— Безусловно, документы о роспуске СССР подписаны с нарушением юридических норм. Еще хуже, что при этом проигнорировано мнение народа. Но возврата назад, скорее всего, не будет. Мировой общественностью с большим воодушевлением все принято, как факт, сейчас требовать соблюдение формальных правил бессмысленно. Могучая держава рухнула, и начала стремительно распадаться на мелкие субъекты хозяйствования.

— А как же мы, предприятия и банки? Одновременно с СССР разорваны все экономические и хозяйственные связи предприятий. А как сейчас пойдут платежи?

— Я думаю, что в ближайшем будущем начнут формироваться новые финансовые институты, включая банки и небанковские учреждения в каждой бывшей союзной республике. Ну, а пока готовьтесь к картотекам и тромбам на банковских корсчетах. Не только хозяйственные связи рухнули, но и банковские счета обрезаны по границам новых государств. Мы тоже выбиты из нормальной работы. Финансовые потоки и документооборот замкнулись внутри Российской федерации.

— Ладно, ты не забывай информировать нас, как дела обстоят. Будем помогать. Мы, хозяйственники, не можем оставить свои банки на произвол судьбы, иначе задохнемся.

— Я сам собираюсь к вам в ближайшие дни наведаться. Посмотрю банковскую сеть, с клиентами поближе познакомлюсь. Будет у меня к вам одно предложение — обсудим на месте.

— Приезжай, будем рады. Помогу промышленников собрать. Мы с тобой все о делах, а нашей Зосе все это неинтересно.

— Наоборот, мне все интересно. Я тоже в банке работаю, в Горевском филиале. Основной клиент нашего филиала, это химкомбинат, родное предприятие моего отца.

— Значит, ты тоже банкир?

— Нет, до звания «банкир» мне еще очень далеко. Я простой банковский клерк.

— Если быть честным, — уточнил Анцев, — то Зося уже не клерк, а хороший банковский специалист. Непременно подучим, станет настоящим банкиром.

Дни проходили один за другим, приближая их расставание — ей нужно было возвращаться домой, а ему к своим делам.

Днем они любовались друг другом со стороны и блаженствовали от каждого прикосновения. А ночи превратили в царство сладкого безумия. В одну из таких ночей, Зося склонилась к лицу своего любимого и в сером утреннем свете увидела, как оно осунулось и побледнело, а его глаза обвели темные круги.

— Все, — сказала она, — сегодня мы уезжаем. Иначе оба сгорим в этом пламени. Ты не хмурься — нам нужно привыкнуть к тому, что мы вместе, а это в первую очередь означает то, что мы должны заботиться друг о друге. Твое здоровье для меня важнее физического наслаждения. У нас впереди вся жизнь.

Они стояли на платформе Лабенецкого вокзала, и между ними росла холодная стена непонимания. Так обычно прощаются чужие люди, когда хотят избавить друг друга от уже ставшего тягостным общения.

Когда на платформу въехал поезд, лязгнув металлом, открылись двери, а проводница начала приглашать всех пассажиров пройти в вагон, Людмила забрала Санечку, его ручкой помахала Анцеву:

— Пока, пока. Приезжай, папочка, меня навестить.

— Зосенька, — Анцев коснулся ее руки, — твой поспешный отъезд напоминает скорее бегство. Что-то не так? Впереди вся жизнь у тебя, а у меня она может скоро закончиться.

— Вот, именно, этого я боюсь. А тебя очень прошу — не напоминай мне больше о своем паспортном возрасте. Ты для меня мудрый змей или, возможно, дракон, что мне нравится в тебе больше всего. Я люблю твою все понимающую, очень близкую мне душу. Физическая близость с тобой, это тоже великое наслаждение, но оно не должно быть приоритетом в наших отношениях. Своим поспешным отъездом я, наоборот, хочу доказать свою преданность тебе, а вместе с ней — мою ответственность за твое здоровье. Я тебе обещаю, что у нас все образуется. Давай вдвоем подумаем, как научиться сдержанности.

— Ладно. Тогда прими от меня право «вето» на наши отношения, которым ты можешь воспользоваться в любой момент. Я все пойму.

— Не будет этого никогда. Я люблю тебя.

