Сколько времени потребуется? Дуссу нет еще четырнадцати. Десяти лет, возможно, и хватит – но Пами уже пятьдесят. Он может и не дожить.

– Я спросил моего бога, что я могу сделать, – печально произнес он. – Баргар велел мне выслушать Дусса и верить ему. Я поверил тебе, сынок! Я продолжаю верить тебе, и я чту своего бога. Но чаяния моего народа его мало интересуют. Он бог моей семьи и никого больше. Он может просто пытаться облегчить мою скорбь, дав мне надежду, и я вижу, что не могу поверить в нее. Это безнадежно. Как бы я ни желал вышвырнуть варваров с родной земли и восстановить свободу и демократию, мой ответ – нет.

Два молодых лица смотрели на него со страхом и разочарованием.

– Вы оба можете остаться здесь, у меня на службе. Я обещаю, что жизнь ваша будет гораздо приятнее, чем была до сих пор.

– Но Крав сказал Дуссу…

– При всем моем уважении к Святому Краву, Верноместь, да и к моему любимому Баргару тоже, они всего лишь малые божества. Все боги Страны Множества Богов, какой она была когда-то, не выстоят против Хола.

Мужчина с удивленным видом посмотрел на брата.

Мальчишка торжествующе ухмылялся.

– Ты забыл пророчество, паша!

Сердце Пами подпрыгнуло у него в груди.

– Чье пророчество?

– Самого Хола! – вскричал Дусс. – Когда он приказывал Ханнаилу вторгнуться в Междуморье, кто как не он обещал, что потомки Ханнаила будут править вечно? Ну вот! Как ты думаешь, почему наша мать позволила Вандоку изнасиловать ее?

На пару минут этот неслыханный вопрос лишил Пами речи.

– Это Крав тебе сказал? – спросил он наконец.

– Нет, – признался Дусс. – Я сам додумался. Но это же очевидно, разве нет?

Еще одно дерево треснуло в лесу. Огонь в камине продолжал гудеть, но сквозь щели ставней блестел лед, и по спине моей пробежал зловещий холодок. Будь я суеверен, я принял бы это за знамение.

– Все остальное – уже история, – сказал солдат. – Разумеется, ему потребовалось шесть лет. Но результат хорошо известен всем.

Купец заснул, откинув голову на спинку кресла и оглашая помещение малопочтенным храпом. Актриса держалась увереннее; она созерцала меня с заметной неприязнью, которой, клянусь, я не заслужил.

Я неуверенно оглядел собравшихся. Продолжалось ли еще наше состязание? Способен ли даже я превзойти этот рассказ?

– Боюсь, что не всем, капитан. Точность вашего повествования потрясает. Молю вас, поведайте нам, что произошло в те шесть лет?

– Увы, это неизвестно точно. Эти страницы утеряны или лежали где-то в другом месте. Во всяком случае, я их не нашел.

– Действительно, жаль.

Старый солдат каким-то образом сумел оживить у меня перед глазами своего предка. Он сделал Долгопамять Баргарского очень похожим на капитана Тигра. Более того, я подозревал, что капитан Тигр тоже нашел возможность преуспеть на старости лет. Мне казалось даже, я знал, что это за возможность, но к этому рассказу мы не были еще готовы.

Фриц потянулся, сонно улыбаясь, как лев перед тем, как выйти на охоту.

Старуха подавила зевок и поправила муфту.

– Я полагаю, майстеру Омару надо дать возможность отыграться. Можешь ты управиться поскорее, рассказчик?

Я мог попытаться затянуть рассказ до наступления весны.

– Конечно, сударыня. Майне либе дамен унд геррен, вот вам «Рассказ о вернувшемся домой голубке».

Спустя тридцать лет после поражения поднятого Утрозвездом восстания руины Кайлама поглотил дремучий лес.

Покарав все семь городов Междуморья, Вандок вернулся на место, где погиб его отец. Он согнал всех оставшихся в живых жителей и заставил их собирать горючее: дрова, деревья, мебель, лодки, книги, заборы, рыбацкие сети – все, что еще не сгорело в городе. Из всего этого он воздвиг на месте, где погиб его отец и где он в первый раз надругался над Белорозой, погребальный костер. Он не разрешал остановиться до тех пор, пока большой зал не оказался забит под самые стропила, а на день верховой езды в округе не осталось ни единой щепочки.

