— О каких делах ты говоришь? — спросил Анцев, — Если ты имеешь в виду строительство, то через десять дней, это максимум, оно будет закончено.

— Я решила поменять свою фамилию Ромашова на Чарышева и вписать в свидетельство о рождении моих настоящих родителей — мамочку Василину и папочку Чарышева. Ты, папа, не возражаешь?

— За такой вопрос не мешало бы тебя, дочка, ремнем выпороть. Но рука не поднимается, ты уже взрослая. А если замуж выйдешь, снова фамилию будешь менять?

— Нет, я навсегда останусь Чарышевой. Но мой сынок Санечка, должен быть Анцевым. Как вы думаете, Александр Михайлович, Саша согласится усыновить ребенка?

— С радостью. Правда, он сейчас недоступен для внятного общения. Возможно, рождение ребенка сможет все в его жизни изменить в лучшую сторону. Буду надеяться! Зося, спасибо за разумное решение. Если Саша под влиянием своей мамы не захочет признать ребенка, то я ведь тоже Анцев. Поэтому даже не сомневайся — внук будет Анцевым Александром Александровичем.

— Дочка, я не узнаю тебя! Разве фамилия ребенка для тебя принципиальный вопрос? У нас с тобой тоже хорошая фамилия и род древний, — удивился Чарышев.

— Ты, папа, знаешь, что с Сашей происходит? В этой ситуации, пусть даже против его воли, но я установлю его отцовство. Пусть почувствует ответственность и поймет, что он не один, у него есть малыш, который нуждается в нем, его защите и опеке. Он должен отвечать за жизнь и воспитание своего сына, а для этого он сам обязан возвратиться в нормальную жизнь. Вырастить сына я и сама могу, но и Сашу оставить на произвол судьбы тоже не имею права, да просто не хочу. Пока он болен, мы с Санечкой останемся с ним, а потом время все расставит по своим местам. Мила, а ты почему молчишь? Устала?

— Есть немного. Пойдем отдыхать. Я провожу тебя, Зося? Хочу по пути тебе еще пару вопросов задать.

У Людмилы, наверное, был очень важный вопрос, потому что она вместе с Зосей зашла в ее комнату, закрыла дверь и присела на диван.

— Зоська, я знаю, что ты тоже устала, но мне очень нужно поделиться с тобой своей тайной — я влюбилась.

— Молодец, давно пора тебе влюбиться. Не секрет, в кого?

— Не секрет — в Анцева, но он на меня не обращает никакого внимания.

— То-то я смотрю, что ты при нем становишься немой и глухой. Милочка, ты очень яркий и интересный человек и тебя невозможно не заметить. А если Александр Михайлович так ничего и не заметит, то твоя жизнь уже украшена любовью. Посмотри на себя — ты прямо расцвела. Смотреть на тебя одно удовольствие. И выбор твой потрясающе правильный. Александр Михайлович достоин самой искренней и преданной любви.

— Ты меня утешаешь, Зоська? Я может быть и немая, но не слепая — совершенно определенно, что Анцев увлечен тобой.

— Милочка, что за глупости ты говоришь? А Чарышев не увлечен мной? Александр Михайлович дедушка моего сыночка, которого скоро возьмет на руки. Он просто ко мне очень хорошо относится. Ты, Милочка, поторопись его очаровать, а то он скоро уедет.

— Боюсь, что ничего у меня не получится. Я при нем боюсь рот открыть. С ним можно общаться только на его языке, а мой словарный запас пригоден разве, что для общения с уличными пацанами. Это первое, а второе — его привязанность к тебе! Ты чаще заглядывай в его глаза, Зоська. Он, когда разговаривает с тобой, то его глаза просто сияют от счастья. И там не уважение, там — любовь.

— Знаешь, Мила, для меня самой наши отношения — тайна за семью печатями. Я его тоже люблю, как-то по-своему, возможно, это дочерняя любовь. Любить по-настоящему мужчину я уже не смогу, — Зося вспомнила свой странный сон, в ее голосе зазвучало сомнение, — А может и могу? Что-то я совсем запуталась. Прости, Милочка, я не верю тебе. Никакой любви ко мне у Александра Михайловича не существует, есть простая благодарность за внука и уважение. Вот и все! Так, что дерзай, и у тебя все получится. А мне нужно рожать и думать о воспитании своего ребенка.

— Хорошо, я подумаю. Как ты считаешь, может, мне лучше влюбиться в твоего отца? — засмеялась Людмила, — Я тащусь от взрослых, умных и деловых мужиков. А твой отец ничуть не уступает Анцеву, или даже лучше его. Могу стать твоей мачехой. Как ты, Зоська, к этому отнесешься?

