Неизвестна реакция Ленина на эти замечания Сталина, но в день заседания Политбюро — 6 октября Ленин пишет Каменеву: «Великодержавному шовинизму объявляю войну не на жизнь, а на смерть. Надо абсолютно настоять, чтобы в союзном ЦИК председательствовали по очереди

русский

украинец

грузин и т. д.

Абсолютно!» (Ленин, там же, стр. 214).

6 октября Политбюро, в отсутствие Ленина, обсудило проект Сталина и возражения Ленина. Обмен записками между Каменевым и Сталиным на заседании показывает остроту положения. Каменев пишет Сталину: «Ильич объявляет войну в защиту независимости» (республик), Сталин отвечает: «Я думаю, что мы должны быть твердыми с Лениным» (П. Поспелов, В. И. Ленин. Биография, 2-ое изд., 1963, стр. 611).

Политбюро, как и ЦК в целом, не разделяло позиции Сталина. Оно решило создать новую комиссию (Сталин, Молотов, Орджоникидзе, Мясников) и переработать коренным образом проект Сталина на основе замечаний Ленина. Вынужденный исполнить это решение, Сталин проявил нелояльность по отношению к Ленину. Официальный комментатор Сочинений Ленина пишет, что, рассылая членам ЦК новый проект, Сталин умалчивал, что новый проект родился в результате принципиальных замечаний Ленина, но — что еще хуже: «смазывалась коренная разница между проектом «автономизации» и ленинским проектом, утверждалось, что новая резолюция представляла собой лишь «более уточненную формулировку резолюции комиссии Оргбюро, которая в основе правильная и безусловно приемлемая» (Ленин, ПСС, т. 45, стр. 558–559).

Пленум 6 октября принял резолюции о создании СССР на принципах, изложенных Лениным в критике проекта Сталина. Сталин даже после этого продолжал бороться за свою «автономизацию», что составит потом и сущность так называемого «грузинского вопроса».

Другой вопрос, по которому у Ленина были принципиальные разногласия со Сталиным, касался закона монополии внешней торговли. Сталин, Зиновьев и Каменев провели через пленум ЦК от 6 октября решение, по которому пересматривались основы монополии внешней торговли, разрешался свободный ввоз и вывоз ряда товаров. Ленин был крайне возмущен. В письме к Сталину для членов ЦК Ленин оценил решение пленума как «срыв монополии внешней торговли» и потребовал отсрочить его выполнение на два месяца — «до следующего пленума ЦК» (там же, стр. 221–222). Сталин разослал копии письма Ленина членам ЦК. В сопроводительном письме Сталин писал: «Письмо т. Ленина не разубедило меня в правильности решения пленума ЦК… Тем не менее, ввиду настоятельного предложения Ленина об отсрочке решения пленума ЦК, я голосую за отсрочку с тем, чтобы вопрос был вновь поставлен на следующий пленум с участием т. Ленина» (там же, стр. 563).

Отметим тут же, что когда Ленин сообщил Сталину 15 декабря 1922 г., что он заключил «соглашение с Троцким о защите моих взглядов на монополию внешней торговли… и уверен, что Троцкий защитит мои взгляды нисколько не хуже, чем я» (там же, стр. 338–339), то Сталин решил предупредить образование блока Ленин-Троцкий. Поэтому в письме к членам ЦК в тот же день Сталин пишет: «Ввиду накопившихся за последние два месяца новых материалов… говорящих в пользу сохранения монополии, считаю своим долгом сообщить, что снимаю свои возражения против монополии внешней торговли» (там же, стр. 589). Разумеется, «новые» материалы были те же самые старые материалы, но новым во всем политическом развитии партии был этот явно обозначившийся, для дела Сталина очень опасный блок Ленина и Троцкого. Его надо было любой ценой предупредить. Для Сталина, как для «тройки» вообще, Троцкий, действующий по мандату Ленина, был хуже, чем сам Ленин. Партия наглядно увидела бы, кого Ленин метит в свои преемники.

Именно между двумя ударами (май и декабрь) происходит особенное сближение между Лениным и Троцким. С 10 октября Ленин возвращается к работе. Троцкий пишет, что «Ленин чуял, что в связи с его болезнью, за его и за моей спиной плетутся пока что почти неуловимые нити заговора. Он готовился дать "тройке" отпор» (Л. Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 212). Последние недели перед вторым ударом Ленин беседует с Троцким, предлагая Троцкому стать заместителем. Троцкий отказывается (это подтверждают и официальные партийные документы). Мотив отказа Троцкого не очень скромный: «Нет никакого сомнения в том, что для текущих дел Ленину было удобнее опираться на Сталина, Зиновьева или Каменева… Ленину нужны были послушные практические помощники. Для такой роли я не годился» (там же, стр. 214–215).