— Ты все-таки не забывай, что за тобой остается право выбора. Счастливой тебе дороги, родная моя девочка.

Зося вошла в вагон, подошла к окну — Анцев стоял на платформе, совершенно несчастный. Его лицо было закрыто поднятым воротом пальто.

Даже через стекло Зося ощущала, как ему холодно, а, возможно, совсем одиноко. «Что я делаю? Может, мне нужно забрать Санечку и выйти из вагона?», но поезд уже тронулся, Зосин вагон стал удаляться от стоявшего на перроне Анцева.

После возвращения из Москвы прошла неделя, но спокойствие и полное понимание произошедшего, почему-то не наступило. Зосино сознание во сне и наяву не покидала одинокая мужская фигура, оставшаяся на Лабенецком вокзале.

Анцев ей не звонил, а его домашняя линия была недоступна. «Что-то случилось с нашими отношениями, — пробовала разобраться в ситуации Зося, — но, что, именно? Все было так хорошо. Даже была уверенность, что счастье реально существует и никогда не закончится. Совершенно точно только одно — Александр Михайлович меня любит. Это я сама не сумела убедить его, что у меня тоже все серьезно. Неужели мы с ним расстались навсегда?»

Зося занималась домашними делами, составляла с Людмилой список необходимых семян для весенней посевной, но все делала машинально и неохотно. Даже встреча с паном Станиславом не смогла отвлечь ее от грустных мыслей. Она привезла ему из Москвы пакет семян экзотических овощей, купила обычный набор продуктов, которыми можно порадовать пожилого человека, и вместе с Людмилой отправилась к пану Станиславу в гости.

Дверь им открыл молодой юноша, внешне очень похожий на пана Станислава. Увидев входивших в его комнату Зосю и Людмилу, старичок разволновался, растрогался. На его глазах блеснула слеза. Пану Станиславу нездоровилось, на нем была одета меховая безрукавка, а сверху накинут большой женский платок.

— Пани Зося, пани Людмила! У вас, при всей вашей занятости, нашлось время навестить больного старика? У меня радость — внук приехал на зимние каникулы. На агронома учится, еще один год остался, а дальше защита. Летними каникулами он хотел бы со мной поработать на Вашей земле, пани Зося. Если Вы позволите, то буду премного Вам благодарен. Его тоже Станиславом зовут. От меня ему имя досталось, внешность и любовь к земле.

— Вы еще спрашиваете, пан Станислав! Пусть работает, мы ему зарплату назначим. Правда, Мила?

— Спасибо, пани Зося. Деньги ему, конечно, нужны. Мы с ним вдвоем живем на мои доходы. Но пока он может без денежного вознаграждения поработать.

— Только за зарплату, пан Станислав! Я, когда училась, мне тоже позволили работать все летние каникулы в банке. А за мое присутствие на рабочем месте еще и деньги платили. Теперь-то я понимаю, что таким способом банк мне материальную помощь оказывал. Умница наш Александр Михайлович, — голос Зоси стал грустным и нежным, — он понимал, что просто так я деньги не приму, лучше умру от голода. Зато деньгами, полученными в банке по ведомости, я гордилась, потому что считала их честно заработанными. Мне их потом на целый год хватало, конечно, при условии разумной экономии. Вот, же не дал мне Бог ума, когда-нибудь зайти к Александру Михайловичу со словами благодарности за эту поддержку. Вы мои воспоминания, пожалуйста, не относите к Вашему Стасику. Он-то, наверняка, свою зарплату заработает. Поедем, Мила, домой. Там Санечка, наверное, заскучал.

Но Людмила знала, что кроме Санечки, Зосю еще интересует домашний телефон. Она всегда первой подбегала к звонившему телефону, а потом разочарованно передавала трубку кому-то из домашних. Анцев не звонил! Людмила тоже нервничала — она страстно хотела, чтобы Зося навсегда уехала к своему банкиру. Она мечтала стать богатой, выйти замуж и нарожать детей. Но Зосино присутствие в доме могло перечеркнуть все ее планы.

Наступали выходные дни, и Зося вспомнила, о неисполненном обязательстве прошлого года — она обещала Оксане, что найдет свободное время для встречи с ней сразу после праздников. Вечером позвонила Оксане домой, и они договорились о месте и времени встречи.