Потом он поджег костер, и огонь горел несколько дней. Крыша, конечно, рухнула. К досаде царя, некоторые стены устояли. Когда руины остыли настолько, что можно было подойти, он обнаружил, что камень сплавился в твердое зеленое стекло, и никакими усилиями невозможно было его разрушить. Раздосадованный, он уехал, и нет свидетельств того, что он когда-либо возвращался на это место.

Со временем на берегу в нескольких милях к югу выросла небольшая рыбацкая деревушка, но в сам Кайлам жители так и не вернулись. На месте, где он стоял когда-то, выросли деревья. Зола в старом дворце превратилась в плодородную почву, но то ли зал был слишком глубокий и затененный, то ли воды не хватало, только лес отказывался расти в базилике, и так она и стояла, и на месте купола огромная дыра зияла под открытым небом. Пол ее был покрыт ковром трав и цветов, в основном кустами белых роз. Естественный сад обрамляли странной формы руины, напоминавшие застывших в танце великанов. Это был странный, неземной памятник скорбным событиям.

Как-то летним днем два человека подошли к этому месту с противоположных сторон. И тот, и другой плохо знали лес, но слышали про стеклянный сад и сумели найти к нему дорогу. Они никогда еще не встречались и даже не связывались друг с другом, но все же оказались в нужное время в нужном месте.

Они передвигались с опаской, ибо Междуморье вообще было опасным местом. Когда следующее поколение варваров подрастало у себя в степях, их посылали на юг поразвлечься на год. Им полагалось вернуться с собранием страшных трофеев, доказывающих, что они уже взрослые и стали настоящими убийцами. Еще они угоняли с собой толпы юношей и девушек, чтобы принести их в жертву Холу. Каждые несколько лет царь сам возглавлял более масштабную карательную экспедицию, дабы показать южанам, что такое настоящая жестокость.

Да и местные жители были почти так же опасны. И кто мог укорять их за это? Все, что создавали они за свою жизнь, в одночасье могло стать добычей варваров. Их урожай и жилище сжигали без всякой причины, их детей угоняли. Они жили в потаенных убежищах в холмах, возделывая спрятанные в лесу грядки. Многие вообще забыли, что такое цивилизация, постепенно одичали и теперь мало чем отличались от зверей, обитавших в лесу, и охотились на тех, кто слабее. Поэтому осторожность путников казалась вполне естественной.

Первым к саду подошел юноша лет двадцати. Точнее, ему было двадцать лет и один месяц плюс-минус пара дней. Роста он был среднего, стройный, мускулистый. Его волосы и коротко остриженная бородка были темными, глаза тоже темными. И хотя на лице его играла улыбка, он мог быть и опасен. Он был одет в обычный для этих мест наряд, но неброской расцветки, в коричневых тонах. В эту летнюю жару руки и ноги его оставались открытыми. На поясе висел меч, и в любую секунду он мог им воспользоваться.

Выйдя к развалинам, он прислонился к березовому стволу и прислушался. Он слышал пение птиц и жужжание насекомых. Только когда он убедился в том, что ничего и никого здесь больше нет, он подошел к руинам, осторожно пробираясь к самому низкому месту стены. Даже здесь стена была выше его роста. Часть высоты он одолел по обгоревшему стволу. Забравшись на стену, он оглядел внутренность базилики. Там никого не было. Он подождал еще немного.

Второй человек подошел к развалинам с противоположной стороны. Он шел не так остерегаясь, хотя и осторожно. Оба были примерно одного сложения и – на первый взгляд – примерно одного возраста. Этот отличался каштановыми волосами, серыми глазами… насколько я помню, он был чисто выбрит. Он тоже одевался в неброские цвета, только в одежде его преобладали зеленые тона, за пазухой он, похоже, что-то припрятал. Если не считать длинной палки через плечо, на которой болтался походный узел, он был безоружен.

То ли Зеленому костюму больше везло, то ли он лучше знал подходы к руинам, но с его стороны войти оказалось гораздо проще. Трудно сказать, что было здесь раньше, – окно или дверь. Теперь от проема осталось только овальное отверстие на уровне груди, хотя внутри до земли было гораздо дальше. Наскоро окинув взглядом внутреннее пространство дворца, вновь прибывший пролез в отверстие и спрыгнул вниз.