Ленин настаивал, во время новой встречи, на своем предложении, говоря, что «нам нужна радикальная личная перегруппировка» — и что новое положение помогло бы Троцкому «перетряхнуть» аппарат. Когда в ответ Троцкий сказал, что все зло заключается не столько в государственном бюрократизме, сколько в партийном и во взаимном укрывательстве влиятельных групп, собирающихся вокруг иерархии партийных секретарей, то «чуть подумав, Ленин поставил вопрос ребром: «вы, значит, предлагаете открыть борьбу не только против государственного бюрократизма, но и против Оргбюро ЦК»… Оргбюро ЦК означало самое средоточие сталинского аппарата». — «Пожалуй, выходит так». — «Ну, что ж, — продолжал Ленин, явно довольный тем, что мы назвали существо вопроса, — я предлагаю вам блок: против бюрократизма вообще, против Оргбюро, в частности». — «С хорошим человеком лестно заключить хороший блок», — сказал я. Мы условились встретиться снова через некоторое время… Он намечал создание комиссии ЦК… Мы оба должны были войти туда. По существу эта комиссия должна была стать рычагом разрушения сталинской фракции» (Л. Троцкий, там же, стр. 216–217). Троцкий даже не подозревает, какой это великий комплимент по адресу Сталина, что признанные вожди октябрьского переворота — Ленин и Троцкий — должны заключить блок, чтобы свергнуть одного Сталина!

Мог бы блок иметь успех, удалось бы свергнуть Сталина? На эти вопросы ответить не очень просто. В иерархии партаппарата позиция Сталина была почти неотразима, в ЦК он имел надежное большинство из личных сторонников, в лице «тройки» создалась сила, готовая противостоять даже Ленину. Троцкий ставит тот же вопрос и дает ответ: «Смог бы Ленин провести намеченную им перегруппировку руководства? В тот момент — безусловно» (там же, стр. 218). Однако это не кажется, очень уж бесспорным в свете последующих событий. Но уже совершенно неубедительно звучит второй ответ Троцкого: «Более того. Я не сомневаюсь, что если б я выступил накануне XII съезда в духе «блока» Ленина-Троцкого против сталинского бюрократизма, я бы одержал победу и без прямого участия Ленина» (стр. 219). Вся ситуация в «иерархии партийных секретарей» и все факты расстановки сил внутри партии, даже сама тщательная подготовка «тройкой» XII съезда решительно говорят против уверенности, точнее, самоуверенности Троцкого, что он и один справился бы с задачами «блока». Впрочем, Троцкий и не собирался двинуться в такой бой, несмотря на всю помощь и подталкивание Ленина. Еще 21 декабря, когда по вопросу о монополии внешней торговли «тройка» капитулировала (правда, Зиновьев в угоду Сталину еще храбрился) и ЦК пересмотрел свое старое решение, Ленин писал Троцкому: «Как будто удалось взять позиции без единого выстрела простым маневренным движением. Я предлагаю не останавливаться и продолжать наступление» (Ленин, ПСС, т. 54, стр. 327–328).

Почему же Троцкий не последовал этому призыву Ленина «продолжать наступление»?

Прежде, чем выслушать Троцкого на этот счет, изложим содержание двух других важнейших ленинских документов: 1) Завещание Ленина («Письмо к съезду»), 2) Записка Ленина «К вопросу о национальностях или об "автономизации"».

13 декабря 1922 г. у Ленина было два приступа болезни, а 15–16 декабря произошло резкое ухудшение здоровья. 18 декабря происходит пленум ЦК, который специальным постановлением возлагает на Сталина персональную ответственность за соблюдение режима, установленного врачами для Ленина. В ночь с 22 на 23 декабря у Ленина второй удар — наступает паралич правой руки и ноги. Но того же 23 декабря Ленин, словно предчувствуя приближение конца, просит врачей разрешить ему продиктовать стенографистке в течение пяти минут, так как его «волнует один вопрос». Однако и ЦК, и врачи одинаково не хотели, чтобы Ленин писал. Тогда, по свидетельству сестры Ленина — М.Ульяновой, Ленин предъявил ультиматум: или ему разрешат несколько минут диктовать свой «дневник», или он бросит лечиться. Он получает разрешение и 23 декабря 1922 г. начинает диктовать свое знаменитое «Завещание» («Письмо к съезду»). 24 декабря после совещания Сталина, Каменева и Бухарина с врачами Политбюро вынуждено подтвердить решение: