– Сними цепь, сторож!

Мне тут же ответили. Но не сверху, с помоста. А возник вдруг рядом спокойный и грустный монах. Он сказал:

– Невозможно снять цепь, добрые люди. Это не ваше имущество.

– Мы знаем. Его увезли с целью получить выкуп. Мы сейчас же заплатим. Любую сумму. Снимите цепь. Или хотя бы ослабьте.

– Нельзя без хозяина.

– Так разыщи, приведи!

– Нельзя. Хозяин сам придёт, когда пожелает.

– Приведи! – я с тихим бешенством впился взглядом в его зрачки.

Так взглянул, что монаха даже качнуло. Но тут уже стало не до него. Прибежал Готлиб, принёс кружку с водой. Поднёс её Эдду ко рту. Бедный Малыш судорожно сделал глоток, но больше пролил: подтянутый кверху ошейник мешал двигать челюстью.

– Готлиб! – сказал я торопливо. – Мы когда бочонок сделали, ты инструменты сунул в карман. Напильник с собой?

Он сунул руку в карман, вытащил и протянул мне напильник. Придерживая металлический обруч левой рукой, я принялся точить соединявшую его края клёпку. Вдруг цепкие пальцы легли мне на локоть. Я повернул голову к монаху и тихо сказал:

– Убери руки. Не видишь – работаю!

И тут же забыл про него, потому что Малыш вдруг прохрипел:

– То-ом?..

– Молчи, Эдди. Не шевели головой. Потерпи ещё полминутки.

Клёпку я спилил, оставалось лишь развести концы ошейника.

– Томас! – тревожно выкрикнул Нох.

Одновременно с ним вскрикнул Готлиб. Я обернулся. Двое, в одинаковой тёмной одежде. В руках – то ли даги, то ли кинжалы. Длинные, острые. Готлиб, стремительно оборачивающийся к ним лицом, показал мне спину. Рубаха рассечена – на шее и между лопаток. Кровь торопливо выбирается из разреза. Тут же в поле взгляда попался монах.

– Эти люди берут не своё! – выкрикнул он, указующе вытянув палец.

– Стойте! – крикнул я что есть силы. – Я Томас Локк Лей! Сообщите Августу! Живо!

Но они, вскинув клинки над плечами, бросились к нам.

Такого я ещё не видел. Прыгнул навстречу к ним Тай, дёрнулся, уходя от ударов, подпрыгнул, как чёртик на ниточке. Нападавшие отлетели назад. Оба упали.

– Обойдёмся без крови! – вновь крикнул я. – Августу передайте!

(А сам расцепил-таки края ошейника.) Подскочил Нох, вылил полкружки воды Эдду на голову, остаток дал выпить.

– Давай, Эдди, давай, – приговаривал он, – приходи-ка в себя, бежать, видно, придётся…

А двое вскочили и, оценив противника, пошли на Тая с двух сторон. Он же не повернул к ним головы – ни влево, ни вправо. Смотрел прямо перед собой. Сдёрнул с шеи ягаровое ожерелье. Нападавшие прыгнули. Со звоном встретились их клинки в том точно месте, где за секунду до этого стоял маленький безоружный японец. А ещё через секунду Тай подходил уже к нам, протягивая мне и Готлибу острые даги-кинжалы. Их владельцы лежали, скорчившись, на земле.

И вдруг – как прорвало. Крики, команды. Соткались, словно из воздуха, человек пять или шесть. Двое – со шпагами. Вот это скверно. Перебросив клинок в левую руку, я схватил свисающую, с распиленным ошейником, цепь, дёрнул её, как будто кнутом взмахнул. Пошла, шелестя, волна по цепи и, добежав до крюка, сняла нанизанное на него звёнышко. Цепь пала вниз. Тай мгновенно выхватил её у меня из руки и, раскрутив над собой до гудящего свиста, прыгнул вперёд. Вернулся к нам без цепи, но со шпагой. Бровь и плечо – рассечены. А там, за его спиной, лежат ещё двое.

Готлиб, я, Тай и Малыш – медленно пятились, отходя к стене крайнего дома. Нох бросился в сторону и смешался с толпой набежавших зевак. Молодец. Снял с нас половину заботы.

В груди кольнуло нехорошо: примчались ещё полдесятка легионеров. Но нападать не решались. Просто держали нас, выстроившись в полукольцо. Я снова крикнул:

– Властелину известно! Я Томас Локк Лей!

– Всем известно .

Он сразу показался мне зловещим, этот раздавшийся голос. Ещё и потому, что нападавшие вдруг расступились и встали поодаль. Посверкивая обнажённым клинком катаны, ко мне приближался Легат. Вот так же в лицо мне сверкали бликами солнца с отточенных лезвий пираты на галеоне.

– Щенок-самозванец.

