— Заткнись, — его ладонь ложится на мой рот. — В машину садись.

Он сильно разворачивает меня, так что я ударяюсь подбородком о стекло автомобиля, открывает дверь и… отпускает меня. От силы удара я понимаю это не сразу, меня все еще колотит от страха и ненависти к тому, кого я считала порядочным человеком. Все тело трясет, по лицу скатываются слезы.

— Ты как?

Голос Стаса звучит будто сквозь пелену. Я растерянно осматриваюсь и вижу его лицо прямо перед своим. Куда делся Виктор не знаю, потому что не вижу ничего вокруг.

— Настя!

Он трясет меня за плечи.

— Он сделал тебе больно?

— Нет, — мотаю головой. — Теперь уже нет.

Рот наполняется вкусом крови. Видимо, я прикусила язык, когда приложилась подбородком. Или же сделала это от испуга, впрочем, я ведь до сих пор не отошла, слишком страшно то, что со мной едва не произошло. Как Виктору вообще пришло в голову ко мне полезть и пытаться домогаться?

Стас грязно ругается и притягивает меня к себе, обхватив сильными руками мою спину. Я утопаю в его объятиях, мою щеку царапает ткань его серого пальто, но я не обращаю на это внимания и лишь обвиваю его руками. Наверное, так выглядит надежность, потому что когда Стас пытается меня отстранить, я все еще цепляюсь за него.

— Я не оставлю тебя. Идем.

Он сдерживает обещание: обхватывает мою ладонь и ведет куда-то в сторону. Краем глаза я замечаю ошарашенного Мамаева, сидящего на полу и потирающего переносицу, из которою течет кровь. Стас его ударил? Разбил нос моему директору за то, что он насильно пытался запихнуть меня в машину?

На высоких каблуках едва поспеваю за Лебедевым, но упрямо иду и послушно сажусь на переднее сидение, когда он открывает дверцу. Половину дороги мы едем молча и на высокой скорости.

— Сбавь скорость, — прошу у него, цепляясь за подлокотники двери. — Стас!

Он резко Стас сворачивает на обочину и останавливается, раздраженно спрашивает:

— Ты с ним как оказалась на этом сраном юбилее?

— У меня не было выхода.

Я сбивчиво рассказываю ему все до мельчайшей детали. Желание казаться самостоятельной куда-то улетучивается. Сейчас внутри меня сквозит обида за то, как со мной поступили.

— Мне просто нужен был отпуск.

— Мне, — наконец, произносит Стас после долгой паузы. — Ты могла позвонить мне и попросить помощи?

Он резко наклоняется ко мне, вынуждает посмотреть на себя и спрашивает:

— Ты хоть понимаешь, что с тобой едва не сделали?

— Понимаю, — быстро киваю и сглатываю, акцентируя внимание на его губах.

— Ты наваждение какое-то, — выдает он, яростно впиваясь в мой рот поцелуем.



Даже сквозь влагу мужских губ, я чувствую съедающую его злость. Он недоволен то ли мной, то ли тем, как обернулся вполне обычный юбилей, куда он пошел вместо родителей. Стас отстраняется, наверное, потому что я дрожу, как осиновый лист и едва могу отвечать ему. Мне страшно, хотя бояться давно нечего. И я страшусь не его, а того, что со мной едва не случилось.

Я не какая-нибудь глупышка, вовсе не думающая о своей безопасности, просто… верю, что люди совсем другие. Не мерзкие меркантильные сволочи, готовые запустить руку девушке под юбку при первой удобной возможности даже сквозь “нет”, а добрые и понимающие, готовые прийти на помощь. Стас исказил мое представление о “реальных” мужчинах своими поступками и теперь я едва ли не в каждом вижу рыцаря, не желая замечать абсолютное безразличие и желание удовлетворить только свои потребности.

— Эй, — Стас аккуратно заправляет выбившуюся прядь из моей прически за ухо. — Ты трясешься. Холодно?

Я мотаю головой и шепчу одними губами:

— Страшно.

Я никогда в жизни не истерила, не ревела, как сумасшедшая и не боялась так, что не могла пошевелиться. Последнее все же не проходит мимо меня, я не могу даже сделать жест ладонью, настолько оковы страха сжимают меня в своих мощных объятиях.

