Олег тоже, по-своему, прощался с женщиной, которая два десятка лет была ему горничной, поваром и садовником в одном лице — в чистой, ухоженной квартире Василины был накрыт стол на две персоны. Даже в магазин не пришлось бежать, все было под рукой, в холодильнике. Олег со своей сожительницей — краснолицей и красноносой девицей неопределенного возраста, уютно расположились на кухне и рюмка за рюмкой желали пуховой земли для бывшей хозяйки квартиры. А как же иначе? Они знали русские обычаи, ну а если был повод, то почему бы и не погулять? Олег давно не работал, жил на деньги, которые украл у Василины. Деньги закончатся, так есть еще дача с ухоженным домиком, тоже денег стоит. Не берут на работу, ну и не надо, он и без работы проживет. Да что там проживет — будет сыт и пьян каждый день, хватит и на бутылку, и на закуску!

На девятый день после смерти Василины Иван Сергеевич поехал в Горевск, чтобы передать Зосе швейную машинку вместе с письмом от Василины и в старенькой городской церкви заказать панихиду по усопшей.

Сначала он встретился с отцом Василием, которого знал много лет и иногда по его просьбе помогал церкви справиться с текущими бытовыми проблемами: то строителей из района пришлет крышу подлатать, а-то и строительными материалами поможет. Районные строителя знали, что помощь церкви, это нарушение партийного устава. Если узнает партийное руководство, то обязательно последуют разборки в парторганизации, а затем, возможно, и увольнение с работы. Но в церковь ехали охотно, работали быстро и добросовестно, а в Ивановске рассказывали, что были на аврале по поводу сдачи коровника или свинарника. Не часто это случалось, но случалось — церковные постройки, как и все земное, требовали внимания и заботы.

— Здравствуйте, Отец Василий! Просьба у меня к Вам — сегодня девятый день, как умерла Василина Дмитриевна, мой заместитель. Молитвы бы почитать за упокой ее души.

— Конечно, почитаем. Давай записочку с ее именем.

— Она не совсем своей смертью умерла, в отведенный ей жизнью час. Тяжело болела, боли были страшные, вот и сделала себе укол, от которого больше не проснулась. Наверное, по церковным канонам это грех большой. Вот поэтому сразу к Вам и не приехал. А сейчас подумал и решил, что в любом случае нужно с Вами посоветоваться, Вы знаете, что в этом случае нужно делать.

— Да, грех большой. Крест свой нести нужно до самого конца. Но молитвы за упокой ее души я почитаю. Езжай, с Богом, не беспокойся, все сделаю.

Иван Сергеевич поехал в общежитие техникума, но Зоя вместе со всеми однокурсниками уехала в колхоз, на уборку картофеля. В общежитии он оставил швейную машину, а сам отправился искать Зосю. В колхоз, где работали дети, он приехал во второй половине дня.

«Это хорошо, что колхоз не на территории нашего района, — размышлял Иван Сергеевич, — в нашем районе не было такого колхоза, из которого бы не приехали на Линины похороны. И Зоя могла случайно услышать о том, что были похороны в Ивановске. Но как ей все рассказать?»

Зосю Иван Сергеевич разыскал на картофельном поле. Когда они подъехали, Зося подходила к бурту с тяжелым ведром картофеля. Увидела их и направилась к машине.

«Ты, смотри, — удивился Иван Сергеевич, — у нее походка, как и у Василины была. Та же стать! По полю шагает, словно, по паркету на высоких каблуках. Молодец, девочка, вся в маму!»

— Здравствуйте, Иван Сергеевич! Мама умерла?

— Да, детка. Вот письмо просила тебе передать. А ты откуда знаешь? Сказал кто-то?

— Я давно знаю. По дороге в Горевск догадалась. Хотела возвратиться, но мама мне приказала уехать — не посмела ослушаться. Давайте письмо.

Зося взяла сложенный листок бумаги, погладила его рукой и бережно спрятала в карманчик своей куртки.

— Потом прочитаю — когда останусь одна.

— Как ты устроилась, Зоя. Где живешь, я уже знаю, заезжал в общежитие. Как учеба? Как здоровье?