— Милочка, ты в своем репертуаре. Это простой розыгрыш? А я чуть тебе не поверила.

Людмила спускалась вниз по лестнице и злорадствовала: «Ну, вот, я все и выяснила. С возрастом ты, Зоська, стала еще умнее, но осталась такой, же наивной дурой, как и десять лет назад. Я пока не знаю, хорошо это или плохо. Но пока — меня это устраивает. В жизни ты не замечаешь вполне очевидные истины — рядом страстно влюбленный мужчина, а ты считаешь, что это уважение и дань твоему интересному положению. По-моему, даже Чарышев и Роза Самуиловна обо всем догадываются, одна только ты в несчастном неведении. А ты вон как зарделась и разгорелась, когда я тебе про Анцева правду сказала. Хочешь ты, чтобы он тебя любил. Так оно и есть, и ты уже готова ответить ему взаимностью, это невооруженным глазом видно. Зоська, Зоська, партнерша моя названная, как же ты разрулишь этот необычный треугольник? Ты бесспорно умная и сильная женщина, но ребенка носишь от слабого и недостойного мужчины. И ты, Зоська, приняла правильное решение — зачем тебе трудности и страдания в любви, когда рядом пропадает от неразделенной любви к тебе такой человек, как Анцев? Похоже, даже Чарышев предпочитает твоему Саше своего друга Анцева. Наверное, с большой радостью отдал бы тебя за него замуж. А вот загулявший Сашеньке наверняка останется в гордом одиночестве, при своих интересах. Вот ведь ситуация! Отец с сыном не могут женщину разделить. Пусть бы лучше Александр Михайлович меня полюбил — всем бы было проще и спокойнее. И в первую очередь тебе, наивная Зоська. Потому что, с учетом этих обстоятельств, я вынуждена буду подарить свою любовь твоему папаше. А там посмотрим, чей кошелек станет толще, и какую ступень пьедестала я сумею занять».

Глава 12

Зося с Людмилой возвращались из Ивановска. Дома их ожидал праздничный ужин — у Зоси сегодня был день рождения. Вернее, канун дня рождения. Двадцать девятое февраля в этом году отсутствовало. Роза Самуиловна давно составила меню и вручила своему любимому Коленьке целый список необходимых продуктов. Зосю в три голоса уговаривали сегодня никуда не ехать, но она сказала, что обещала Ивану Сергеевичу приехать в Ивановск именно сегодня, а свои обещания привыкла выполнять. В Ивановске они немного задержались.

Иван Сергеевич тоже знал про день рождения и пригласил их пообедать в местном ресторане. Выехали они из Ивановска во второй половине дня. Новое свидетельство о рождении Чарышевой Зои Николаевны было получено и сейчас лежало на переднем сиденье машины, рядом с Людмилой.

До дому оставалось еще километров десять, когда Зося вдруг согнулась от острой боли. Боль вскоре ушла и Зося толком не разобралась, что у нее болит — живот или спина. Через несколько минут боль снова повторилась.

— Милочка, у меня схватки, рожать пора, — догадалась Зося, — поедем мы с тобой сразу в роддом. Папе не звони, чтобы не беспокоился.

— Поедем, — немедленно согласилась Людмила, — только домой я позвоню. У меня от дедов другие инструкции. Они мне никогда не простят, если я им не сообщу, что мы уже направляемся в больницу. А мне такие враги не нужны.

Люда остановила машину возле ближайшего телефона-автомата и вышла из нее. Недолго разговаривала по телефону и снова уселась за руль.

— Папе звонила? — У Зоси от боли постукивали зубы, — что он сказал?

— Молчи. Силы береги. Сказал, чтобы мы с тобой немедленно ехали в комбинатовскую больницу. Он туда позвонит и сам с Анцевым туда же выезжает.

Возле больницы Зосю уже ожидали. Из машины ей помог выбраться отец. Зося снова согнулась от боли. К ним подбежал какой-то мужчина в белом халате — как оказалось, главврач больницы и сказал, что самой идти ей нельзя — сейчас подойдут санитары с носилками, отнесут роженицу в родильное отделение. Но Анцев не стал ожидать санитаров, взял Зосю на руки и понес в здание. Зося обняла руками его шею и зашептала: «Александр Михайлович, я боюсь». Он нес ее в родильное отделение, а в голове билась сумасшедшая мысль: «Это моя женщина! Она скоро родит моего сына!» В родильном отделении Александр Михайлович сам снял с Зоси верхнюю одежду, взял ее за руки и сказал: