К подаркам чужим людям она тоже относилась с большой долей сомнения в их необходимости и пользе. Сама Зося подарки не принимала, пакеты от клиентов немедленно возвращала в их сумки. Принятые подарки, в том числе и цветы, по ее мнению, обязывали человека к ответному шагу.

Но это был особый, неординарный случай и ей очень хотелось оказать простой знак внимания и благодарности, почти незнакомой, но такой дорогой, женщине. Зося носила коробочку в кармане жакета, но отдать ее Зое Николаевне так и не осмелилась. Выручил, как всегда отец — приехал, забрал коробочку, твердым шагом отправился в ординаторскую. Он же и уговорил Зою Николаевну навещать Зосю у них дома. «Дорого общение с Вами, но не менее — профессиональный осмотр ребенка», — сказал он, чем и покорил сердце одинокой женщины.

Зосю уже готовили к выписке, когда в больнице ее разыскал Иван. В палату к Зосе его не пустили. Они пошли в фойе, уселись на маленький, уютный диванчик, со всех сторон окруженный цветами. Ванечка шутил, восхищался потрясающим внешним видом Зоси, убеждал, что она повзрослела и больше не похожа на строгую начальницу с детскими глазами. Зося слушала его, улыбалась — если Ванечка начал с комплиментов, то вскоре последует некое важное сообщение. И она не ошиблась, новость действительно ее обескуражила.

В январе Сбербанк начал обмен купюр достоинством пятьдесят и сто рублей, образца 1961 года, на новые денежные знаки, того же достоинства. Цель правительства была проста и очевидна — заставить население достать из мешков и кубышек спрятанные на «черный день» деньги и запустить их в оборот. Деньги, полученные незаконным путем, при этом просто изымались. Банки принимали к обмену крупные суммы денег только при наличии обоснованной декларации их честного происхождения.

Для обмена назначили короткие сроки и Сберкассы с утра осаждали толпы людей, а банковских специалистов, как всегда не хватало. Помощь Сбербанку правительство поручило организовать другим банкам, в том числе и «Проминвестбанк».

Иван, Оксана и Инга должны были работать с населением в общем зале для физических лиц — разъяснять, организовывать честные очереди, принимать декларации, проверять. И вот, в один из обменочных дней, в сберкассу зашли около десяти стариков с огромными продовольственными мешками, в которых были деньги. Запачкованные купюры от долгого хранения в темном и влажном помещении слиплись в один комок и не поддавались пересчету. Всем было понятно, что бабушки и дедушки подставные лица, к этим мешкам не имеют никакого отношения, а просто за вознаграждение согласились принять участие в обмене купюр.

Пока Иван объяснял старикам порядок заполнения и предъявления декларации, без которой даже к списанию в утиль, такое количество ветхих купюр банк не примет, Инга вышла из здания в сопровождении молодого человека, молча наблюдавшего за происходящим со стороны.

Вернулась она через полчаса взволнованная, с лихорадочно блестящими глазами. Отозвала Ивана в сторонку и сказала, что она договорилась с владельцем денежных мешков на сделку фифти-фифти, что называется «делим поровну».

Банк принимает эти деньги, выдает владельцу половину суммы, а вторую половину забирает себе, в качестве вознаграждения за оказанную услугу. Иван посоветовал Инге забыть о своей сделке и заняться работой, но она упорствовала, даже угрожала разборками с добрыми молодцами, которые могут встретить Ивана на улице после работы.

И забылся бы этот случай, но рано утром следующего дня заведующая отделением решила спуститься в денежное хранилище, увидела Ингу и своего кассира, которые пыхтя и потея, тащили тяжеленные мешки в подвал.

Началось разбирательство, и когда дотошная женщина поняла суть происходящего, то первое, что она сделала — отстранила подчиненного себе кассира от работы.

А Инга сделала вид, что она просто помогла донести мешки до подвала и понятия не имеет, что в них находится.

Иван понимал, что Ингу тоже следует отстранить от работы, но ему обязательно хотелось услышать Зосино мнение по этому случаю. Ведь именно Зося принимала Ингу на работу в их отдел: «советуй, Зося, как поступить, — говорил Иван, — но если я напишу докладную Анцеву, то он Ингу без разборок сразу вышвырнет на улицу».

Зося вспомнила двух малолетних детей Инги, ее безработного мужа и попросила Ивана оставить все так, как есть — ограничиться строгим внушением наедине. Иван сказал, что, конечно, он промолчит, но из разговора с Ингой он понял одно — она не сожалеет о содеянном, а страшно переживает потерю, так близко оказавшегося возле нее богатства.

— Кстати, насчет богатства, — Иван пересел поближе к Зосе, — ответь честно, Зоська, твоя семья много денег потеряла на вкладных счетах Сбербанка, после того, как их заморозили?

— Мы не хранили деньги на сберегательных книжках. Папа боялся все потерять, и не ошибся в своих прогнозах. Он считал, что гораздо надежнее вложить личный капитал в предприятие. Их химический комбинат преобразован в народное предприятие, часть акций выкупили рабочие, а оставшиеся — продали заинтересованным в деятельности комбината лицам. Папа тоже купил долю в предприятии. Размер я не знаю, но, наверное, он незначительный. Последний год папа живет только заботами о своем комбинате. Его голова редко освобождается для домашних разговоров. Он говорит, что даже во сне не забывает о проблемах производства и сбыта продукции. Папа среди ночи может подняться с постели и искать среди своих бумаг ответ на вопрос, который, вероятнее всего, ему приснился. Свои деньги я тоже собираюсь вложить в бизнес.

— Понятно! Ты молодец, а я все потерял. Даже деньги своих родителей. Мама еще полгода назад привезла мне все свои сбережения и сказала, чтобы я их потратил с пользой для своей семьи. Моя мама не экономист, а рядовая воспитательница детского сада, но и она чувствовала скорый крах нашей экономики. Она мне популярно объяснила, что наша семья уже дважды пережила денежные реформы. В 1947 году бабушка потеряла половину своих сбережений, а в 1961 году — она сама. Каждый раз государство отнимало часть отложенных семьей накоплений. Горбачев и его команда превзошли своих предшественников и установили максимум достатка советского гражданина в размере пятисот рублей, которые я смогу получить после замораживания своего вклада. Зося, я потерял все свои накопления — подарки на свадьбу, сбережения родителей, которые моя жена при моем молчаливом согласии отнесла в Сбербанк, наши личные деньги. Жена безоговорочно верила реформам Горбачева и считала, что он не подпишет указы, направленные против своего народа. Но где был я? Работая в банке, я видел, что государство уже неспособно отвечать по своим обязательствам, будет искать источники в других доступных местах. Но подлый менталитет советского человека, верить каждому слову партии и правительства, сделал свое дело. Я после разговора с мамой начал сомневаться в надежности гарантий сохранности частных денег государственным Сбербанком, но после заявления главы госбанка СССР, который утверждал, что денежные реформы не планируются, я успокоился. В результате все потерял. Мы с женой, да и родители тоже, стали нищими. А нищему человеку даже мечтать о счастье — безнравственно и как-то странно. Кстати, Инга и Оксана тоже потеряли значительные суммы, обе потрясены случившимся. У них были определенные планы на свои накопления, которые в первую очередь, связаны с их детьми.

— Мне нечем тебя утешить, Ванечка! Разве, что тем, что ты молод, слава Богу, здоров и главные деньги у тебя впереди.

Из больницы Зосю забирали Людмила и Анцев. Чарышев задерживался на очень важном для комбината совещании, домой должен был появиться только поздно вечером. Александр Михайлович взял на руки укутанного в кружева и ленточки ребенка, не выпускал его до самого дома. Вместе с Зосей и Людой он поднялся на второй этаж, положил малыша на пеленальный столик в детской комнате:

— Ты, Зосенька, сначала разверни малыша, а потом оцени нашу работу по ремонту твоей и Санечкиной комнаты. Ну, что, развернула? Дай мне его — поношу немного на руках, в кроватке он уже устал лежать.