– О-ох! А как?

– Выпьешь две пинты рома и пойдёшь спать.

– Хо-о! – протянул кто-то из гребцов. – Мне бы такое наказание!

Бариль бросил в сторону голоса короткий, пристальный взгляд и ссёк его, как топором. Порядок на корабле, порядок.

И в самом деле. Несмотря на крен – всё на местах, палуба прибрана, паруса обтянуты. На баке – бугорчатый, в бурых кровавых пятнах брезент. Возле него, поджидая нас, стояли Давид и Энди Стоун. Мы подошли, поздоровались.

– Открывайте, – нетерпеливо сказал я.

– Ох ты-ы! – воскликнули разом я и Бэнсон, когда матросы проворно закатали брезент. Одиннадцать тел, среди них – мускулистый и смуглый, в атласных, залитых кровью штанах. Лицо закрыто занавесью с глазами-дырками. Не наш, точно, но вот и наш – с краю, и тот же наряд, и та же маска. Только в груди сбоку – огромная рана. Лежит чуть в стороне от прочих. Чёрная ткань маски обтягивает череп, топорщится на носу и подбородке.

Я кивнул матросам, они сдёрнули маски с лиц.

– Турки! – изумлённо вскричал Бариль.

Да, похоже. Коричневые, с горбатыми носами лица. Бритые головы.

– Как узнал? – спросил я боцмана.

– Да уж встречался. Три года в южных морях, кое-чего повидал.

– “Бисмиллях” – турецкое слово?

– Точно так. Только не совсем турецкое. Восточное. Общее.

– Что значит?

– Это они кричат – “во имя Аллаха”.

– Так. Значит, один бисмиллях повёл команду на нас с Бэнсоном. Второй – отправился взрывать “Дукат”. Значит, в карете был ещё и третий. И он, вероятно, до сих пор где-то здесь.

– В какой карете? – озадаченно спросил Давид.

– В которую среди белого дня на улице запихнули Эдда и Корвина и увезли в сторону порта.

– Когда? – спросил он, стремительно бледнея.

– Вчера днём. Но, по-моему, это ещё не самое страшное. Вот послушайте, братцы. Днём, выбрав подходящий момент, уверенно и быстро забрасывают мальчишек в карету. Увозят в сторону порта. Вечером четырнадцать человек нападают на нас с Бэнсоном, и снова чувствуется добротная подготовка. Кто-то очень желает несомненного, безупречного успеха в деле. И этот кто-то денег не жалеет. Затем. Ночью приплывают десять человек, чтобы взорвать “Дукат”. И, братцы, ради простой прогулки или пьяного развлечения такую команду никто собирать не стал бы. Я ещё расспрошу, как вам удалось их одолеть. Заряд у них был большой?

– Железный бочонок с порохом. Если бы ударило на палубе – пробило бы до самого киля. (Это Бариль.)

– Вот так. Следовательно, потопить или хотя бы вывести из строя нашу посудину им крайне важно. Почему? А вот почему, братцы. Этот кто-то увёз близнецов морем. И сделал всё возможное, чтобы не было погони. Очевидно, он знает, как мы проявили себя у Чагоса. Помните два галеона с пиратами? Ну вот. Знает, что у нас за команда и что за корабль . Вернее, знал, потому, что сейчас он уже далеко.

Все невольно бросили взгляд на море, в бескрайнюю даль, а я продолжил:

– Этот кто-то не учёл две маленькие мелочи. Во-первых, в таверне с нами сидел не какой-то приятель, а Стоун, и команда была предупреждена. Вторая мелочь – что после бойни в Мадрасе Бэнсон день и ночь носит на груди восемь маленьких страшных уродцев. Вот почему мы сейчас здесь стоим, а эти лежат. Лучше бы, конечно, чтобы всего этого не было, но ничего. И так хорошо. Теперь вот что. Давид, ты как, в себе? Соображать можешь?

Он, с усилием сглотнув, кивнул, подобрался.

– Так вот. Я предполагал вначале, что мальчишек увезли, чтобы взять с тебя выкуп. Но нет. Деньги им не нужны. Деньги они швыряют без счёта. Близнецов похитили потому, что некто, предположительно в Турции, решил заиметь именно их. Почему – это уже неважно. Мало ли прихотей у восточных владык. Теперь внимание. Давид, у тебя знакомства в адмиралтействе?

Он кивнул.

– Хорошо. Дело вот в чём. Если все свои дела они ведут столь же хватко и быстро, то корабль, на который привезли Эдда и Корвина, отплыл сразу же после похищения. То есть вчера. И нужные бумаги были выправлены в адмиралтействе в обход очередей и сроков, за большое денежное подношение. Поэтому. Нужно узнать, кто из чиновников выдавал в последние два-три дня такие бумаги. Я имею в виду неочередные, незаконные, за взятку. Сможешь выяснить?

Давид снова кивнул.

– Вот и славно. Может быть, удастся узнать подробнее, куда и за кем предстоит гнаться.

– Ты хочешь отправиться за ними, Томас? – дрогнувшим голосом спросил несчастный отец.

– А ты как думаешь? – хмыкнул я почти весело.

– Но ведь ты только что женился, и дом… И столярный цех…

– Эвелин, конечно, жаль. Но, видишь ли, Давид. Совести не может быть чуточку меньше или чуточку больше. Она либо есть, либо нет. У меня она есть.

Стоун одобрительно кивнул.

– Да, Энди, – обратился я к нему. – Это исключительно умный ход – изобразить крен и пожар. Очень может быть, что у них в порту есть ещё один корабль, своего рода прикрытие, с заданием – не пустить нас в погоню. Теперь он видит, что мы вот-вот потонем. Теперь он может оставить нас в покое и отправиться вслед за первым с известием о результате этой их ночной вылазки.

Я с какой-то образовавшейся во рту металлической горечью посмотрел на лежащий на палубе “результат”.

– Поэтому, – повернулся я к Давиду, – нужно узнать, какие корабли покинут гавань сегодня и завтра.

– Ты всё-таки идёшь за ними, Том? – всё ещё не веря, спросил мой стареющий друг.

– Иду, Давид. И думаю, что найду их.

– Возьми все мои деньги.

“Да”, – задумался я. – “После покупки дома денег почти не осталось. Деньги нужны. Но не все, а сколько понадобится”.

Мы постояли молча. Смешанное с отвращением любопытство притягивало взгляд к пачкающим палубу трупам.

– Как смогли положить их всех, заплатив лишь четырьмя ранеными? – поинтересовался я у Стоуна.

– Так ведь готовы были, мистер Том. Ждали чего-то подобного. Ночь, темно, они влезли все сразу. А мы их в сети взяли. Сбросили сверху сеть-то. Предложили сдаться, но какое там. Они стали сеть резать, да выпрыгивать. Рубились – как сумасшедшие. Пришлось всех положить. Нас-то на палубе было без малого сорок.

– Стреляли?

– Нет, стволов с собой у них не было. Рассчитывали подойти незаметно, заложить порох и так же тихо уйти. Сонный торговый корабль – добыча лёгкая. А ведь у нас в трюме-то, мистер Том, лежит пленный. Взяли одного живого-то!

– Вот кстати, давайте его сюда. Может, ещё что узнаем.

Потянулись долгие минуты. Чтобы как-то себя занять, я отдал Барилю распоряжение привязывать балласт к ногам трупов: скорее бы уже выбросить их за борт и отмыть палубу. Ничего они нам уже не расскажут, даже своеобразием оружия и одежды. Обычные работники разбоя, морские наёмники.

Наконец, привели пленного. Ну что, такой же вор и бандит. Жилистая шея, дикий взгляд, лицо в шрамах.

– Водили в клозет, – ответил на мой безмолвный вопрос Стоун, – потому так долго.

Я подошёл к мрачному, со связанными руками, бандиту.

– Мне нужно знать, – сказал я ему, – кто и когда вас нанимал, какая была плата и цель.

В ответ он оскалился, плюнул на палубу и бросил презрительно:

– Алле хагель!

Расхожее, старое, живущее много веков морское ругательство. Означает “разрази меня гром”.

– Хорошо, – спокойно произнёс я. – Бариль, прибавь его к их компании.

Боцман был чрезвычайно рад выполнить приказ. Возмущённый оскорблением, нанесённым палубе, он отвесил пленному такую страшную затрещину, что тот пролетел несколько шагов и свалился на сложенные в ряд трупы. В это время их, одного за другим, с привязанным к ногам балластом, подтаскивали к борту и, вспоров живот, сбрасывали вниз, в воду. Одного, второго, третьего. Вдруг цепко схватили лежащего на мёртвых телах пленника. К его ногам также прикрутили чугунную чушку, обнажили живот, и Бариль зловеще произнёс:

– Всё, приятель. Сейчас ты бросишь курить.

Наконец-то того проняло. Касание смерти неисповедимым образом меняет людей, в какой-то летучий, невидимый миг, безжалостно и безвозвратно. Разбойник побелел, из глаз выступили слёзы. Надувая жилы на шее, он закричал: