«Гораздо больше», — добавил он про себя. Его губы дрогнули, и мягкая улыбка превратилась в печальную усмешку.

— Я не понимаю.

— Не понимаешь, в самом деле?

— Другая женщина? Ты полюбил другую?

Фрэдди усмехнулся. Когда ему было влюбляться? Впрочем, время было. Этот месяц без нее кажется больше года.

— Нет, Кэтрин. Хочешь — верь, хочешь — не верь, другой у меня нет.

В том-то и беда, хотелось добавить ему. Но он сдержался. Это уже его проблема.

— Так куда же ты едешь?

— В Америку, — ответил Фрэдди в надежде, что это предотвратит дальнейшие вопросы. — Если точнее, то в Индиану. Один из моих друзей основал там коммуну. В ней все пытаются жить как одна семья. Идея несколько сомнительная, как мне кажется.

— Но почему именно сейчас?..

— Так надо, Кэтрин, — угрюмо произнес он, с той же грустной улыбкой и ледяным блеском в глазах. — Если я не уеду сейчас, я могу возненавидеть тебя.

Кэтрин вздрогнула, а и без того широко раскрытые ее глаза стали еще больше.

Ни малейшего сквозняка не ощущалось в комнате. Все замерло. Со стороны сцена могла показаться на редкость мирной и спокойной.

Фрэдди оценивающе посмотрел на свою жену. Красивая золотоволосая женщина, скорее девушка, выглядела слишком молодой для того, чтобы быть матерью одного ребенка и опекуншей другого. Темные глаза Кэтрин смотрели на него вопросительно, щеки горели… От смущения? Огорчения? Недовольства? Прекрасная, холодная Кэт. Как она нужна ему! Но ей самой нужны только спокойствие и уверенность в своей правоте. Пусть Господь решает, права она или нет. И пусть по ночам согревает ее ощущение невинности.

— Я хотел быть с тобой, — мягко сказал Фрэдди, — я жаждал твоего присутствия рядом со мной, искал твоей дружбы и расположения. Я скучал по Кэт, а получил холодное, деспотичное существо по имени Кэтрин. Куда девалась моя Кэт, хотел бы я знать?

— Она никуда не девалась.

— О, это неправда, она покинула меня! — В улыбке его угадывались горький юмор и ирония над собой.

— Тебе не хочется узнать, зачем я приехала в Лондон?

Фрэдди провел пальцами по волосам.

— Продолжить боевые действия? Однако если одна из противоборствующих сторон не жаждет участвовать компании, воевать неинтересно, Кэтрин. А я не хочу больше играть в эти игры.

— Почему ты уехал от меня в то утро?

«Как всегда, торопишься расставить все точки? Прямая, нетерпеливая Кэтрин. Потому, дорогая моя девочка, что у нас было почти все, но только почти».

Что, интересно, она скажет, если узнает, что он уже почти желал оставить ее целомудренно-непорочной? Жить рядом, удовлетворяя иногда ее страстные порывы, оказалось даже больнее, чем вовсе не касаться ее. Ему было нужно не только ее тело. Он хотел ее сердца, желал, чтобы она думала о нем и полностью доверяла. Какой же он был глупец!

— Можешь не беспокоиться, денег у тебя будет столько, что хватит на две жизни, — произнес он, предпочитая не отвечать на поставленный вопрос. — У тебя останется Монкриф, графский титул и двое любящих тебя малюток. Муж тебе не будет досаждать. А о нем ты и сейчас не очень беспокоишься, не так ли? — Мягкость тона сменилась металлическими нотками. Но Фрэдди быстро взял себя в руки и постарался скрасить жестокие слова улыбкой. — Мы станем чудесной, хотя и необычной семейной парой, Кэтрин: как бы супруги, но как бы и нет. Самое лучшее решение для тебя, полагаю.

— А не хотел бы ты его обсудить со мной?

— Нет, — тихо, почти нежно произнес он. Кэтрин сделала шаг вперед и ухватилась пальцами за край стола. Чтобы сохранить равновесие? Чтобы быть ближе к нему? Фрэдди тоже положил руки на стол.

— А как же дети?