— Все хорошо, Иван Сергеевич. Да, живу в общежитии. Комната маленькая, но чистенькая и уютная. Мы в ней втроем живем. Мне предлагала моя однокурсница — Людмила, переехать к ней жить, но я не захотела. Буду жить в общежитии, так надежнее — кому нужен чужой человек? А учеба у нас еще не началась: с первого же дня нас отправили картошку копать. Но, я думаю, что и с учебой справлюсь.

Иван Сергеевич внимательно всмотрелся в лицо девочки — лицо осунулось и побледнело, вокруг глаз темные круги.

— Ты, Зоя, всегда можешь рассчитывать на мою помощь и поддержку. Я могу тебе деньгами помогать и на каникулы забирать к себе домой.

— Спасибо, но у меня все есть — стипендия назначена, место выделено в общежитии. Я справлюсь сама. Вы лучше за маминой могилкой присмотрите.

— О чем ты просишь, Зоя? Я каждый день бываю на ее могилке и пока сам жив, то Лина не будет забыта. Учись и сил набирайся. Это твоя главная на сегодняшний день задача.

Только поздним вечером, когда девчонки ушли на танцы в местный клуб, Зося развернула последнюю мамину записку:

«Здравствуй, мой дорогой и любимый ребенок! — буквы легко и ровно бежали по смятому листку из школьной тетради, — Помнишь, что ты мне обещала? Учиться, учиться, и учиться… Возможно, эта фраза затаскана до дыр и превратилась в клише, но именно она точно определяет мой последний наказ своей доченьке. Только образованный и самодостаточный человек может обеспечить свое независимое будущее. Я верю в тебя, мое солнышко. Живи долго и счастливо. Целую. Твоя самая родная мама»

Глава 5

Настоящая учеба в техникуме для Зоси началась только в начале октября — для нее это были обычные школьные уроки с простой школьной программой. Специальные предметы по профессии в техникуме изучали, начиная со второй половины третьего курса. Куратор их группы, Роза Самуиловна, лингвист по образованию, была свободна от семьи и домашних забот — муж три года назад умер, а единственный сын работал в Израиле. Роза Самуиловна за короткое время сумела протоптать дорожку к сердцу каждого своего подопечного. Только Зоя Ромашова, староста их группы, близко к себе никого не подпускала. Даже ее, казалось бы, верная подружка, Люда Пименова не смела вторгаться на личную территорию Зосиной жизни. В начале учебного года Люда пыталась пригласить Зосю после занятий погулять, сходить в кино, на стадион или пообедать вместе в студенческой столовой, но Зося категорично все предложения отклоняла — она устала и хочет отдохнуть. А дело было вовсе не в усталости: Зося училась жить по средствам. А они были совсем незначительные. Та небольшая сумма, которую смогла выделить ей мама, растаяла и утекла просто в никуда.

«Жить по принципу, куда кривая выведет, нельзя, — укоряла себя Зося, — деньги просто необходимо научиться считать и тогда все получится. Получу стипендию — сразу нужно заплатить за место в общежитии, отложить 2–3 рубля на чулки, носки. То, что осталось на питание, разделить на тридцать дней. И за пределы, установленной суммы, никогда не выходить, что бы ни случилось». Но ее ежедневные расходы были настолько мизерны, что за них нельзя было пообедать в студенческой столовой даже один раз в сутки.

Основной набор продуктов, которые могла позволить себе Зося — картофель, капуста, молоко, растительное масло и черный хлеб. Один или два раза в месяц, при условии жесточайшей экономии, она ходила в местный кинотеатр, а потом заходила в овощной магазин и покупала баночку фасоли в томатном соусе. Какая же вкусная была эта фасоль! Бутерброды из фасоли на черном хлебе были ничуть не хуже крутонов с паюсной икрой, которые обычно готовила мама на праздничный стол.

Ее соседки по комнате в общежитии обедали в студенческой столовой и о Зосином ежедневном меню даже не догадывались. Внешне спокойная и уравновешенная Зося никогда не участвовала в их перебранках по любому поводу, будь это не подметенный пол в комнате или внимание одного мальчика на двоих. Мальчики ее пока не интересовали, а пол она могла подметать и каждый день, не ожидая свою очередь.