Польский акцент, не такой ощутимый при разговоре по телефону, выдавал раздражение. Эмили опустила глаза и пробормотала слова извинения.

— Это не мне нужны извинения, а мистеру О'Салливану. Ты его оскорбила. А теперь немедленно извинись.

Ух ты. Да она явно выбила очко в свою пользу. Но тут я вспомнил, что передо мной стоят ведьмы, а они наверняка продумали эту сценку заранее. Эмили выглядела так, словно с большей охотой женилась бы на козе, ну а я наслаждался этим действом, пусть даже передо мной ломали комедию. Покупатели оборачивались на зычный голос Малины, а их взгляды останавливались на двух женщинах. Глаз от них было не оторвать.

Эмили молчала слишком долго, и голос Малины опустился до жутковатого рыка, который могла слышать только наша компания.

— Если ты не попросишь прощения немедленно, то, клянусь тремя Зорями, я растяну тебя на полу и с радостью избавлюсь от данного обещания. Как, впрочем, и от тебя — ты создаёшь слишком много проблем и будешь изгнана из ковена.

Похоже, эта перспектива была в разы хуже женитьбы на козе, потому что Эмили принялась страстно извиняться и умолять простить её невоспитанность.

— Я принимаю твои извинения, — сказал я, и плечи девушки мигом перестали трястись.

Малина переключила внимание на меня.

— Мистер О'Салливан. Мне очень неловко и, надеюсь, вы не держите на меня зла. Я — Малина Соколовски.

С этими словами она лучезарно улыбнулась, и я пожал её руку, затянутую в перчатку из коричневой кожи.

— Не держу, — сказал я. — Да здесь и не на что сердиться. Можете пройтись по магазину, осмотреться или, если хотите чаю, присаживайтесь за стол.

— Это очень мило с вашей стороны, благодарю, — ответила Малина.

— Это займёт всего несколько минут.

— Прекрасно.

Она указала на столы и пихнула Эмили в ту же сторону со словами: «Только после вас, мисс».

— А мне нравится блондиночка. Она знает, как выказать уважение, — произнёс Оберон из-за прилавка.

Я мысленно разговаривал с псом, пока готовил чай.

«Да. Что ж, раз она решила идти лёгкими путями, то я буду рад притереться где-нибудь рядом до тех пор, пока ей это не надоест».

«Ты не доверяешь ей?»

«Ага. Она ведьма. Пусть вежливая, но ведьма. Она наложила очаровывающее заклятие на волосы и могла бы внушить мне всё что угодно, если бы на мне не оказалось защиты. И, кстати, не принимай от неё никаких подачек».

«Ты считаешь, что она под пальто патронташ из сосисок носит? Она даже не знает, что я здесь».

«О, нет, наивный, она всё знает. Эмили ей рассказала».

«Хорошо, ладно. Но, реально, ты думаешь, что у неё для меня есть волшебные сосиски?»

«Даже если и есть, то как ты отличишь? Для тебя все сосиски волшебные».

Тем временем, я закончил колдовать над чаем и поставил чашку перед Эмили. Девушка, не поднимая глаз, пила жидкость маленькими глотками — слишком горячо. Закончив, встала со стула и, не забыв извиниться, покинула магазин.

— Это было чудесно, — сказал я Малине. — Вы не могли бы её брать с собой каждый день?

Она издала гортанный смешок, но вовремя спохватилась и прикрыла рот ладонью.

— Ой, мне не следовало смеяться. Я вам сочувствую, ведь она так дурно воспитана.

— Ладно, опустим это. Так почему она постоянно ошивается рядом с вами?

— Это очень долгая история, — со вздохом сказала Малина.

— Вы разве не знаете, что я Друид? Я люблю длинные истории.

Ведьма оглянулась. В магазине ещё оставалось несколько посетителей, а чья-то долговязая неряшливая персона направлялась прямиком к аптекарскому прилавку, щурясь в попытках разглядеть надписи на банках и прочих склянках.

— Раз у тебя настолько привлекательное местечко, — произнесла Малина, — то ещё не время говорить о подобных вещах. По крайней мере, пока.

— А? Вы имеете в виду посетителей? Ими займётся Перри.

С этими словами я демонстративно перевернул вывеску на ЗАКРЫТО перед носом той персоны.

— Э, парень, вы закрыты, что ли? — хмуро протянул он, явно пытаясь меня устрашить; на уме у него было лишь одно. — А лекарственная марихуана у вас осталась?

— Простите, но нет.

Эти парни принципиально не хотят оставить меня в покое?

