– Когда я осознал, что моя Рания будет матерью троих будущих императоров, я выбежал из пещеры, оставив ее одну без объяснений, растерянную и встревоженную. Я сразу же отправился в замок и все рассказал братьям, надеясь на их помощь, хотя и знал, что помочь они не смогут. В глазах Полока я видел только печаль и сочувствие, но во взгляде Нириана, пусть на один короткий миг, отчего-то промелькнули радость и облегчение. Я разозлился. Нет, я тогда просто взбесился. Да, я знал, о чем в тот миг думал каждый из них, и от этого мне становилось еще хуже. Еле сдерживаясь, я выскочил из замка. Не знаю, где я бродил и сколько времени прошло. Я пришел в себя возле небольшого поселка и увидел возле колодца молодую женщину, которая отчитывала подростка, смывая ему кровь с разбитой губы. Он улыбался ей такой знакомой улыбкой, и в его глазах была вся синь неба. Я уже знал, что почувствую, когда его кровь, смешанная с водой, коснулась моих ног. Почему не она, а моя Рания стала избранницей? Уже ничего не соображая от ненависти и ярости, я схватил бедную женщину, оттолкнув перепуганного мальчика, и перенесся обратно в замок. Братья были в тронном зале. Когда Нириан увидел ее, в его глазах первый раз за всю его жизнь появился страх. Я молча толкнул женщину прямо к нему, и, когда он нежно и осторожно обнял ее, мне ничего не пришлось объяснять Полоку. Потом я кричал, не слушая и не слыша его оправданий. Только со временем я вспомнил то, что он пытался до меня донести тогда. Он нарушил закон, потому что предчувствовал появление истинной, и решил опередить судьбу и найти возлюбленную раньше положенного срока. Его сыну было уже около ста сорока лет.
Рокер прикинул в уме: если Ширу сто пятьдесят восемь лет и это девятнадцать – двадцать по земному исчислению, то сыну Нириана было где-то лет семнадцать. А Руфус тем временем продолжал:
– Он знал или догадался, что если последнее столетие не будет к ней прикасаться, то она не сможет стать жертвой императоров. Поэтому и оставил ее с сыном в каком-то забытом поселке и пообещал вернуться через какое-то время, ничего не объясняя и не рассказывая. Она верила ему и покорно ждала его возвращения, воспитывая их сына. А я не смог предвидеть, не смог почувствовать, не смог защитить Ранию. Поэтому, нарушив основной закон императоров, Нириан спас свою истинную и тем самым погубил мою. Я не смог тогда его простить. Ярость и боль затмили мой разум. Бешенство клокотало во мне, сметая любые мысли и чувства. Я больше не мог контролировать свою силу. Полок стоял рядом со мной, пытаясь меня как-то успокоить и образумить, но я уже ничего не видел и не слышал. Моя сила вышла из-под контроля, сжигая все на своем пути. Полок перенес меня в сторожку недалеко от замка, и уже оттуда мы наблюдали за тем, как черный замок императоров таял, как ледяной дворец на солнце. – Руфус замолчал.
Сашка видел, как его била дрожь от нахлынувших и пережитых вновь воспоминаний. Даже Рокер за все время ни разу не перебил императора. Он постоянно хмурил лоб, усиленно о чем-то размышляя.
– Когда я остыл и осознал, что наделал, – продолжил свой рассказ Руфус, – было уже слишком поздно. Мы еще надеялись, что Нириан смог спастись, но когда вернулись в замок и обследовали оплавленные останки некогда величественного сооружения, то нашли в том месте, где когда-то был тронный зал, только две горки пепла. В одной из них блестел перстень Нириана, с которым брат никогда не расставался. Я погубил не только одного из императоров и его истинную, я убил будущее этого мира. Я стоял над пеплом и не мог прийти в себя от содеянного. И только когда Полок что-то сунул мне прямо в руки, я очнулся. Сердце Терриаса перестало биться. Оно умерло вместе с одним из своих императоров. На моих ладонях тогда угасала его жизнь и свет. Сердце снова, как и многие тысячелетия назад, когда его нашли первые будущие правители, распалось на три отдельных кристалла. Тогда я понял, что только новая тройня императоров в силах его оживить. Осознав это, я кинулся в пещеру, но опоздал. Рания уже умерла. Сила Сердца подпитывала и силы избранницы, давая ей возможность выносить детей. Но Сердце умерло и поэтому было больше неспособно поддержать мою возлюбленную. Ее душа сгорела, а тело так и не смогло родить новых императоров. Я убил, погубил все, что мне было дорого, все, что я любил в этой жизни и в этом мире. Тогда Полок отдал один кристалл сыну Нириана, объявляя его Владыкой высших, второй вручил мне, а третий забрал себе и исчез из Терриаса, чтобы не видеть, как он умрет, не чувствовать, как сила покинет наш мир.
Руфус медленно поднялся с кресла. Спотыкаясь и с трудом переставляя ноги, словно вся эта непосильная ноша давила ему на плечи, он подошел к картине и нежно прикоснулся к нарисованной девушке. От его прикосновения картина стала сдвигаться в сторону, открывая вход в еще одну небольшую пещеру. Там было очень темно, и почему-то оттуда веяло холодом. Руфус переступил порог, и по периметру пещеры голубым холодным пламенем зажглись факелы. В этом странном свете братья смогли рассмотреть ледяной гроб в центре абсолютно пустой пещеры. Они не решились войти в эту скорбную обитель и наблюдали со стороны, как Руфус, медленно шатаясь, опустился на колени возле гроба и дрожащей рукой провел по его поверхности. Через прозрачные ледяные стенки просматривалось тело девушки, одетой в то же платье, что и на картине. Сашка был уверен, что на ее лице сохранилась такая же грустная и обреченная улыбка. Сколько же часов, дней, лет он вот так же просидел возле ее тела, смотря на ее мертвую улыбку?
Прикоснувшись к ней еще раз, император поднялся с колен, постоял еще несколько секунд возле ледяного гроба, потом повернулся и так же медленно подошел к выходу, где в скорбном молчании его ждали братья. Сашка заметил, что глаза императора странно блестят. Руфус последний раз оглянулся, как будто прощаясь с Ранией навсегда. Как только он вернулся в свое обиталище, свет в пещере погас, и картина снова встала на свое место, скрывая от посторонних глаз то, что этот старый и измученный жизнью человек любил и ценил больше всего, но не смог уберечь.
Рокер, пошатываясь, подошел к столику и налил себе очередной бокал вина. Выпив его залпом, он прошептал, все еще боясь нарушить тишину этого места:
– Сопьюсь в этом мире, черт его побери, точно сопьюсь.
Сашка уже сидел на своем стуле и о чем-то усиленно думал. Чем больше он думал, тем больше хмурился его лоб и тем глубже становилась складочка между бровями.
– Я спрятал ее тело здесь, накрыв пологом нетленья, – раздался тихий голос Руфуса, от которого Сашка подпрыгнул, а Рокер чуть не подавился вином. – И теперь ни время, ни кто-либо еще никогда не доберется до нее. С тех пор я стал Отшельником, а это место стало моим домом. От моего горя и боли даже эти горы поседели, птицы улетели, а ручей пересох. Я не смог уберечь не только ее, я не смог сохранить даже это место, которое она так любила и называла нашим королевством. Без нее все здесь просто умерло, так же, как и моя душа.
Рокер, который все еще стоял возле столика, быстро налил себе очередной бокал вина. Его руки так тряслись, что пока он донес бокал до рта, то успел половину расплескать. Он выпил остатки залпом, пытаясь заглушить чужую боль, страдание и горе, которое поселилось в его сердце, заставляя его то убыстрять свой бег, то замирать. В горле стоял ком, который он никак не мог проглотить. Рокер крепко вцепился в бокал, как в соломинку, пытаясь хоть немного успокоиться. Уже и выпитое вино ему не помогало, его душа плакала от жалости к этому когда-то сильному и великому человеку.
– Император, я могу задать вам несколько вопросов? – Сашкин голос прозвучал так неожиданно и резко, что Рокер чуть не выронил бокал. А Руфус, который садился в кресло, подскочил на месте. Поэтому в ответ он смог только кивнуть. – Я правильно понял, что расой высших правил сын Нириана, в крови которого текла сила императора? – Руфус кивнул, еще не совсем понимая, к чему сейчас ведет Сашка. – Значит, Стаурус должен быть прямым потомком Нириана?