Только когда оказываюсь прижата к широкой мужской груди, меня чуть отпускает. Тело расслабляется, руки начинают движение, легкие и дальше качают такой необходимый организму воздух. Я понимаю, что нахожусь в полной безопасности и причин для паники нет. Меня больше не смогут обидеть.

Не знаю, сколько мы так сидим: час, два, или же проходит до невозможности много, но я отстраняюсь лишь когда Стас говорит, что нам нужно ехать. Я неуклюже отодвигаюсь, складываю руки на коленях и упираюсь лбом в запотевшее окно. За ним ночной город: ярко светящие фонари, случайные прохожие, неоновые вывески магазинов. Жизнь кипит, ничего не изменилось, кроме того, что мой, теперь уже бывший, начальник, пытался силой запихнуть меня в свою машину. О том, что он собирался сделать дальше не хочу и думать.

Я с трудом узнаю в ларьках, деревьях, фонарях и домах свою улицу. Лишь когда мы останавливаемся, а я присматриваюсь и толкаю дверь наружу. Стас не успевает обойти автомобиль и сделать это вместо меня. Останавливается на полпути и обеспокоенно всматривается в мое хмурое лицо. Чувствую себя растерянно и побитой, поэтому когда он берет меня за руку и помогает подняться, не возражаю. Лишь когда дверь открывает подруга, в моей голове проскальзывает мысль, что нужно было попрощаться со Стасом еще внизу.

— О-о-о-о, — тянет Лерка, заметив за моей спиной высокую фигуру Стаса. — А Данька уже спит, — рапортует быстро. — А я это… ухожу.

Пока я стою и не понимаю даже, как разуться, подруга быстро хватает ботинки в руки и спешит покинуть квартиру, как есть. Босиком. Она снова поняла все не так.

Стас же в это время, напротив, по-хозяйски снимает обувь и топчется на месте. Полагаю, ждет, когда то же самое сделаю и я.

Хлопок двери заставляет меня вздрогнуть и дернуться вперед. Стас мгновенно улавливает изменения в моем выражении лица, в том, как дрожит мое тело. Через мгновение я оказываюсь сидеть на том самом стульчике, на котором всегда обуваю Даню, а Лебедев приседает напротив. Его мощная фигура едва помещается в маленьком коридорчике, но он умудряется поднять мои ноги и стащить туфли одна за другой.

Мне кажется, что все происходящее лишь кино, которое мне почему-то безумно приятно смотреть. И его мягкие подушечки пальцев до безумия нежно касающиеся усталых лодыжек оказываются идеальным завершением вечера. Вставать не хочется, куда-то идти тоже. Я бы, кажется, вечность сидела и наблюдала за тем, как мужчина напротив избавляет меня от обуви, замечала бы его взгляд, полный желания, который невозможно не заметить.

— Ты в порядке?

Хрипотца в его голосе рассыпает по моему телу мурашки. Я просто чувствую, как волоски на руках и ногах встают дыбом, а спину приятно щекочет. Он — олицетворение безопасности и спокойствия, поэтому когда я киваю, а Стас поднимается, чтобы уйти, я останавливаю его фразой:

— Останься… — и чуть подумав, добавляю: — Пожалуйста.

— Хорошо. Я только наберу няне, попрошу ее остаться с Тимофеем.

Я жду, что он пройдет на кухню или закроется в ванной, чтобы поговорить с ней наедине, но он достает телефон из кармана и при мне набирает номер.

— Лиза, не разбудил? — с заботой о человеке по ту сторону провода, спрашивает он. — Ты сможешь остаться с Тимофеем? Да, я не приеду. Спасибо.

Странно, что раньше мне казалось, будто эта девушка — его жена. Он говорит с ней обычным, спокойным голосом, без излишнего снисхождения, но так, как разговаривают с прислугой, а не любимой женщиной. Даже со мной он другой. Его голос меняется, становится на пару октав ниже, нежнее, ласковее и… возбуждённей.

Возможно, я это рисую себе, потому что хочу, чтобы так было. Несмотря на то, что было между нами три года назад, я больше не уверена, что Лебедев способен забрать у меня Даню, но теперь совсем не знаю, как сказать ему о сыне после длительного молчания.

У меня ведь было столько возможностей, так, между делом, рассказать.

И я не воспользовалась ни одной. Всё боялась, что он просто возьмет и отберет у меня сына.