Драговит еще чуток постоял молча, и вот над низкими зарослями частого кустарника поднялся человек с луком в руках. Ростом ниже Драговита едва ни на голову, широкий в плечах и, на первый взгляд, ловкий, как зверь. Черные волосы не прибраны и лежат на плечах нечесаными густыми космами. Короткая борода, черные же глаза, зажатые прищуром тяжелых век. Злобы во взоре никакой — скорей, дивится мужик нечеловечьим ухваткам пришлого. Любопытствует даже. Лук в левой руке Драговита висит безвольно, правую пустую он протянул вперед, дескать, нападать и не думал. Поманил ею к себе открывшегося ему охотника, заозирался вокруг и указал на поваленное дерево, мол, переговорим спокойно. Тот, коротко кивнув, навесил лук на плечо. Нагнулся, вскинул на руки малую девчонку лет восьми с черными косами и глазами, утонувшими в воспаленных красных веках.

Под рубахой грудь малышки туго перехвачена намоткой из лоскутов ровдуги, изгвазданной подсохшими пятнами крови. Драговит стянул верхнюю кожаную рубаху, бросил наземь. Жестом приказал чужаку уложить на нее пораненную. Перун преспокойно умостился рядом с девчонкой, заработал руками, высвобождая рану от лоскутов, пощупал запястья девчонки, оттянул ей веки. И пошел гулять ладошками по гноящейся ране, пропуская через нее живительную силу. Трудился долго, чуть не до изнеможения. Потом — догадался Драговит — принялся тянуть силу из чужака. Чуть погодя к ним подтянулся Рагвит с приманенным для него и подстреленным олешком. Брат безразлично оглядел старательного бога, сбросил с плеч добычу и улегся в траву. Чужак потрясенным взором на окаменевшем лице ощупывал зарубцевавшуюся рану на груди одыбавшей девчонки. Следом тем же взглядом ощупал беспечно развалившегося рядом с братом Драговита. А потом медленно встал перед дивным мальчишкой на одно колено и склонил голову, опустив обе ладони на землю. Дескать, вот я весь тут перед тобой. И требуй с меня все, что душа запросит за спасение моей дочери.

— Ты мне ничего не должен, — отмахнулся Перунка, устало массируя виски. — Обскажешь, что тут у вас случилось, и будет с тебя.

Поняв посредством божественных сил, о чем сказано, чужак перво-наперво уселся рядом в траву и сгреб в охапку девчонку, укутав ее в собственную драную рубаху. Затем ударил себя в грудь свободной рукой и глухо отрезал:

— Ирбис.

Из Рода Ки — лебедя то бишь. Понятное дело, охотник, а девчонка теперь, после гибели всего Рода, его дочь именем Лунёк. И кроме них двоих ни единой души не осталось: кого он собственноручно похоронил после ухода врагов, а кого угнали на закат с треть месяца назад. Чужаки с аясовыми мечами уже приходили к ним три лета назад и разгромили Род Лебедя — все пять его селищ. Потом подались дальше на восход солнца. Лишь три десятка их отделились и повернули назад, гоня полон. По лесам тогда кое-кто схоронился: бабы, кто покрепче да половчей, детишки, что удалось утащить из горящих селищ, подростки, коих успели турнуть в лес родители. Вернулись к пепелищам и несколько охотников, промышлявших вдали от дома. Они-то и собрали воедино всех выживших, а после перебрались сюда. Как уверовали, что в этих дебрях до них не доберутся? Видать шибко хотелось верить…

Рану же его дочь получила несколько дней тому, когда два десятка воинов порушили эту надежду. Как уж они проведали путь к новому селищу — о том известно лишь духам, да нет у Рода лебедя боле шамана, что мог бы их повыспросить. И никого боле нет. Один Ирбис и вырвался из смертельного круга, успев уложить двоих врагов. Да вот девчонку малую в лесу подобрал. Лунёк была не простой девкой, а дочкой их родовой великой колдуньи. Чудесами материнскими пока не владела, но сбежать умудрилась. Одна беда: не убереглась. Когда Ирбис ее нашел, она уж уползла от селища, но крови много потеряла и гноищем рану отяготила. И умерла бы наследница великого корня колдуньего, кабы не великий колдун с восхода, что невесть, каким побытом, отыскал их в лесу.

Едва закрыв рот, он дернулся рукой к лежащему рядом луку — заросли ворохнулись, и перед людьми возникли два волка.

— Явились, прохвосты, — язвительно хмыкнул Рагвит, протянув к хищникам руку, но, не удосужившись оторвать от земли задницу.

— Нагулялись, — задумчиво согласился Драговит, переворачиваясь на бок.

