У Ярослава оказались прекрасные карты южных морей – древние, шестнадцатого века, с рисунками Питера Брейгеля-старшего. Стоун тщательно выставил ему курс и координаты Адора. Я рассказал ему всё, что могло оказаться полезным. Написал письмо к Августу. И, конечно же, оставил свой адрес в Бристоле.

Мой случайный спаситель сделал мне два подарка. Он отправил ко мне в услужение, – и поручил уже моим заботам, – маленького Пинту, – мальчика, за пару лет турецкого плена выучившего язык и сносно переводившего. То, что к Багдаду нас сопроводит теперь человек, знающий местные обычаи и имеющий янычарский билет “эсам”, – это было прекрасно. Ну а второй подарок он мне вручил, когда я снял с шеи и протянул ему его фамильный крест. Он сделал замену: небольшой, в четверть ладони, медальон с выпуклой эмалью. Эта цветная картинка изображала гномика в красной рубахе, танцующего на фоне зелёной травы, синего неба и жёлтого солнца. По единодушному мнению всех видевших медальон, гномик был очень похож на меня. Тут мелькнула и уколола меня лёгкая тень неясной вины. Я обратился к Ярославу со странною просьбой: передать в Адоре этот медальон в подарок от Томаса Лея капитану пиратов по имени Гэри Холлиуэлл. И подтвердил, встретив его удивлённый взгляд: это женщина.

На нанятой, длинной, с двумя рядами полуголых гребцов фелюге мы двинулись вверх по Тигру, в Багдад. Нагруженные оружием и золотом, с отчётливым ощущением последнего в нашем отчаянном путешествии похода. Нас было двадцать. Двадцать первым был кот.

Эдда и Бариля я оставил на корабле, в распоряжении Стоуна. Со мной были Готлиб, Тай с трофейной катаной, Робертсон, Пинта, Слон и Точило. И, если не считать Пантелеуса, ещё двенадцать человек матросов, из проверенных и надёжных.

Нам не задавали лишних вопросов, – мало ли европейцев добирается в английскую факторию в Багдаде. Бумаги у нас были в порядке, на случай пренебрежения к бумагам имелось золото. Там, где не хватило бы золота – имелись пули и шпаги. Мы были готовы ко всему.

Ко всему, но только не к этому!

Багдад был как на ладони – прекрасный и древний, и залитый солнцем город. До буйков, обозначивших воды фактории, оставалось почти ничего, как вдруг гребцы на нашей фелюге перестали грести и подняли вёсла. Как-то незаметно, среди снующих вокруг лодчонок образовались четыре посудины, взявшие нашу фелюгу в кольцо. Деловито и молча люди на них сцепили наши борта крюками и потащили к берегу. В лодках стояли и сидели вооружённые кремнёвыми ружьями турки, человек двести. А на берегу, в прямых военных шпалерах – ещё около тысячи. И три широкозевные пушки – зарбзены.

– Что будем делать? – негромко спросил Готлиб.

– Подождём, – ответил я. – Это, как видишь, не совсем нападение. Скорее – жест устрашения. Им что-то надо. И, кажется, именно от нас.

– Но как они узнали?..

– Самому интересно.

Среди янычар, стоящих, на манер македонской фаланги, ровными рядами, полуголых, со вскинутыми на плечи ятаганами, медленно кружились на месте несколько всадников. Прекрасные кони, камни и золото на сверкающей сбруе. Копья с цветными хвостами, какие-то флаги.

– Не может быть! – проговорил оказавшийся вдруг рядышком Пинта.

– Что такое? – быстро спросил я.

– Великий вали. Наместник Багдада. Хумим-паша. Его, его флаг.

– Та-ак. Готлиб! Взгляни-ка. Вон, рядом с вали, человек. По описанию – видишь, кто?

– Аббас-ага? Да, похоже. Тогда ясно. Эти люди дело знают, ещё в Бристоле было понятно. Следить за нами от самого Адора они не могли. А, судя по встрече, всё о нас знают. Откуда?

– Вот сейчас и выясним.

Маленькая наша, неуклюжая флотилия притиснулась к берегу. Немедленно в воду попрыгали янычары с лодок, уложили мостки с нашего борта на землю.

– Готлиб, строй, – сказал я негромко, едва мы сошли.

Быстро и слаженно за моей спиной встали две шеренги. Оружие, на манер встречающих – к плечам. Замерли. Я шагнул вперёд. Слева – травник с котом, справа – маленький Пинта.

– Здравствуй, Томас Локк Лей, – проговорил всадник на белом, потрясающей красоты коне.

Это было понятно. Это можно было и не переводить.

– Приветствую тебя, Хумим-паша, великий вали великого города. Здравствуй и ты, почтенный Аббас-ага.

С достоинством поклонился. Пинта быстро, звонким голосом перевёл.

– Интересно, – перегнулся через луку седла Хумим-паша, – кто про кого больше знает, – я про тебя или ты про меня?

– Мне нужен английский мальчик, который сейчас у тебя.

– Я знаю. А мне нужен английский мальчик, который сейчас – у тебя.

– Именно потому, что вопрос этот силой решить никто не сможет, нам и устроена такая встреча?

– Томас Локк Лей! Ты и твои люди – мои гости. Да, не решить этот вопрос силой, хоть дважды я вас убей. А решить надо. Может, договоримся? – он снова наклонился вперёд, и мучение, и почти мольба мелькнули на его умном и хищном лице.

Привстав в стременах, он махнул рукой, и янычарские ясаулы, протяжно прокричав, повернули колонны и двинулись к стенам недалёкого города походным размеренным шагом. Так же слаженно повернулись и двинулись мы. В гости так в гости.

Мне помнится, так же жадно я всматривался во всё, что попадалось по дороге, в день нашего прибытия в Мадрас, несколько лет назад. И тогда эту всю цветистую сказочность заморского города я вынужден был рассматривать мельком, на ходу. До чего же тороплива и суетна моя судьба. Какая жалость.

Путешествие длилось без малого час. О, этот странный Восток, мир намёков и недомолвок! Если судить по тому, что нам оставили оружие и другое имущество – да, мы были гостями. Но вот другое ясно дало нам понять, что на самом деле – мы пленники. Протопав по пыльным, пустым переулкам, образованным высоченными стенами из древнего камня, все вошли во дворец. Несколько арок, лестничных маршей и площадей. И вот – дверца в стене, куда пригласили лишь нас. Двадцать человек и тревожный, насупленный кот вошли в эту дверь. Было, конечно же, было отчего насупиться. Две узкие толстые створки из цельного, хорошо прокованного железа. Проход под аркой. Слева и справа – проёмы в стене и маленькие помещеньица – для караульных. Старые, когда-то внешние стены дворца. За длинным арочным сводом – дворик – квадрат, шагов двадцать на двадцать. И всё те же высоченные стены, на кромки которых можно смотреть лишь придерживая шляпу. Вверху – ровный квадрат синего неба. Здесь, внизу – полумрак. В середине дворика – круглый бассейн, с бортиком такой высоты, что можно присесть, и глубиной в рост Пинты. Наполнен водой. С толстыми каменными стенками вечная водяная бочка. И то хорошо.

Бесшумно провернулись на смазанных шарнирах и металлически лязгнули створки двери. Я оглянулся. Всё. Мы в капкане.

– Попробуй воду, – сказал я Пантелеусу, – нет ли какого подвоха.

А сам с Готлибом быстро осмотрел караульные помещения. Две дыры в каменном полу одного из них и понятный запах не оставили сомнений в его предназначении. Во втором – железная скоба в стене для факела, да каменный лежак по всему периметру. Прохлада и сумрак. Да, когда-то здесь был вход в башню. Потом дворец вырос, в проходе поставили новую стену, превратив его в дворик. Отличная комната для серьёзных гостей. Что ж, будем располагаться.

Вдруг во дворе что-то глухо ударило. Связка ковров! Сброшена со стены, и следом за ней – тюк одеял. Я запрокинул вверх голову, крикнул фигуркам на стенах:

– Передайте Хумиму-паше мою благодарность!

Юркий, худенький Пинта звонким своим голоском прокричал то же самое на турецком. Нам ответили.

– Хумим-паша позволяет тебе передать твою благодарность лично! – крикнули со стены, и вниз, раскатываясь, полетела верёвочная лестница с круглыми деревянными ступенями-перекладинами.

Да, что-то уж очень не терпится великому вали. Что за ценность для него Эдд и Корвин? Ладно. Сейчас, может быть, и узнаем. Я отстегнул Крысу, вынул два пистолета, передал всё Готлибу.