Зося сделала шаг вслед за Сашей, ноги вдруг стали ватными и тяжелыми. В груди гулко стучало сердце.

— Смотри, это тебе.

Весь салон Сашиной машины был загружен ветками цветущей сирени.

— Хочешь, я тебе покажу, где все это растет. Там сейчас настоящий цветущий рай.

Зося кивнула в знак согласия, и села в Сашину машину. Ее машина так и осталась на стоянке с открытой дверью и ключом в замке зажигания. Сейчас это было совсем неважно. Рядом был Саша, и сердце тяжело отстукивало в груди — один только раз, один только раз… Из машинной магнитолы мужской голос в какой-то безнадежной безысходности и тоске пел:

«Твои глаза, как два тумана, как два прыжка из темноты, каким путем, каким обманом в двадцатый век прокралась ты?»

Зося вжалась в угол машины и спрашивала себя: «Куда и зачем я еду, может, нужно немедленно выйти из машины?» А сердце выстукивало: один только раз. Из своего угла она видела Сашины руки, судорожно вцепившиеся в руль машины. Он тоже молчал. Так, не сказав друг другу ни одного слова, они доехали до дачного поселка.

В самом конце улицы стоял двухэтажный дачный дом Анцевых. Саша взял Зосю за руку и повел по дорожке в глубину сада, где росла сирень, но она остановилась, провела прохладной ладонью по его лицу и начала нежно целовать его глаза и губы. Влечение их тел было настолько неожиданно-сильным, что все остальное — слова, мысли и поступки стали пустыми и ненужными. Саша поднял Зосю на руки и понес в дом. В темноте они дрожащими руками раздевали друг друга, а холодные губы застыли в долгом поцелуе. Годы их любви и ожидания сейчас сжались в тугой комок счастья обладания друг другом.

Зося не стыдилась своей наготы, а ее горячее и страстное тело не ощущало даже устоявшуюся зимнюю прохладу и сырость дачного дома. Только когда в комнату заглянул первый луч солнца, она потянула на себя одеяло.

— Санечка, мой любимый, мой единственный, — прошептала она первые за эту ночь слова, — я люблю тебя. Как я могла жить без тебя столько лет?

— Зачем, зачем ты обманываешь меня? — Саша рывком вскочил с кровати и повернулся к ней спиной. Его голос срывался в крик и стегал ее яростно и жестоко, — У тебя богатый сексуальный опыт, ты в постели страстная и жадная любовница. Откуда это? Ты столько лет не позволяла мне даже прикоснуться к себе, а оказалось, что ты обычная шлюха, потаскушка. Захотелось новых ощущений, и ты покинула постель старого джентльмена, чтобы потешиться с молодым? О твоей связи с Чарышевым знает весь химкомбинат. Он тебя за подарки покупает? Мама говорила, что одна твоя шубка — это уже целое состояние.

— Хватит, достаточно, — резко прервала его крик Зося, — ты хотел оскорбить меня, и ты это сделал. Я не стану оправдываться, потому что перед тобой ни в чем не виновата. Но и оскорблять себя не позволю.

— А ты попробуй убедить меня в обратном. Может быть, я все пойму, и прощу тебя.

— Дело в том, что я не нуждаюсь в твоем прощении. Поедем домой.

Снова обжитый угол машины и тяжелое молчание. Саша подвез ее к подъезду и, не глядя ей в глаза, сказал:

— Я уезжаю сегодня в Москву. Через несколько часов. Поедешь со мной?

— Нет, — решительно отказала Зося, — а тебе я искренне желаю счастья и любви.

— Без тебя это нереально.

— Санечка, я недостойна тебя. И ты сегодня в этом убедился. Все! Хватит на сегодня объяснений. Удачи тебе во всех твоих делах и начинаниях.

Зося открыла дверь машины.

— Постой, возьми вот это, — Саша достал из магнитолы кассету и бросил в Зосину сумочку, — послушай на досуге. Песня, словно, по заказу написана о нас с тобой. Разорвала ты мою душу в клочья, а сердце расцарапала до крови. Я тебя не любить, а ненавидеть должен. Уходи, а то я ударю тебя или задушу.

Зося захлопнула дверь машины, и как-то странно округлив спину, спотыкаясь на давно привычной и знакомой дорожке, пошла к своему подъезду. И только, когда она уже открыла дверь, Саша закричал:

— Зоська, прости, я люблю тебя! Скажи, как мне жить, если тебя не будет рядом?

