесть девочек. Девочки для нас особая радость. Самец ведь с гаремом живет. А для гаремов женушек и не хватает.

Однако Кирилл про гарем не слушал:

— Сорок пять тысяч умножить на восемь — будет…

Он на минуту задумался.

— Триста шестьдесят тысяч рублей, — опередила брата Наташа. — Эх ты, а еще в физматшколу поступать собирался.

— Никуда я не собирался и, между прочим, учусь на два класса младше тебя, так что не хвастай, будто так хорошо знаешь математику. Тем более что четверка твоя нетвердая, мне наша училка Нина Павловна говорила, — парировал Кирилл.

— Но ведь это же куча денег! И как же теперь выживут бедненькие зубрятки? — продолжала ужасаться Мила.

— Пока лето, как-то продержимся, а там…

Иван Тимофеевич не докончил и замолчал.

И все замолчали. Да и что тут скажешь?

А Мила изо всех сил наморщила лоб, обдумывая какую-то свою мысль. Вдруг лицо ее прояснилось, она схватила Ольгу за шею, пригнула и быстро-быстро принялась что-то нашептывать матери.

Когда Мила закончила, Ольга с удивлением взглянула на дочь:

— Ну, я не знаю… Илья Тимофеевич, послушайте, что Мила говорит.

— Ну-ка, ну-ка, — подбодрил дочку Иван.

— Все очень просто. Зубрят нужно усыновить! — выпалила Мила и посмотрела на лесника.

— Как это — усыновить? — не понял Кирилл. — Они ж ни в одну квартиру не поместятся. В дверь не влезут. А если и влезут, пока маленькие, то не вылезут, когда подрастут, это уж точно.

— А вот так! Как в нашем зоопарке. Пап, помнишь, еще около белого медведя табличка висела: «Животное находится под опекой какого-то там банка». Ты же сам сказал, что «под опекой» — это вроде как еще одни родители у ребенка. Значит, опекун заботится о мишке, выделяет деньги ему на еду, на ремонт вольера и все такое.

— А она ведь дело говорит, — раздумчиво сказал Илья Тимофеевич. — Только вот… один компот — Московский зоопарк! Там опекунство вроде как реклама фирме. Около зверей в день сколько народу пройдет? Вот опекуны и стараются — кому охота, чтобы за табличкой с твоим именем маячил голодный медведь или тигр! А мы кому нужны? Хотя у нас, конечно, будет своя экзотика: «Я зубра усыновил!»

Тут вмешался Дмитрий Викторович:

— Ирина, а что, если нам в передачу включить обращение к потенциальным опекунам? Представляете, как это прозвучит: «Усыновите зубра! Реликтового животного, пережившего ледниковый период». Или, хы-хы, «удочерите». Объясним, что речь идет не столько о рублях, сколько о неоценимом вкладе в восстановление популяции зубров на планете.

— У вас, Дмитрий Викторович, просто гениальная внучка. И идея у нее гениальная. Конечно, включим обращение в передачу. Жалко, не я это придумала. — Ирина улыбнулась просиявшей Миле и обратилась к Илье Тимофеевичу: — А приезжать в гости к своим «детям» опекуны смогут? Или, скажем, дать имя зубренку?

— В гости — пожалуйста. Да и назвать, пожалуй, тоже можно. Только с условием, чтоб на букву «м». Все имена зубрят, рожденных у нас, должны на «м» начинаться, потому что область Московская. А хотите, раз такое дело, я с вами по заповеднику проеду? Я места знаю, где и косулю, и кабана можно встретить, — предложил Илья Тимофеевич. Было видно, что ему очень хотелось порадовать гостей.