Я поудобней перехватил рукоять непривычного, чужого клинка. Почудилось, что где-то недалеко, в сухом и тёмном подвале, среди остального оружия, тревожно, томительно шевельнулась Крыса.

– Ронин, – раздался вдруг негромкий, со странным произношением, голос.

Тай. Вышел вперёд. Ужас лёг на щёки Легата. Он задрожал.

– Ронин.

Лицо Тая выражало презрение. Тяжкий, мучительный стыд проявился на лице нападавшего, оно покрылось вдруг искорками пота. Он отошёл, почти отскочил, упал на колено, закрыл лицо руками.

– Ронин.

Вдруг Легат медленно, задумчиво поднял лицо, и теперь на нём было странное выражение неземного покоя. Снова взгляд – взгляд. Тай почему-то кивнул. Легат, не вставая с колен, распустил пояс, положил перед собой небольшой блестящий кинжал, – Тай снова кивнул. Вокруг все молчали. Легат медленно стал наматывать на лезвие острого самурайского меча свой белый шёлковый пояс. Обмотал треть клинка, посредине. Обнажил мускулистый, плоский, жёлтый живот. Взял клинок, сцепив руки на шёлке. Белый недомотанный лоскут, свисая с клинка, длинной лентой так и остался лежать на плоских нагретых камнях. Потом Легат взглянул в небо. И вдруг – вонзил остриё в свой живот! Слева, наискосок. Мгновенно и страшно побледнел. На лбу его обильно выступил пот. А он, до предела расширив глаза, руками со вздувшимися венами повёл катаной поперёк живота. Клинок, рассекая плоть, выдавливался из тела наружу, и сквозь хлынувшую кровь было видно, как, цепляясь за его кованую, с полировкой, поверхность, вытягиваются вслед, наружу, желтоватые жировые прослойки. Белый шёлк стал рубиново-красным. Из раскрытого рта показался язык, и Легат с хрустом прокусил его насквозь.

Тай шагнул, поднял с земли короткий кинжал. Придержал левой рукой дрожащий, испачканный слюной и кровью подбородок, взглянул Легату в глаза и коротким толчком погрузил кинжал в его шею. Легат тихо лёг.

– Й-ах-ха-а! – завизжал вдруг кто-то из его легионеров.

(Вот это очень важно. Если упустишь секундочку, ту, что держит общее напряжение на самом пике заоблачной невидимой высоты, секундочку, что переносит это напряжение через какую-то высшую точку, не позволяя ему переплавиться в действие, как найдётся крикун, конечно, безмозглый и, как правило, трус, и оборвёт эту секундочку. И долго потом придётся жалеть, что секундочкой этой распорядился не ты.)

– Й-ах-ха-а! – и бросил в Тая издали коротким ножом.

Наверное, можно было уже договориться , но теперь они, вскинутые увиденным, и этим вот криком, бросились все. Тай, легко увернувшись от брошенного ножа, взмахнул в воздухе кровавой катаной с порхающим на ней красно-белым вымпелом, ещё, ещё. Трое упали.

– Хватит трупов! – орал я на пределе голоса. – Августу сообщите! – а сам отбивал и наносил удары и очень старался не открывать прерывисто дышавшего за моей спиной Эдда.

– Том! Надо пробиться к воротам! – прокричал Готлиб.

Но в сторону ворот мы прошли десяток шагов, не больше. Прибежали новые, теперь их было человек тринадцать или пятнадцать. Мы прилипли спинами к стене, выставили редкие иглы клинков. Четверо. У Эдда в руке – предназначавшийся Таю короткий зазубренный нож. Нох, молодец, где-то спрятался, в бойню не влип.

Тай, выйдя чуть вперёд, очень медленно и аккуратно сматывал с катаны окровавленный, изрезанный шёлк. За поясом сзади у него был тот самый кинжал. Когда успел-то?

Ну вот, перевели дух. Ладно, не в первый раз приходится тереть спиною камень стены, есть опыт, есть.

– Готлиб, – сказал я негромко. – По-моему, всё. Другого выхода нет.

Он понимающе кивнул. Сказал Эдду:

– Выручай, сынок. Пока есть возможность. Мы подбросим тебя на стену, ты встань наверху, лицом к гавани. Замри. И разведи руки в стороны. И стой, сколько сможешь. Потом, потом узнаешь, зачем. Давай, пока нас Тай прикрывает…

Взяв Эдда за пояс и ноги, мы подбросили его вверх, и он вцепился в край стены, и я, подхватив Готлиба, приподнял его, и он вытолкнул мальчишку повыше. Охнув от боли в незаживших как следует ранах, я уронил Готлиба – но порядок, Эдд встал на стене и руки раскинул. Теперь всё зависит от того, какой сейчас марсовый на верхнем краешке Ямы…