В это время дверь подъезда, в который вбежала Зося, с гулким стуком захлопнулась, и заглушила его отчаянный крик.

Зося осторожно ступая, чтобы не разбудить Розу Самуиловну и Михаила Исааковича, прошла в свою комнату и опустила Сашину дискету в карман магнитолы — что должны подсказать ей слова песни? Зазвучал знакомый голос: «Наворожив лиху беду мне, возникла ты средь бела дня, и понял я, что ты колдунья, тобою околдован я».

«Наворожив лиху беду мне, — повторила шепотом Зося, — любимый мой, Санечка, прости меня! Не хотела я тебе беды. Я думала, что мы будем счастливы вместе. Петя изувечил меня и развел нас в разные стороны. Ты этого добивался, друг мой, Петя? Ты, на самом деле хотел, чтобы я на всю жизнь осталась одна? А почему одна? Я могу родить сына, нашего с Сашей сына».

Зося подошла к иконе Пресвятой Богородицы и встала перед ней на колени: «Пресвятая Богородица, заступница и спасительница моя! Пришло мое время обратиться к тебе с просьбой о великой твоей милости. Пошли Пресвятая Богородица мне сына от любимого человека, — Зося шептала и делилась с небесной святой женщиной своим горем и тоской, умоляла послать ей сына, и уберечь любимого человека от бед земной жизни, — Пусть любимый мой, раб Божий Александр, обретет любовь и желанных детей от любимой женщины. Пусть успокоится его душа и не болит сердце. А я обещаю тебе, Божья Матерь, что буду хорошей матерью, и выращу достойного человека». С иконы, перед которой преклоняли колени несколько поколений женщин знатного княжеского рода Чарышевых, на Зосю проницательно и молча, смотрела прекрасная богиня. Зося шептала, стоя на коленях, и время, мерило земной жизни, приостановило свой стремительный бег. Зося не замечала, что уже солидно опаздывает на работу и, что в дверь ее комнаты несколько раз осторожно стучала Роза Самуиловна. Зося просила и каялась, каялась и просила. И постепенно ее душа успокаивалась и наполнялась тихой светлой радостью, вытесняя мрачный, злой холод одиночества и тоски.

На работу она пришла с большим опозданием, только после обеда. Поздоровалась с удивленными ее опозданием сотрудниками, прошла в свой кабинет, плотно прикрыла дверь — ей все еще хотелось тишины и уединения. Она боялась расплескать этот прекрасный, струящийся свет, которым была заполнена ее душа. Но в дверь ее кабинета постучали, и вошел Анцев:

— Здравствуй, Зося! С тобой все в порядке?

— Здравствуйте, Александр Михайлович! Да, все хорошо.

— Скажи, а ты ничего не потеряла?

— Вроде, нет.

— А вот это? — в руках у Анцева были ключи от ее машины, — Ты вчера оставила свою машину возле банка с ключом в замке зажигания. Пришлось мне ее отогнать на штрафстоянку. Не пугайся, это я так неудачно пошутил — какая у нас штрафстоянка? Бери ключи, и ищи свою машину во дворе банка. Мне понравилась твоя машина — ухоженная и чистенькая. Ты хорошо за ней ухаживаешь.

— Как за ребенком, — неожиданно улыбнулась всегда серьезная и неулыбчивая Зося, и глаза ее засияли и заискрились небесной голубизной.

— Вот это фокус! Да ты изменилась совершенно! И улыбаться, оказывается, ты умеешь, Зосенька!

Зося вдруг поняла, что Анцев еще не задал ей свой главный вопрос, из-за которого и пришел сюда. Она перестала улыбаться и приготовилась услышать выговор за свое сегодняшнее опоздание на работу. В банке нарушение дисциплины всегда замечали и не оставляли безнаказанно. Но главный вопрос Анцева оказался совершенно неожиданным:

— Саша сегодня уехал в Москву. Ты вчера из-за него забыла о своей машине? Скажи мне, Зося, попросить для тебя место в центральном банке? Я подпишу тебе перевод.

— Нет! Спасибо, Александр Михайлович, за предложение, но уезжать отсюда я не планирую. Здесь я родилась, работать, и жить тоже буду здесь. Для меня слово Родина, это не сочетание пустых звуков, а конкретная часть планеты, где мой дом, где похоронена моя мама, где живет мой отец и тетя Рози с дядей Михой.

— Я все понимаю, Зося. Но тогда у меня есть еще один вопрос — скажи, а мой сынок тебя не обидел?