— Клянусь, это не для меня, а для моей бабуси.

— Прошу прощения. Загляните на следующей неделе.

— Чо, правда?

— Нет.

Я повернулся к нему спиной и пододвинул Малине стул, пристально заглядывая ей в глаза.

— Вы хотели рассказать мне о том, почему до сих пор терпите Эмили в ковене.

Но, до того как ведьма успела ответить, в разговор вмешался тот долговязый тип:

— А у тебя реально красивые волосы.

Она с раздражением посмотрела на «джентльмена» и сухо посоветовала ему убраться из магазина, что он и сделал. Прикидываясь смущённой, Малина подёргала перекинутый через плечо локон и что-то пробормотала. Я не сомневался в одном: сейчас ведьма снимала наложенное заклятие, про которое она напрочь забыла. Я сделал вид, что не заметил.

Она выгнула бровь.

— Итак. Я тебе это рассказывала? А что, если бы посетители услышали разговоры о ковенах и подобных вещах?

— Это место идеально для подобных разговоров. Люди приняли бы тебя за викканина (*приверженец современной неоязыческой религии). Ну а если ты хочешь оставить след в истории, то нахалам, вроде ушедшего нарика, можно представляться членом общества ОЖС.

Она в замешательстве изогнула брови.

— Общество Жестокости к Скотинам?

— Нет, я имел в виду ОПЖС, где буква «П» означает «предотвращение».

— Да, разумеется.

Я коротко обратился к Оберону: «Видишь? Ведьмы».

Теперь я понял, что ты имел в виду. Если она и даст мне сосиску, то та будет с брокколи.

Стараясь не смеяться над озабоченностью Оберона, я сказал:

— Или пусть ОЖС будет Обществом Живой Старины. Люди собираются вместе, одеваются в средневековые одежды и устраивают бои. Всё-таки современный народ тяготеет к романтике старины глубокой и ролевым играм. Это прекрасное прикрытие для разговоров о ковенах и прочих магических штучках под носом у обычного человека.

Она внимательно на меня посмотрела, пытаясь понять, вру я или нет. Удовлетворённая, она перевела дыхание и произнесла,

— Хорошо. Короткий вариант длинной истории таков: она приехала со мной в Америку. До этого мы жили в городе Кшепице в Польше, пока не начался Блицкриг в сентябре тысяча девятьсот тридцать девятого года. Я спасла Эмили от плена, и с тех пор чувствую ответственность за неё. Я не могла её оставить. Её родители умерли.

— Кхм. А твои родители?

— Тоже, но нацисты тут не причём, — с этими словами она мрачно улыбнулась. — В тысяча девятьсот тридцать девятом мне уже было семьдесят два года.

«Нет, ты слышал? Этой очаровательной тридцатилетней блондиночке больше ста сорока лет».

«Она наверняка пользовалась всякими кремами марки Olay. Неужели эта штука помогает избавиться и от морщин как у шарпея?»

— Впечатляюще. Сколько тогда было Эмили?

— Всего лишь шестнадцать.

— Она и сейчас ведёт себя как шестнадцатилетняя. Все ведьмы твоего ковена из Кшепице?

— Нет, только Эмили и я. Как мы встретились в Кшепице, так и приехали в Америку.

— И вы сразу отправились в Темпе?

— Нет, мы сменили несколько городов. Но здесь мы живём дольше обычного.

— Могу я спросить, почему?

— По той же причине, что и ты. Горстка древних богов, немного старых приведений и, пока что, ни одной феи. Итак, я честно ответила на пять твоих вопросов. Ты ответишь на мои пять?

— Разумеется, отвечу. Но необязательно полно.

Она оставила мою оговорку без комментариев и спросила:

— Сколько тебе лет?

Один их тех щекотливых вопросов, которые вы можете задать тому, кто больше не причисляет себя к роду человеческому. Верный способ оценить силу и умственные способности собеседника, и если Малина не знает моего возраста, то я не стану вдаваться в подробности. Лучше пускай меня недооценивают. Когда противники не знают, с чем имеют дело, то бои проходят намного удачнее для меня. Но есть противоположное мнение, которое говорит о том, что если ты продемонстрируешь свою истинную силу, то первого столкновения удастся избежать — это правдиво только на первое время. Враги не решатся выступить в открытую против столь сильного соперника и придумают что-нибудь такое, что можно провернуть тайно и без лишнего шума. Малина была поразительно честна, озвучив свой возраст, но я не мог ответить ей так же искренне — сказать ей значило сказать всему ковену. Так что я решил увильнуть от прямого ответа.