— Ах да, дети! Честно скажу, они единственное, что заставляет меня сожалеть об отъезде. Я полюбил их. Но любовь моя не настолько безумна, чтобы прожить всю жизнь в военном лагере. Я хочу мира. Знаю, что для многих это покажется старомодным и смешным, но если уж мне суждено участвовать в боевых действиях, я бы не хотел по крайней мере, чтобы ареной сражений стал мой собственный дом. Наши ночи любви были более чем великолепны, Кэтрин, но этого недостаточно. Я не желаю, чтобы мои дети росли так же, как я: с отцом, болезненно возбуждающимся при виде любого существа в юбке, с которым он не успел переспать, и матерью, глаза которой постоянно заполнены болью и грустью. Лучше иметь одного из родителей, который излучает любовь, дорогая, чем двоих, которые дымятся от ненависти друг к другу.

— Я люблю тебя, Фрэдди!

Четыре коротких слова. Но как трудно было произнести их! Она сжигала за собой мосты и смирила собственную гордыню. Это была обращенная к мужу мольба остаться. Четыре слова. Боже правый, оказывается, можно вместить все свои страхи и желания в такую короткую фразу!

Граф внешне почти не отреагировал на ее признание, он даже не шевельнулся. Но реакция была, и лучше бы ей ослепнуть, чем видеть жалость в его глазах и, что еще хуже, появившуюся на мгновение легкую улыбку.

— Давай обойдемся без сцен и признаний в том, чего нет. Пойми, я не могу поверить тебе. Слова слишком легковесны. Ценны лишь поступки. А наши действия говорят сами за себя, не правда ли? — Фрэдди повернулся, взял с полки какую-то книгу и сжал ее холодными, онемевшими пальцами. — Я ошибся в тебе, Кэтрин, и прошу простить меня за это. Прости меня, если можешь, и за все мои грехи. — На его лице появилась нежная улыбка, которая никак не подходила его словам. — Я уже достаточно наказан за свои ошибки. Не хочу, чтобы ты продолжала казнить меня за них.

— Неужели все, что бы я ни сказала, будет бесполезным? — произнесла она переполненным мольбой голосом и протягивая к нему руки.

Она навсегда запомнила мелькнувшую в его зеленых глазах печаль и ласковую улыбку на лице. Фрэдди скрестил руки на груди и посмотрел на жену так, будто увидел ее впервые после долгой разлуки. Взгляд его был нежным и мягким, в нем читались понимание, симпатия и еще какая-то непонятная, затаенная боль. Он пронизывал ее, этот взгляд, гипнотизируя и лишая воли.

— Кэтрин, — произнес он тихо, таким привычным ей низким грудным голосом, — не знаю, говорил ли я тебе раньше, что ты совершенно не чувствуешь время. Ты произнесла сегодня прекрасные слова. Но сделала это слишком поздно, слов теперь уже недостаточно.

Своими большими шагами он прошел к двери и начал медленно открывать ее. На какое-то мгновение он замер и оглянулся, чтобы последний раз взглянуть на Кэтрин. Она стояла к нему спиной, не желая показывать слезы, которые не смогла сдержать, несмотря на все усилия.

— Я уже терял тебя однажды. Это было очень больно… — Голос его звучал мягко, и в нем не было ни малейших признаков гнева. — Надеюсь, что второй раз переживу это легче.

Мягкий стук возвестил о том, что дверь за графом Монкрифом закрылась.

— Не хотите же вы, черт побери, сказать, что она бросила детей?!

Последовавшие за этим вопросом вздохи и всхлипывания слились в какой-то кошмар. Фрэдди на секунду показалось, что он еще спит и видит страшный сон. Но, к сожалению, он не спал. На рассвете мать весьма бесцеремонно разбудила его с таким видом, что ему показалось, будто она собирается ткнуть кулаком ему в лицо. Сейчас графиня стояла у постели и со стоном рыдала.

— Скажете вы мне наконец, что случилась или… — Завершить угрозу помешала дочка. Жалобно посмотрев на него блестящими от слез глазами, она забралась на колени и уткнулась лицом в отцовскую шею.

— Мама попрощалась с нами, — пробормотала Джули, хлюпая носом у ворота его рубашки.

Сердце Фрэдди болезненно сжалось. Он вопросительно посмотрел на графиню. Та, вытирая текущие по щекам слезы, утвердительно кивнула головой. Было видно, каких усилий стоит ей сдерживать рыдания. Но ее старания не добавили тишины в спальне графа. Сидящий на руках Абигейль Робби заверещал во всю силу своих легких, требуя поменять мокрые пеленки.