— Логично, — кивнул Виктор Сергеевич, и выпустил очередное облако дыма, — В каком стандарте тебе нужна запись и как быстро ты сможешь показать мне наброски?

— Обычной любительской кассеты Ви-Эйч-Эс формата будет вполне достаточно. По крайней мере, на студии документальных фильмов мне записи именно на таких кассетах дают, — пояснил я, — Через две, от силы через три недели я буду готов показать вам первые результаты. Если музыка Вас устроит, буду дальше думать над аранжировками. Не слишком долго?

— Ни в коем разе, — помотал головой режиссёр, — Просто, я не поверил Кудре, когда он говорил о том, что ты пишешь музыку, как пулемёт. Теперь понимаю, что ошибался.

Интересно, что ты скажешь, когда через несколько недель увидишь на голове своего знакомого толстячка, выросшие заново кудри. По крайней мере, в книге, из которой я достал настойку женьшеня, о таком эффекте упоминалось.

— Ну что ж, Валера, в Пицунде ты меня с Капитолиной угощал великолепнейшими сосисками, так что теперь я приглашаю тебя покушать в неплохом ресторане, — довольно потёр руки Виктор Сергеевич, видимо предвкушая, как я буду удивлён выбранными им блюдами.

— Не хочу Вас огорчать, но давайте ресторан оставим до следующего случая, — постарался я как можно более убедительно изобразить измученное лицо, — Я сегодня всю ночь провёл за рулем, а через несколько часов мне нужно быть на студии «Мелодии», где записывается пластинка с моей музыкой. Боюсь, дело на студии может затянуться до утра, а затем мне снова нужно будет ехать обратно в Чебоксары. Так что у меня сейчас одно желание — упасть где-нибудь и покемарить пару часиков.

— Что ж ты молчал-то? — встрепенулся режиссёр, — Идём в мой кабинет, там на диване и поспишь нормально. За это время мои парни кассету для тебя запишут, ну перекусить что-нибудь сообразим.

Почему я согласился на сотрудничество с Виктором Сергеевичем и его командой? Зацепило меня то, что я увидел в просмотровом зале на экране.

Не могу вот так сходу сказать, чем именно, но думаю, что такое у каждого бывало. Вроде смотришь фильм и понимаешь, что ни черта не понимаешь, ни сюжета, ни замысла режиссёра, а продолжаешь смотреть, как загипнотизированный. Вот и меня подобный гипноз коснулся.

На легендарную фабрику музыки я попал первый раз в жизни. Если что, то «Мелодия» — фабрика грампластинок, это настоящий гигант, не раз вошедший в Книгу рекордов Гиннеса.

Что я здесь делаю?

Так-то я прибыл, чтобы вписать те партии, которые музыканты, штатно приписанные к Мелодии, не смогли исполнить.

Да, представьте себе, что даже оркестр Гостелерадио, если что, уникальнейший коллектив профессионалов от музыки, и то с написанными мной партиями не справился.

И дело вовсе не в том, что я, как исполнитель, превосхожу их наголову. Если разобраться, то я и в подмётки им не гожусь. Но есть одно но. И очень жирное но. У меня есть Звук.

Звук будущего.

Те самые синтезаторы, которые в этом времени ещё вполне себе живые машины для того, чтобы их считать музыкальными инструментами. Этакое порождение инженерии и чувства прекрасного.

Тот же самый Oberheim 4 Voice, который лежит у меня в багажнике.

Хотел было восьмиголосным инструментом от этой фирмы озаботиться, но прогуглил вопрос, и понял, что мне ещё три года ждать восьмёрку. А пока и эта модель полифонического синтезатора то, что в моём времени называли Хай Энд.

Если копать тему синтезаторов этого времени глубже, то теоретически она просто решается. На любом инструменте нужно уметь играть. И дело совсем не в том, с какой скоростью кто умеет перебирать клавиши. Синтезаторы предполагают совсем иную технику исполнения и для того, чтобы на них хорошо играть недостаточно быть просто отличным пианистом.

Честно говоря, вытаскивая этот аналоговый синтезатор из каталога, я про себя ухмылялся. Казалось бы, чем меня, музыканта поработавшего на совершенно ином, более позднем поколении инструментов, может удивить этот довольно примитивный раритет.

И я был поражён. Поражён и очарован.

