– Алекс, – Дэвид неожиданно подался вперед и начал двигаться почти вместе с креслом, – несколько минут назад ты произнес фразу относительно «точки разрыва». Но мы употребляли этот термин всего лишь в желательном для нас смысле, мы пока только предполагаем, что у них такой разрыв есть. А если мы употребим его фактически?! Вспомни, что они считают меня патологическим шизофреником, то есть человеком, склонным к фантазиям и навязчивым идеям, который временами даже говорит правду, но отличить одно от другого самостоятельно не может.

– Да, так они говорят окружающим, и многие даже верят в это. Ну, так что?

– Так почему бы нам не сделать это обстоятельство той самой точкой разрыва, о которой ты только что говорил. И она действительно будет едва различима. Мы скажем им, что Мари сбежала. И ей удалось связаться со мной, и я отправился на встречу с ней.

Конклин нахмурился, потом удивленно вытаращил глаза. Было ясно, что кризис в поисках отправного пункта их плана миновал.

– Это следует сделать немедленно, – тихо произнес он. – Господи, конечно, это будет первым шагом! Смятение захватит все их службы, подобно локальной войне. В любой операции, секретность которой столь высока, только два или три человека знают обо всех деталях. Остальных держат в темноте. Боже мой, но как ты додумался? Подумать только – официально санкционированный киднепинг! Наверняка несколько человек в центре буквально поднимут панику и наверняка столкнутся друг с другом, спасая собственные зады. Очень хорошо, мистер Борн! Вы делаете успехи!

Как это ни странно, Дэвид не заметил последней реплики, он просто не обратил на это никакого внимания.

– Послушай, – сказал он поднимаясь, – мы оба уже выдохлись. Но мы знаем теперь, куда мы идем, поэтому можем позволить себе несколько часов отдыха, а утром уточним оставшиеся детали. Ведь мы за долгие годы работы выяснили разницу между самой мизерной дозой сна и его полным отсутствием.

– Ты хочешь вернуться в отель? – спросил Конклин.

– Вовсе нет, – глядя на бледное морщинистое лицо офицера ЦРУ, воскликнул Дэвид. – Только дай мне одеяло. Я устроюсь прямо здесь, перед баром.

– И еще, я хочу сказать, ты не должен беспокоиться и обо всем остальном, – сказал Алекс, направляясь к шкафу, стоявшему в небольшом холле. Вернулся он с одеялом и подушкой в руках. – Ты можешь называть это высшим провидением, но знаешь ли ты, чем я был занят прошлой ночью, после работы? – продолжил он.

– Могу себе представить. Одна из разгадок лежит здесь, на полу, – заметил Дэвид, показывая на разбитый стакан.

– Нет, я имею в виду до этого.

– Что же это было?

– Я остановился перед супермаркетом и купил тонну еды. Бифштексы, яйца, молоко и даже этот клей, который они называют овсянкой. Мне кажется, что я никогда ничего подобного не делал.

– Ну, возможно, у тебя возник волчий аппетит. Такое случается.

– Когда это случается, я просто иду в ресторан.

– И что же ты хочешь сказать?

– Ты отдыхай. Диван достаточно просторный. А я пойду на кухню и немного поем. И подумаю еще кое над чем. Попробую приготовить мясо, а может быть, сварю еще и два яйца.

– Тебе нужно поспать.

– Ну, я думаю, что часа два, два с половиной будет вполне достаточно. А после я, может быть, попробую и эту чертову овсянку.

Алекс Конклин шел по коридору четвертого этажа здания, где располагался государственный департамент. Его хромота уменьшалась по мере роста его решимости, и только сильнее чувствовалась боль в ноге. Он уже знал почти наверняка, что с ним случилось, и именно это знание косвенно поддерживало его решимость. Он неожиданно столкнулся с делом, которое всем существом своим хотел завершить как можно лучше, даже блестяще, если подобное слово еще уместно было применить к нему. Такова ирония судьбы! Еще год назад он был готов уничтожить человека, называвшегося Джейсоном Борном. Сейчас же его охватила одержимость желанием помочь человеку по имени Дэвид Вебб, и эта одержимость отодвигала на второй план тот риск, которому он подвергал себя.

Он специально прошел пешком на несколько кварталов больше – чего не делал уже много лет, – чем обычно, с удовольствием ощущая холодный осенний ветер на своем лице. Одетый в тщательно отглаженный костюм, долгие годы провисевший без дела, хорошо выбритый, со свежим лицом, Конклин мало походил на того человека, которого отыскал прошлой ночью Дэвид Вебб.

