— Подымет, — пообещал тот, отдирая от себя пальцы с обломанными острыми ногтями.

— А он кто? — заглянул в глаза Драговита Косан. — Колдун? Павер?

— Он наш бог, — как о чем-то простом молвил Драговит. — Бог Белого народа, что вернулся к нам. О том, что боги-то наши давным-давно нас покинули, ведаете ли? Ну да. То все в Белом народе навряд ли позабыли, куда б нас не разметало. А тут видишь, какое дело, парень: вернулись наши боги. Вновь взяли нас под свою руку. Потому мы и вас отыскали малым числом. Неужто, думаешь, без него мы вклинились бы так далеко в земли сакха?

— То-то я поверить не мог, — пробормотал Косан, едва дыша. — Чтоб всемером с дитем и сюда добраться.

— А чего он малой? — допытывался рядом кто-то из парней.

— А он любым может быть, — негромко вещал Зван. — Обычно малец. А то и воином может предстать — головой под небеса. Или огненным псом в полнеба. Или еще чем — всего не упомнишь. Богу ж личину сменить, как вам под носом утереть. Ну, да понасмотритесь еще дорогой, понадивитесь на Перуна-громовержца. Особенно повезет, коли его кто недалекий гневаться заставит — тут уж такое диво на всю жизнь запомните.

— А чего, других-то мужиков не осталось? — выпытывал меж тем у кого-то Рагвит.

— Не, — глухо отвечал ломающийся голос парнишки. — Тока вот Небор да Стоин с Русаном. Да и мы с ними. Чего мы, не мужики вам?

— А остальные?

— Это, коих раньше угнали?

— Когда раньше?

— Так с десяток лет тому. Когда эти твари наши селища разорили. Тогда немногие мужики к ним попали. Всех же побили. Живым-то никто им даваться не желал. Они тока раненых увезли с десяток. Так те давно за кромкой. Почитай, сразу же тогда и ушли — кто как.

— С десяток лет, — задумчиво прикинул Рагвит. — А эти трое?

— Так мы недавно пришли. Небор, Стоин и Русан тогда у нас только и остались. Они баб в лесу прятали с детишками — вождь приказал. Небор старшим был — восемнадцать, полный охотник. И Стоин с Русаном посвящение тогда тока-тока прошли. Вот они нас и растили — кого уберечь смогли. А нынче мы наших пошли выручать, да вот попались. Мужиков наших нет, а бабы где-то тут, да мы не вызнали. Прихватили нас, как мы не сторожились.

— Мы вызнали, — оглушил парнишку Рагвит. — И тоже скоро вызволим. За ними уж отправились.

Куницы, было, зашумели, но тут застонал Небор, и они смолкли, вглядываясь в тело своего вождя. А уложенный рядом Стоин и вовсе разлепил веки, ловя мутным взглядом движение. Перунка теперь трудился на обе стороны — второй полоняник никак не мог ожидать своей очереди. А прочь от бога Ирбис отволакивал уже третьего бездыханного посеревшего воина.

— Воды! — приказал бог.

А Парвит — как знал — уже подтаскивал полну кожану бадейку.

— Драговит, там у тебя мазь Ожегина!

А тот уж рядом с Гордецом — тащит из седельного мешка горшочек, залитый воском. Пришел в себя Небор — вернулась боль. Чудовищная боль, окаянная. А Ирбис уже четвертого сакха припер, бросил на землю, под руку богу подтолкнул. Детская рука коснулась груди на десять ударов сердца — еще одна душа провалилась в беспросветный подземный мир. Ибо в светлой Нави такому не место. Не в битве воин погиб, не в каком ином честном деле, а сдох, как пес, наказанный рукой бога славнов.

Рагвит тоже бросил трепаться и отправился мышковать. Вскоре он притащил куницам почти уже остывшую жирную похлебку, что сгоношили для себя воины сакха. Полный котел. Вытряс из их мешков лепехи — большие и вроде еще свежие — а к ним сыр, лук и еще какие-то коренья: сушеные, сморщенные, но сла-адкие!

— Слышь, Рагвит, — вдруг толкнул его Ильм. — А вон те мужики, что у ям жмутся, тож безрадостны. Вихор! А вон те, кто? Вон в обносках!

— Тоже полоняники, — откликнулся парень, спешно сглотнув из набитого рта.

— Вы там не налегайте! Животы скрутит с голодухи-то! — пригрозил Рагвит и позвал: — Пойдем-ка, Ильм, поспрашаем и их.

Поспрошали. Степняки. Но не с восхода, как Баира, а откуда-то с закатных земель. На языке сакха болтают бойко — дальние родичи, но Чернобог не слишком заморачивался такими мелочами. Рагвит дорогой тоже вослед брату насобачился в местной речи, вот и смогли с полным пониманием потолковать. Ильм отправился отбирать у куниц похлебку — полкотла вызволил под недовольное гудение. И прочее все, что те не успели сжевать — не в последний раз жрут! Степняки — заморенные мужички все сплошь в ожогах и подпалинах — подношение приняли с достоинством. Поблагодарили и ели медленно, бережно, честно делясь. Рагвит сгонял к Перунке, ополовинил горшок с колдовской мазью и притащил к ним, чем разговорил их еще больше. Народ Сул был некогда большим и сильным — нечета сакха. Они-то первыми и вызнали у южных народов, живущих за Великими горами, тайну аяса. Это уж потом сакха — коих подобрал с земли могущественный Ыбыр — разорили их землю, обратив сулов в рабов. Они, как могли, сберегали свою кровь, но почти два десятка поколений!.. Много крови сакха влилось с тех пор в их жилы, но дух Сул остался неколебимым. Народ не исчез, хотя и осталось от того народа всего ничего. Но, пусть от него и вовсе ничего не останется, а последний из сулов, умирая, будет помнить, кто он и откуда.

— Дела, — призадумался Рагвит.

— А чего?! — ерепенился Ильм, коему он пересказал, что разобрал. — Пусть тоже с нами идут.

— А на кой они нам? — не понял Рагвит.

— А помнишь, что Мара наказывала? Разыскать и увести с собой тех, кто с аясом дело имел. А кто, если не эти? Не сакха же с собой тащить. Вот тех-то поганцев наши точно порешат. А эти — их полоняники, и значит, наши мужики. Обживутся у нас, осмотрятся, глядишь, и наладят дело. Еще вместе сюда набегами ходить станем — аяс выколачивать. Ты перемолвись с братом. Дельно получится.

А Драговит закончил наматывать на обожженные ноги Небора подранные на полосы чистые рубахи воинов все из тех же мешков. Он уже обсказал старшому куниц накоротке: кто они, и зачем сюда явились. Выяснил, что возвращаться-то горе-освободителям особо некуда.

— Ну, вот, скажем, доведешь ты своих баб до старых селищ, — внушал он, как учила Мара. — Там разор и пустынь. Что делать станешь? Род возрождать? А с кем? С ломанными в полоне бабами и этими мальчишками? Кровь свою мешать со своей же? Допустим, найдешь там кого, кто укрылся в свое время от набега сакха. Какой-то из знакомых тебе Родов. И что, они отдадут тебе своих девок? Отдадут в Род, что и на ногах-то еле держится? Никогда не поверю. Можно иначе устроить дело: самому пойти на поклон в один из Родов. Приживалом. Только вот гордость-то твоя сдюжит? Или поклонишься, а затем биться станешь с каждым, кто тебе твоим ничтожеством в глаза станет тыкать.

— А ты не станешь? — прохрипел Небор, с трудом удерживая красные вспухшие веки.

— А я не стану, — вовсе и не пообещал, а просто высказал Драговит. — У нас нынче попрекать нечем. Мы все свои Рода в единый народ слили. Народ славнов. Ты вот глянь: я и оба моих братьев — волки, что выросли в Роду Рыси. Вон там, у коней, рядом с моим меньшим братом, видишь белобрысого молчуна? То Северко, он из Рода Орла. Вон Зван, он из рысей. А вон тот здоровяк Ильм — лис. И уж, какое лето мы о том и не вспоминаем. Нынче у нас одно на уме и на языках: Белый народ славнов. Оттого к нам и боги наши вернулись. Вы там у себя о богах-то старых, что помните или тоже запамятовали, разбившись на Рода?

— Паверы сказывали, — признался Небор. — Я все думал: сказки.

— И я о том думал, — признался в ответ Драговит. — Покуда к нам вон Перун не явился с Марой — владычицей самой смерти. И покуда они не раскатали в битве тех самых сакха вчистую. Три с лишним сотни побили, а у нас и десятка за кромку не ушло. Да и те, большей частью, от своей же неосторожности.

— На брехло ты не похож, — окинул его усталым взглядом Небор. — И статью подлинный вождь.

— Стати нам всем боги добавили, — усмехнулся Драговит. — Не думай, будто у нас все такие обломы. Остальные в положенном теле, а нас вот приголубили божьей милостью. Воинов сотворили, дабы собрать воедино народ славнов и сохранить нашу кровь. Кровь Белого народа. А то ведь так и сгинем разодранные на клочья малых Родов. Не сакха, так другой кто добьет нас по нашим селищам. Мы вон тут по разным селищам боле семи десятков ваших баб отыскали. А увели неполных три десятка. За все годы полона они уж и сами в сакха обратились. От сакха рождены, от сакха и рожают. Дети нынешние языка своего не знают — еле-еле ковыляют с пятого слова на десятое. Они уже чужие, насквозь чужие. И горько мне, что я так опоздал родиться на белый свет. Кабы ране, так за мной бы все ушли, а теперь-то, — он махнул рукой. — Ладно. Ты вздремни покуда. Мы повозки сготовим, да тронемся отсюда. Дорогой окрепнете, потом и на коней пересядете. Баб ваших дорогой прихватим и двинем обратно на восход. А там уж решишь: куда тебе? Мы-то всех, кого соберем, за собой уведем на восход. Всех славнов, коих…