— Следовало ожидать, — безо всякого сочувствия к выученю бросил Деснил. — Иль, скажешь, не был ты к тому готов, когда Даривой за кромку ушел? Не знал, что принимая под свою руку медведей, еще боле шею согнешь под двойной тяжестью? А после и чужаков на себя же вздыбачил. Нынче вот по Мойсилу тризну справили. Ты что же, не ждешь к себе лисов? Еще скажи, будто не ведаешь, о чем их мужи на сходе сговорились. И не решил еще, что возьмешь под руку и их. Так чего ж приперся жалобиться? Дитятко ты мое неученое, не обломанное о пяти десятках лет и пяти дырах в башке. Мне тебя ныне учить уж нечему. Да и охоты нет. Мне уж на восьмой десяток перевалило. Помру вскорости со спокойной душой, коли тут мне никакого покоя. Никак не даете в удовольствии и благости косточки погреть, сидючи на солнышке…

— Ну, завел свое! — хмыкнул Недимир со всем возможным ехидством, примериваясь к остроте ножа, — Опять взялся корчить из себя пня трухлявого. А у своей вдовушки, меж тем, под подолом почасту гостюешь.

— А ты меня там ловил?

— А мне и нужды нет. У меня для того Ожега имеется.

— Вот же поганка гнилая! — деланно посуровел Деснил, хлопнув себя по коленям. — Языком метет, будто собака хвостом! А сама-то все на молоденьких заглядывается…

— А вот тут ты врешь, отец, — расплылся и вовсе уж ядовитой ухмылочкой Великий вождь народа Славнов. — Наговариваешь на матушку Ладу. У нее все дела сердечные давным-давно в иную сторонку повернуты. Ожеге бы кого за задницу зубами ухватить, да потеребить, как след. А иных любовных утех она и не мыслит.

— Эт у ней от переизбытку яда, — деланно опечалился Деснил, коему страсть, каким любезным делом было обругать старую свою подружку. — Он у нее чрез прочие дыры-то хода наружу не знает. Вот и прет единым путем через рот. Оттого и не закрывается тот отроду. Ей туда когда-нибудь дятел залетит, да гнездо совьет в дупле-то этаком. А потом возьмется башку ей долбить. А как додолбится до затылка, так у нашей многомудрой Ожеги два рта образуется. На обе стороны начнет вас полоскать добрыми словами матушка Лада…

— Чур, меня! — замахал руками Недимир и ухватился за все шейные амулеты разом.

— А ты чего это грудь нараспашку выставил? — будто только что заметил старик. — Поутру вон уж и первый снежок срывался. Застудишься. Иль того и ждешь? Прихворнуть решил, дабы отдохнуть чуток от дел немеряных?

Огрызнуться Недимир не успел — к его дому, где они и препирались, греясь на внезапно подобревшем к полудню солнышке, подлетел конь. Черноволосый да черноглазый парнишка из посвященных нынешней весной охотников, спрыгнул наземь и отмахнул поклон:

— Батюшка Сварог, не нашел! Сказывают, уж тыждень, как пропала. Последний раз ее девять дней назад видали парни, что пасут скотину у Лысой горки. Я и дале проехался. До дальних охотничьих схронов добежал. Там, коли она и была, так незаметно минула.

— Домой подалась, — уверенно заявил Деснил. — Чему ж и быть-то?

— А у Живы не спрашивал? — недовольно буркнул Недимир.

— Сунулся, было, — покаянно вздохнул вестник.

— Сказала чего?

— Сказала, — потупился парень, теребя поводья.

— Ну?! — еще боле осерчал Великий вождь на его проволочку.

— Сказала, коли не уберусь с ее глаз в един миг, так оборотит…

— Кем? — вкрадчиво уточнил Деснил.

— Чуркой деревянной, батюшка Сварог. Сыростью изъеденной да мхом поросшей…

И пока оба старика от души ржали, утирая слезы, отчаянный сын степей из народа Славнов хитренько косился на них исподлобья. С трудом удерживался, дабы не расплыться в ухмылке — невместно охотнику-то, чай не пацан бессмысленный.

— Еще есть, что сказать? — первым утихомирился Недимир, покряхтывая остатними смешками.

— Есть, как не быть, — солидно ответствовал вестник. — У Великой Сиды тож поспрошал, куда ее матушка задевалась.

— А, так эта заноза тут обретается? — многозначительно протянул Деснил. — С Марой, значит, не смылась.

— Не, здесь она, батюшка Сварог. Ныне Вешко с Чудином за кромку провожать — бабы уж к тризне все наготовили. Вот Сиде и не уйти. Как без нее-то?

— Оттого тебе бедолаге и от нее досталось, — понятливо посочувствовал Недимир.