Как это ни странно, но формальности заняли очень незначительное время, даже меньше, чем обычная неофициальная беседа. Когда адъютант вышел, Александр Конклин остался лицом к лицу с бывшим бригадным генералом из армейской Джи-2, который теперь руководил службой внутренней безопасности Госдепартамента.

– Я не выполняю в данный момент никакой дипломатической миссии между нашими управлениями, генерал. Ведь вы по-прежнему генерал?

– Да, меня все еще так называют.

– Тогда я отброшу всякую необходимость быть дипломатичным. Я надеюсь, вы понимаете меня?

– Мне кажется, что вы начинаете все меньше и меньше нравиться мне, и именно это я очень хорошо понимаю.

– Это, – почти не задумываясь, ответил Конклин, – заботит меня меньше всего. То, что меня, к сожалению, действительно беспокоит, так это человек по имени Дэвид Вебб.

– А что с ним?

– С ним? Тот факт, что вы сразу вспомнили это имя, обнадеживает. Что происходит, генерал?

– Вам что, нужен мегафон, шут гороховый? – резко ответил бывший армейский служака.

– Мне нужны ответы, генерал, те, которые вы и ваша службы должны предоставлять нам!

– Не лезьте в это дело, Конклин! Когда вы позвонили мне о деле чрезвычайной срочности, я чуть было не стал перепроверять досье на самого себя! Ваша бывшая репутация теперь имеет весьма шаткое положение, и я использую в разговоре с вами именно соответствующие нынешнему положению дел слова. Вы пьяница и наркоман, и это давно не является секретом. Поэтому у вас есть минимум минута на все, что вы хотели мне сказать до того, как я вышвырну вас вон. Вам только останется сделать выбор – лифт или окно.

Алекс учитывал все возможные осложнения, включая и разговор о его пьянстве. Поэтому он внимательно посмотрел на шефа службы безопасности и заговорил очень спокойно, даже обходительно:

– Генерал, я отвечу на эти обвинения всего лишь одной фразой, и, если это станет достоянием кого-то еще, я буду знать, откуда все это идет, и, естественно, об этом узнают и в Управлении. – Конклин сделал паузу, еще раз внимательно взглянул на генерала и продолжил: – Обстоятельства нашей жизни очень часто определяются той легендой, о происхождении которой обычно мы не вправе говорить. Я надеюсь, что выразился достаточно ясно?

Генерал перехватил его пристальный взгляд и вынужденно смягчился.

– Господи, но мы-то используем пьянство и прочие аналогичные вещи, как правило, для людей, засылаемых в Берлин.

– Иногда, по нашему предложению, – согласился Конклин, кивнув. – И я надеюсь, что этого достаточно, чтобы вернуться к началу.

– Хорошо, хорошо. Я немного погорячился, но вы знаете, ведь легенда очень часто начинает самостоятельную жизнь.

– Давайте лучше вернемся к Дэвиду Веббу, – тоном, не терпящим возражений, произнес Конклин.

– Каковы, собственно, ваши претензии?

– Мои претензии? Моя жизнь, черт возьми, дорогой ветеран! Происходит что-то, чего я не могу понять, и мне хотелось бы получить объяснения! Этот сукин сын ворвался прошлой ночью в мою квартиру, угрожая мне убийством! Кроме того, он выдвинул несколько совершенно нелепых обвинений, упоминая имена людей, находящихся на службе в вашем ведомстве: Гарри Бэбкок, Сэмюэль Тиздейл и Уильям Ланье. Мы проверили эти имена. Все эти люди находятся в вашем подразделении и по сей день участвуют в текущих операциях. Так какого черта, простите, они делают? Один планирует, видимо, с вашего ведома, послать к Веббу группу ликвидации! Что это за порядки? Другой предлагает ему возвращаться назад, в госпиталь. Вы прекрасно знаете, что Дэвид Вебб лежал в двух госпиталях и в нашем специализированном центре в Вирджинии, и везде ему был поставлен положительный диагноз! Он обладает некоторой информацией, которую мы до сих пор не можем заполучить от него. И теперь этот человек находится на грани срыва, готовый разрушить все, чего мы добились с таким трудом, из-за того, что делает ваш идиотский персонал. Ведь он заявил мне, что у него есть доказательства вашего вмешательства в его частную жизнь и что вы не просто перевернули ее вверх дном, а похитили у него самое дорогое, что только у него было.