Воропаев сидел на брошенной старой покрышке и курил. Он видел как группа приехавших людей оживленно о чем-то разговаривает. Из дверей казармы вышли Ахмадов и Вахтанг, осмотрели площадку и направились в сторону Воропаева. А он, скинув с сигареты пепел, безотчетно втирал его каблуком в глинистую, еще не высохшую после дождя землю. Настроение у него было хуже некуда: ночью опять приснился дом и школа. Мучительный был сон: как будто надо было сдавать экзамен за десятый класс, но он-то знал, что еще не закончил девятый. Учился в вечерней школе, но не закончил, взяли в армию. Приснилась Люська Гримм, в которую был влюблен весь класс вечерки — красивая, независимая бестия, но обзаведшаяся богатым любовником. Мужик был намного старше ее и к окончанию уроков приезжал за ней на представительном джипе с мощным, как у мамонта бивни, бампером. И глядя на этот отъезд, Воропаев глотал слюнки и чувствовал свою второстепенность в этом мире…

…Когда Ахмадов с Вахтангом подошли ближе, Воропаев поднялся. Понимал: просто так его не трогают, зачем-то понадобился.

— Ты чем сейчас занят, Алик? — Обратился к нему Саид, хотя видел, что Воропаев не при деле.

— Перекур делаю. Оружие упаковано в схрон, маскировка в норме…

— Я проверял, работа отличная, — сказал Вахтанг. — Ты где, парень служил?

— В московском ОМОНе, а что?

— Саид говорил, что ты у русских был шофером.

— Был. И остаюсь им, прав меня никто не лишал.

— Вот и хорошо. У меня к тебе будет небольшая просьба — махни в город и вернись оттуда с машиной.

— Угнать?

— Правильно понял.

— Но по мусульманским законам воровство самый большой грех. — Он зырнул на Ахмадова. — Или ты, Саид, отпускаешь мне фетву, дающую право воровать чужие машины?

Саид зырнул на Воропаева своими отяжелевшими от бессонницы глазищами.

— Перестань, Алик, валять дурака. Колеса нужны для дела. У тебя получилось с трактором, получится и с машиной. Сойдет старый «жигуленок» , а лучше «нива» , у нее большая проходимость.

Задание, конечно, не сложное и свидетельствующее о полном доверии. И этот факт усилил его раздражение. Однако, не подавая вида, он снял фуфайку, мокрую кепку и, положив их на покрышку, отправился в казарму. Там, где лежал его спальный мешок, находилась кожаная сумка, откуда он и достал ручную гранату. Взвесив ее на руке, он кинул гранату в брючный карман и надвинул на него подол старого свитера. В другой карман положил отвертку с маленькими плоскогубцами.

До города он добирался тем же маршрутом автобуса, мимо стройки, где брал на прокат трактор, мимо банка, сверкающих витрин, каких-то офисов. В центре сошел с автобуса. Остановка так и называлась — «Центр».

Погода между тем прояснилась и он почувствовал как начинает потеть. Перешел на теневую сторону и, проходя мимо продуктового магазина, поймал себя на мысли, что нестерпимо хочется попить молока. Он зашел в универсам и вернулся оттуда с пакетом молока и вздобной булочкой. Перешел дорогу и в скверике обосновался на давно некрашеной лавке. За спиной у него возвышался кафедральный собор, по бокам — уходила в перспективу аллея, густо обрамленная кустами сирени и жасмина. Лавки, тянувшиеся вдоль нее, были пусты и эта тихая безлюдность, видимо, настроила его на сентиментальный лад. Впервые за много месяцев он чувствовал себя абсолютно свободным, независимым человеком. Но когда вдруг на глаза ему попалась проезжающая мимо машина, кузов которой был заполнен орущими какую-то песню солдатами, что-то больно кольнуло его сознание. И повеяло отовсюду замогильным отчуждением, ибо он понимал — кто он по отношению к этим солдатам и к самой жизни…

Опустив руку в карман, он нащупал указательным пальцем стопорное кольцо и тихонечко потянул его в сторону. Однако кольцо не сдвинулось с места да ему этого пока и не нужно было. Это была, собственно, какая-то глупая прихоть.

Воропаев поднялся и решительно пошел на выход. Перейдя дорогу и минуя собор, он оказался в огромном, со множеством аллей и детских колясок парке. Одна из асфальтовых дорожек вывела его к улочке, на которой, сверкая лаком и никелем, тянулся ряд припарковавшихся машин.

Справа виднелась из красного гранита фигура Пушкина, прямо по курсу — светлое шестиэтажное здание и он, присмотревшись, прочитал на вывеске пугающее слово «Прокуратура». Вот тут, возле «законного дома» , он и решил проблему с машиной. Это был далеко не новый «форд» , водитель которого, посчитав, видимо, полную безопасность у дверей прокуратуры, вышел из автомобиля, не замкнув за собой дверь. Когда его полная коренастая фигура скрылась за дверью прокуратуры, Воропаев подошел к «фордику» и огляделся. Какая-то женщина, выйдя из магазина, что-то поправляла на себе, вдалеке шла пара молодых людей… Больше поблизости никого не было…

Соединить проводку напрямую не составляло труда, единственное, что было нехорошо: слишком плотно были припаркованы машины и Воропаев, когда выезжал, крылом задел впереди стоявшую «хонду». Самым трудным оставалась дорога до базы, на который было как минимум два поста ГИБДД. И потому назад поехал в объезд, с другой стороны города, через пустырь, примыкающий к городской черте, где хаотично застыли недостроенные цеха нефтеперерабатывающего комплекса.

К двум часам дня он уже был на базе, где машину тут же забрали люди Вахтанга. Для чего она им понадобилась, Воропаев узнает позже.

Ему с Николеску дали задание — набить ленты для гранатомета АГС-17. Гранаты были вывалены в земле, видно, только недавно извлеченные из схрона и потому, прежде чем втиснуть гранату в обойму, ее надо было как следует протереть ветошью, пропитанной бензином. Подошедший к ним Ходжаев, присев на корточки, наблюдал за ними и курил сигарету с какой-то дрянью. Лицо у Хаджиева смуглое, тощее проморщиненное, но зато он тщательно выбрит и не менее тщательно причесан. У него черная без единого седого волоска шевелюра и низкий лоб.

— Несете яички? — улыбаясь, спросил Хаджиев и поковырял сгоревшей спичкой землю. — Как твой живот, Николеску? Наверное, опять от страха поносишь?