— Неа, — небрежно отмахнулся парень. — Сида на угрозы-то не больно щедра. Пропала с глаз без ответа, и всех делов. Я из дома, где ее застал, и смылся скорей. Кому ж охота богиню-то гневить понапрасну?

— Понятно. А к Леле, полагаю, ты и соваться не стал.

— Лелю еще второго дня в селище лисов повезли. Там три бабы разом рожать вздумали. А дорогой она к медведям заглянуть намеревалась. Там-то, поди, тоже хворые найдутся.

— Этой вечно не сидится, — проворчал Деснил, хмурясь. — Не девка, а ветер. И шести лет полных не прожила, а уж все земли наши излазила вдоль и поперек. И внуки эти Ожегины — двойняки Лилян с Премилом — дармоеды пустоголовые при ней обретаются. По два десятка лет прожили, а в прибытке, помимо богатырской силы, лишь башка с кулачок.

— Ну, отчего же, — вновь принялся ехидничать Недимир. — Они вон еще на жалейке мастера наяривать. Все девки на них обзарились.

— То-то, что обзарились. Да ни с чем и останутся. Этих двоих, коли и принудишь жениться, так разве друг на дружке. Мало я их гонял. О Премилку разок так и вовсе дрын изломал. И в кого только пустозвоны уродились? Прочие-то внучки Ожеги куда, как славны делами.

— Да уж, такого коваля, как Ильм, еще поискать, — гордо выпятил бороду Недимир, будто самолично передавал тому мастерство. — Да и младшие его из того же корня вышли. Уж теперь и не сказать, кто из них знатней в деле: Огнян иль Тул. Огнян-то мне такой меч сковал, что мужики вон чуть не детей за него отдать готовы…

— А ты чего тут уши греешь?! — осерчал Деснил на вестника, внимающего каждому слову вождей. — Доложил и ступай себе прочь! Чего, работой обидели? Так я тебе сейчас найду заделье — месяц пластаться станешь до посинения!

Последняя угроза уж почти и не достала до спины уносящегося прочь сына степей.

— Чего на парня взъелся? — добродушно укорил наставника Недимир. — Я за своих пастухов уж всем богам требы клал, верно, что до посинения. До чего ж народ толковый. А Капкиайю и вовсе цены нет. От же дельный мужик. Как пастухов наладил верно ставить — ни един пацан без дела не околачивается. Да и бабы у них здорово до работы охочие.

— Ага. И языками при том куда короче наших-то. Наши трещат без умолку про всякий случай, а эти молчуньи.

— Тебе видней, — хмыкнул Недимир в бороду. — Твоя-то вдовушка из сулов, не припомню, хоть словечко-то мне, когда сказала? Степенная баба. И разумом богата, пусть и летами моложе тебя вдвое.

— Угу, — прогудело в бороде Деснила с превеликим равнодушием к сказанному.

Недимир проследил взгляд старика — тот шарил по Великой реке. Там на воде торчали две пары долбленок с рыбаками — юнаки, прошедшие посвящение этой весной, рыбалили, почитай, чуть не спозаранок. Явно порешили поймать теплый денек для дела, и засели на реке прочно. Недимир, было, поинтересовался, за что там зацепился глаз наставника, но смолчал: уразумел, в чем дело. На двух челнах порознь сидели светловолосые парни и черноволосые. А вот в двух других те головы перемешались поровну — добрый знак. Ныне уж народ все чаще позабывает делиться на своих и пришлых. Настороженность первых двух лет к концу третьего попритихла. Сейчас же — к исходу пятого лета — все чаще мужики, да и бабы, сбивались в разноплеменные ватаги. Во многих семьях селища средь детишек мешались светлые и черные головки. Это поначалу у него была задумка отселить бывших полоняников за Двурушную в разоренные селища росомах. Ему казалось, будто этаким обычаем избегнут они многих ссор, да наставник с Ожегой вовремя его одернули. Деснил стоял крепко за то, чтоб всем жить на этом берегу всей силой в одном кулаке. Недимир и прежде присматривался к доброму да ровному куску земли на берегу Великой реки чуть подале к полудню от коренного селища рысей. Однако приход сакха заставил задуматься: не слишком ли близко от Двурушной, из-за коей приходила беда? Деснил же резонно объявил, что на Двурушной у них нынче заставы стоят. Стерегутся они теперь со всем старанием, так чего ж попусту опасаться? Коли и придет кто с полудня, так покуда пришлецы через Двурушную перевалят, уж все славны извещены будут о набеге. Опять же, боги теперь поочередно, а то и всем скопом торчат у них тут при делах. А с ними и вовсе глупо разрывать народ на дальние селища. Словом, мужики на общем сходе сообща порешили оставить полоняников при себе. И не пожалели.