Глубина звука, проработка полифонии, густое, вкусное и чёткое звучание.

Да, музыка прилично потеряла, уйдя на цифровые технологии. Старички ещё очень даже могут дать жару, выделяясь своей самобытностью из привычной моему уху мешанины синтетических тембров.

На указанную мне студию я приехал поздним вечером. Днём, согласно плана работ, писались большие коллективы, а мне надо было лишь дополнить уже готовую фонограмму своими партиями. Для этого не нужно ни большой студии, ни штата операторов.

После небольшой волокиты с пропуском, я попал в нужное мне тон-ателье. Здесь меня уже дожидались двое мужчин, один из которых, в отлично пошитом костюме и больших очках, показался мне знакомым.

Всё выяснилось, когда мы представились друг другу. Давид Фёдорович Тухманов.

Пожалуй, один из самых известных композиторов этого времени. Три года назад его диск — гигант «По волне моей памяти» разошёлся тиражом в два с половиной миллиона, а его песню «День Победы» даже в моём времени все знают.

— А я, между прочим, специально ради вас задержался. Очень меня заинтересовали те партии, которые мои знакомые музыканты так и не смогли сыграть. Я, пожалуй, при всём своём весьма приличном арсенале современных клавишных инструментов и то не взялся бы повторить некоторые темы, которые мне на вашей кассете дали послушать. Особенно басовая темка одна крайне интересная у вас вышла. А это, как я понимаю, ваш инструмент? Что там у вас? — кивнул композитор на зачехлённый синтезатор.

— Оберхейм, — скромно признался я, расстёгивая чехол.

— Однако. Живут же люди в Чебоксарах, — хохотнул Давид Фёдорович, — Слыхал я про такую машину, но всё попробовать не доводилось. Ладно, подключайтесь, а я со стороны посмотрю, если не возражаете.

Через час, когда я закончил, мы ещё посидели, дожидаясь, когда оператор вчерне сведёт запись и можно будет её прослушать.

— Знаете, Валера, я хочу предложить вам один необычный эксперимент. У меня есть наброски для двух песен и мне бы было крайне интересно послушать, как вы их можете аранжировать. Не хотите попробовать себя в роли аранжировщика?

Хороший вопрос мне Тухманов задал. Далеко не простой. Он и сам аранжировщик от Бога, и что крайне сомнительно, что я его в этом вопросе смогу превзойти, если не буду вовсю использовать технику из будущего.

— А вот не буду! — неожиданно решил я сам для себя.

Маэстро мне неплохую проверку собственных сил предлагает, и таким шансом грех не воспользоваться.

По крайней мере сам для себя узнаю, стою ли я чего-то в этом новом мире, как музыкант и композитор сам по себе, без роялей в кустах, или нет.

Какой-то я неправильный попаданец.

В тех книгах, которые я читал по этой тематике в своём времени, попаданцы, как только попадали, так тут же начинали усиленно тренироваться и через пару месяцев, или чуть больше, одной левой валили всех богатырей вокруг себя. Зарядкой что ли начать по утрам заниматься? А то я резко выпадаю из образа.

К чему я об этом рассказываю.

Да что-то устал я от суеты и беготни. Элементарно выспаться бы…

А что мне мешает, если разобраться? Мне же в Ленинград нужно съездить. По крайней мере, Разумов конкретно на Питер указал: мол, «потеряшку» именно там нужно начинать искать.

Вот и съезжу на разведку. Совмещу, так сказать, приятное с полезным. Главное, чтобы билеты на легендарную «Красную стрелу» были в кассах. В своём времени у меня не вышло на самом знаменитом поезде страны прокатиться, так хоть тут попробую, что это за чудо.

Билеты в кассах были, но только в спальный вагон. Странно, билет в купе стоит двенадцать рублей, а в СВ — пятнадцать. Разница всего в три рубля, зато комфорта в два раза больше. В том смысле, что в СВ едут всего два пассажира, а не четыре.

Пожав плечами и не поняв причину очередного выверта советской экономики, я медленно побрёл к нужному мне перрону, попутно разглядывая непривычную мне суету советского вокзала. Судя по всему, тут многие люди подолгу уже находятся. Целые горы чемоданов, узлов, непонятных сумок. Спящие на них дети. И запах… Непередаваемый…