Проснулся я поздно. Лагерь гудел, словно улей. Рядом с циновкой, на какой я лежал, сидели Стоун, Бариль и Тамба. Я приподнял чугунную, с распухшей щекою голову, посмотрел.

– Не взыщи, капитан, – устало, тоскливо выговорил Энди. – Дон Джови ушёл.

– Остальные? – спросил я, едва ворочая деревянным языком.

– Остальных положили всех. Двадцать девять. Питомник с собаками вырубили начисто, даже щенков. Ромоварню не тронули. Цел и дворец. Там сейчас Пантелеус, нашёл в кабинете у дона бумаги, читает.

– Джови… в лесу?

– Нет. Мчался до самого моря. Один за другим его стражники оставались в заслонах и бились насмерть. Верные псы. Последний пал возле самой воды. Там была у них спрятана шлюпка. На ней он уплыл. Один, без оружия, ночью. По-моему, ранен.

– Уплыл не в Адор?

– Очень возможно.

– За “Дукатом” следить!

– Уже сделано. Готлиб Глаз с подзорной трубой сидит на скале над Адором, с ним двое ещё, с лошадьми.

– Хорошо. Наших… сколько?

– Ночью убито ещё восемнадцать. Из них шестеро – из команды. Раненых – тридцать. Всё кончено. Всё.

Мяукнул за стенкою хижины кот. Пантелеус! Вошёл, присел рядом на корточки, осмотрел зашитые раны. Кот, будто старичок, медленно слез, вниз хвостом, цепляясь когтями за балахон. Подошёл ко мне, ткнулся носом в ладонь, заурчал.

– Оставьте-ка нас, – попросил Пантелеус.

Все вышли.

– Почитай! – лекарь сунул мне в руку бумагу.

Написано на латыни. С трудом я стал разбирать. Он помогал мне, переводил в трудных местах на английский. Я себя ощущал вполне сносно, но всё же едва нашёл силы, чтобы дочитать до конца. Что это, жуткий, немыслимый розыгрыш? А если не так, то люди, всерьёз обсуждающие подобное, должны быть безумны. И речь не об ущербности рассудка, нет. Скорее, о безумье души.

Британия. Монастырь “Девять звёзд”.

Здравствуй, сын мой. Получил твои первые деньги. Изрядно. Ты нашёл хорошее место и торговлю придумал удачную. Ручеёк твой – не самый последний из тех, что текут к нам сюда, в подземелье. Я доволен.

С письмом привезут тебе пару собак. Послушных и умных. И свирепых – настолько, насколько это возможно. Человек, что везёт их, про всё тебе скажет. Жаль только, что белые: как над породой ни бились, а цвет устоял. Но постараемся вырастить чёрных. Через два года пришлю ещё пару – скрестишь, для обновления крови.

Ты спрашиваешь – достаточно ли ты заплатил за секрет бессмертия. Считаю – достаточно, и открываю его.

Он не сложен. Ты должен в каждый свой день лишать жизни одного человека. И отнимать эту жизнь как можно мучительней. Тогда с большей надёжностью чужие жизни будут присоединяться к тебе. Старайся выбирать людей молодых и здоровых.

И ещё одно правило. Научись находить удовольствие в каждом миге чужого мучения. Это легко.

Посылаю тебе книгу “Молот Ведьм”. Великая Инквизиция сделала за тебя много находок в работе над извлечением из человека страданий. Там есть чертежи хороших машин. Но многое давно устарело. Эффективнее, как правило, то, что придумываешь сам.

Homo homini lupus est.[21].

Старайся. P.L.

Безумье души. А рассудок сильный и ясный. Если бы я знал, что такое на свете возможно, я не стал бы рождаться. Да пусть бы они делились такими вот мыслями только друг с другом, не выходя из своих монастырских подвалов. Но ведь они живут в нашем мире! И я видел, что они делают с миром. Чего только стоил один лишь Хосэ…

Дом Джованьолли оказался действительно дворцом. Сложенный из белого камня двухэтажный палас с балюстрадой, колоннами и ухоженным двориком. Дорого отдал бы Джо Жаба, чтобы мысль о ночном походе не возникла в моей голове! Он бежал в спешке, оставив бумаги в своём кабинете и подвал, полный сокровищ. Картины, посуда, изделия мастеров, самоцветы, алмазы – и золото, золото, золото – во всех видах: слитки, монеты, ковка, литьё, филигрань. Пантелеус собирал какие-то бумаги, а я набрал денег – для команды и дальнейших расходов. Остальное же, всё, что там оставалось, поручил заботам Тамбы. Попросил его отыскать укромное место в горах и всё туда перенести. На случай, если сбежавший хозяин вернётся за сокровищами со своими страшными друзьями из монастыря “Девять звёзд”.

Я пообещал чернокожему другу, что, как только верну свой корабль, заберу всех его людей и высажу на южном побережье Африки. Пусть возвращаются в родные места или куда захотят: каждый будет наделён хорошей суммой из кладовой дона Джови.

Всех раненых перенесли во дворец. Сюда же собрали продукты и бочки для воды, хотя они-то нужны были лишь на плантациях: возле дворца протекал широкий и чистый ручей. Вода холодная, вкусная. А вот некоторые помещения, прежде чем разместить в паласе раненых и женщин, пришлось чистить, и на работу эту я позвал далеко не всех. О том, что мы здесь обнаружили, я не скажу. Ни за что. Это должно остаться неведомым, и тот, кто прочитает мои воспоминания, должен спать спокойно, не мучаясь видениями призрачных чудищ.

Мысли мои бегут вперёд, вперёд, к Леонарду и Готлибу, и перо в руке дрожит, спеша рассказать об одном из самых невероятных приключений “Дуката”, но позвольте ещё немного задержаться на этих проклятых плантациях. Эпизод маленький, скорый, но продолжение впоследствии получивший заметное, и поэтому умолчать о нём я не в праве.

Пока бывшие рабы преодолевали путь до дворца, я стоял и в раздумье осматривал одно небольшое помещение. Оно было на первом этаже, и в той его части, которая была обращена во дворик, на солнечную сторону, совсем почти не было стены. То есть можно было встать с дивана и выйти из дома – мраморные плиты пола ровно переходили в заросший травою грунт. Бариль и Робертсон по моей просьбе кое-что вынесли, а кое-что внесли. Во дворе разложили костёр и на нём в громадном золочёном котле нагрели воду. На столике сложили несколько штук белого полотна, ароматные масла, мыло. Проём в стене завесили плотной портьерой бирюзового шёлка, с пурпурными и синими клетками. Сквозь него ударило солнце, и в комнатке соткался цветной, таинственный полумрак. Когда я привёл сюда вчерашнюю золотую рабыню, тут уже были два серебряных чана с водой – горячей и холодной. Я поклонился, прощаясь, и совсем было уже повернулся идти, но она задержала меня жестом трепетным и тревожным. Я встал. Она отвернулась, распустила ленту на шее, открыла ворот и сняла, разъяв защёлку, на тонкой цепочке чеканный серебряный крест. Когда она с этим крестом подошла ко мне, в глазах её бился, как птица, рубиновый огонь. Его отблеск, как мне показалось, лёг и на крест. Не католический. Странной, невиданной формы. На округлых его, утолщённых оконечностях мерцали красные капли агатов. Или не агатов? Не знаю. Я не ювелир. Я только видел плывущие ко мне красные камни. Она соединила края цепочки на моей шее, на шаг отступила. Мы ничего не могли сказать друг другу, нас рознил язык. Мы смотрели друг другу в глаза. Чувства наши были в тот миг из иных, из высоких. Я встал на колено, принял в ладонь и поцеловал её руку. Встал, поклонился и вышел, чуть отодвинув край тяжёлого шёлка.

(Всё. Теперь мы с вами шагаем по роковой и памятной нам тропе в сторону Адора.)

Подо мной была рыжая лошадь. Ещё на одной лошади ехал раненый Оллиройс, и две были навьючены какой-то поклажей, которую забрал из лесного дворца хозяйственный Бариль.

Убавилось моих матросов. Сейчас их было со мной пятьдесят пять человек. Шли и двое африканцев, – они должны были увести назад лошадей. Оружие я поделил поровну с оставшимся на плантациях Тамбой.

Вечерело, когда мы дошли до места, где тропа устремлялась вниз, к бухте Адора. Скользнув из зелёной стены, нас встретил один из матросов.