Ирбис, стрельнув глазами с волков на колдуна, понял, что к чему, и лук оставил в покое. Замер, крепче прижав к себе спящую Лунёк. Вукир с безразличным видом прошествовал мимо них с Перункой к другу. Подозрительно обнюхал, ткнулся носом в его макушку, обернулся вкруг себя и улегся рядом. Драговит опустил на его голову руку и затеребил пальцами за настороженным ухом. Вукадина чужаки заинтересовали чуть больше. Он остановился напротив охотника, нарочито прижавшись боком к Перунке, дескать, не бойся, малец, коль защита подоспела. Бог запустил детскую ручонку в шерсть на загривке, зашерудил пальчиками. Вукадин принюхался, внимательно осмотрел охотника и девчонку, обернулся на Перунку, словно спрашивая о чем.

— Хозяева этой земли, — солидно пояснил тот. — Беседуем.

Вукадин презрительно фыркнул, отошел к туше олешка и многозначительно навис над ней. Дескать, хорош лясы точить — пора бы и подкрепиться.

— Маловато на всех, — попенял ему Рагвит. — Так что, пошли нового добывать.

Второго олешка Перун приманил загодя, едва учуяв приближение волков. Рагвит взял того быстро, после чего добытчики направились в селище к голодным, как звери, товарищам. Ирбис от приглашения не отказался, явно соскучившись по людям в своем тяжком горестном одиночестве. Когда же он узнал, за какой такой надобностью пришельцы идут по следу чужаков на закат, мужик загорелся не на шутку. Мол, пойдет с ними куда угодно, лишь бы отомстить за гибель Рода, а то и вызволить хоть кого-нибудь. Тем более что Лунёк зримо окрепла уже к вечеру, а наутро и вовсе твердо встала на ноги.

Мара приняла сильного охотника в ватажку, повелев высвободить для него одну из трех кобыл, что несли поклажу. Предупредила только, что отвоевывать назад его сородичей они не станут — не за тем идут. Да и мало их для такого тяжкого дела. Разве случайно, походя кого-нибудь вернут, но не боле — пусть даже не надеется. И коли войну вздумает обидчикам объявить, так это тоже без них, ибо в таком геройстве смысла и с ноготок не набрать. Не мстят целому народу, прибив нескольких из него, кого успеют — чушь это. Судя по упрямо сжатым губам и нездоровому блеску в глазах, Ирбис на этот счет имел свое суждение, но в споры угрюмый охотник не встревал. Молчал всю дорогу следующую пару дней, осваивая новую для него верховую езду. Кобылка воинственных чужаков ему досталась самая смирная из всех, но и она, не будь дурой, то и дело взбрыкивала, показывая норов. Черный лебедь — как его прозвали — был с ней терпелив, но и суров. При каждом таком случае лупил негодницу кулаком промеж ушей, ставя ее на место. Словом, прогибал под себя немилосердно, не оставляя ей возможности подвести его в грозный момент.

К его родной реке Большой, что славны прозвали Двурушной, вернулись быстро, и двинули берегом, все дальше забирая к полудню. Но, на третий день Ирбис воспротивился. Хотя следы чужаков настойчиво вели за собой берегом, он объявил, что тащиться по ним нужды нет.

— Мудришь ты чего-то, — недоверчиво буркнул Рагвит.

Ирбис даже бровью не повел, когда начал объяснять, что сакха сюда в горы приходят путем далеким и дурным с реки Бису. Бежит та река с огромных гор на полудне прямиком на полночь и с этой Большой рекой никак не встречается. Дескать, сакха делают большой крюк — принялся он махать руками — когда с полуночи по реке Бису сначала спускаются на полдень, затем проходят через перевал, а следом вновь возвращаются на полночь по Большой. А тот горный перевал дюже паршивый, и на конях пройти его можно лишь после таяния снега.

— Хорошо, ты знаешь земли за перевалом? — заинтересовался Драговит.

— Совсем не знал, — огорчился Черный лебедь.

Правда, от стариков он слыхал, будто за перевалом рядом с Бису течет и другая река прозванием Кады. Чуть дальше не полночь обе реки встречаются и дальше текут одним потоком. А на месте слияния стоит очень большое селище кыундов. Род Ки, дескать, много-много лет назад жил на Бису, а с кыундами дружил и торговал. Затем сакха побили кыундов и заставили гнуть на себя спину. Род Ки перестал ходить в селище у слияния рек, что сакха не порушили и не сожгли. Они живут там вместе с кыундами и свозят туда все, что отбирают у других. Вожди кыундов все трусы, раз жрут подачки, а в Роду Ки трусов отродясь не было. Потому-то весь Род и ушел сюда за перевал. Сакха долго их искали, и вот, наконец, нашли, хотя их путь долгий и паршивый.