В доме вдовы, в мансардной комнатке, Первая колдунья Лиренда просыпается на смятой постели. Она опять видела тот же сон: зеленые глаза, исполненные такого глубокого страдания, что невозможно удержаться от слез. И только холодные стены спальни и слабый свет зари видят безутешно плачущую Лиренду...

Над болотистыми берегами реки Талькворин серебрится туман. Люди из кланов Дешира торопливо жуют черствый хлеб и вновь берутся за лопаты и топоры. Тяжелая работа не располагает к разговорам. И все же Джирету, сыну Стейвена, удается узнать, что после вчерашней церемонии в березовой роще наследный принц куда-то пропал. Мысль об исчезновении Аритона не дает мальчику покоя...

На чердаке одного из постоялых дворов, привалившись спиной к теплой печной трубе, сидит старший погонщик каравана, держа в руках бутылку с горячительным. Глоток за глотком он вливает ее содержимое в себе в горло и все никак не может понять, какое наваждение заставило его отдать седобородому незнакомцу с отрешенными глазами, облаченному в какой-то странный красно-коричневый балахон, заколку с изумрудом, оставленную конокрадом. Погонщик делает еще один глоток и в очередной раз задается вопросом: «Возможно ли такое, чтобы ни с того ни с сего отдать первому встречному изумруд величиной с желудь?»

Это место он выбрал сам. Здесь, вдалеке от глаз новых подданных, Аритон мог управлять своим магическим восприятием, усиливая его внешне незаметной природной магией окружающего леса. Постепенно он перестал чувствовать пульсацию солнечного света, трепет листьев и течение соков в оживших корнях, которые после сокрушения Деш-Тира пробивались из теплой почвы новыми побегами. Аритон перестал слышать щебетание птиц, усердно таскавших веточки для гнезд. Он как будто исчез из окружающего мира, и даже чуткая рысь, спавшая вместе с потомством в норе, не почуяла его присутствия.

Его разбудило пение дроздов. Сквозь дымку пробивалось утреннее солнце. Наследный принц Ратана отсутствовал со вчерашнего дня, когда он, едва успев принять клятвы верности у бойцов кланов и принести свои, покинул березовую рощу. Аритон потянулся, разминая затекшие плечи и спину. Тревога, не покидавшая его все эти дни, пробудилась вместе с ним. На людях ее приходилось тщательно скрывать за маской несвойственной ему беззаботности. Но сейчас Аритон был один, и никто не видел его обеспокоенного лица.

Двенадцать часов подряд он провел в глубоком трансе. Аритон хотел окончательно убедиться, что выбранное им место на берегу ручья достаточно защищено от людского вторжения и годится для предстоявшего ему небезопасного проникновения в будущее. Кажется, он не ошибся. Олени, ходившие поблизости, не чуяли охотников. Дети из кланов, отправлявшиеся в лес за хворостом и съедобными травами, ни разу не забрели сюда.

Аритон встал. От длительной неподвижности мышцы свело судорогами. Одеревеневшие ноги отказывались повиноваться. Аритон нахмурился, понимая, что расплачивается за безалаберное отношение к себе, ведь, покинув Раувен, он часто пренебрегал столь необходимой магу жесткой самодисциплиной. Ощущая покалывание и дрожь в ногах, Аритон опустился на колени на берегу ручейка — одного из десятков таких же ручейков, журчащих среди могучих дубов и густых зарослей орешника и впадавших в Талькворин.

Холодная, почти ледяная вода обожгла голодный желудок, вызвав дрожь. Ожидая, пока она утихнет, Аритон слегка улыбнулся. Его неожиданное ночное отсутствие в лагере лишь укрепляло за ним репутацию завзятого бездельника, каковым он усиленно стремился выглядеть в глазах этих людей. Пусть думают, что отправился в лес развеяться от скуки. Если бы он не ускользнул от наблюдательной Дэнии и не в меру любопытного Халирона, как бы он объяснил им, что ему необходимо поголодать? Едва ли шутки или вежливые отговорки помогли бы ему соблюсти необходимые для этого вида магии условия. И правду сказать нельзя: если кланы узнают, что он маг, конец всей его свободе. К счастью, ему удалось скрыть свою цель и найти уединенное место для ее достижения. Теперь Аритону предстояло должным образом настроить свою волю.

Если северные кланы были полны решимости воевать против итарранской армии, принесенная им клятва верности обязывала его сделать все возможное, чтобы понапрасну не рисковать ничьей жизнью. Маги Раувена научили Аритона заглядывать в будущее. Одним из способов была тинелла, которую он перед побегом из Итарры украл у Сетвира. Нельзя сказать, чтобы Аритон не испытывал страха, приподымая завесу будущего. Он открыл коробочку, где кроме высушенных листьев тинеллы лежала каменная трубка. Аритон набил трубку серебристыми, резко пахнущими листьями, запах которых разительно отличался от запахов окружающего леса.

Ядовитое зелье обостряло все чувства и раздвигало сознание. Аритону требовалось проверить, годятся ли стратегические замыслы Каола для отражения атаки Лизаэра. Все сопутствующие опасности, связанные с природой тинеллы, он знал, и знал очень хорошо. До тех пор пока не ослабнет действие снадобья, все его чувства будут предельно обострены и напряжены и любое вмешательство извне чревато серьезными последствиями. Аритон находился не в Раувене и не в Альтейнской башне, где помимо толстых крепостных стен распахнутый ум ясновидца был бы окружен несколькими слоями надежной магической защиты. Отправившись сюда, Аритон пренебрег и еще одним непременным условием, которое, казалось, дед прочно вбил ему в голову, обучая магии: нельзя применять тинеллу, находясь в одиночестве. Если он утратит железное самообладание и заблудится в лабиринте призрачных видений, некому будет вернуть его в привычный мир.

Аритон плотно набил трубку. Он решился на подобное испытание не ради надежд на собственное счастье — в сложившейся ситуации это был единственный способ проявить свойственное ему сострадание. Но ощущение опасности не исчезало, Аритона не покидала мысль о том, что его клятва кланам Дешира будет недолговечной; щупальца Деш-Тира по-прежнему таились в нем, угрожая его личности. Он должен хоть чем-то облегчить участь людей, поверивших ему, и одновременно бороться с самим собой. В сердце Повелителя Теней вгрызалось искушение использовать доверие бойцов Стейвена в качестве оружия и ударить им по Лизаэру. Только чутье мага позволяло ему отличать это чужеродное побуждение от проявлений собственной воли. А сколько сил ежедневно забирала у него такая борьба! Пока он не освободится от обязательств престолонаследия и не снимет с себя все властные полномочия, ему придется тащить на себе двойной груз.

Сейчас же ему важнее всего сохранять образ хрупкого и слабого принца. Правда, Халирон явно догадывается об этой уловке, не случайно он пытался вызвать его на откровенность. Но меньше всего Аритону хотелось сближаться с менестрелем. Поддаться на его уговоры и бежать вместе с ним из леса, чтобы посвятить себя музыке... все это звучало заманчиво, но грозило увести в ложном направлении.

Закончив необходимые приготовления, Аритон встал. Он прислонился спиной к старому раскидистому дубу и вздохнул полной грудью, вбирая в себя аромат свежей листвы и терпкий запах хвои, в надежде исполниться умиротворенностью окружающего леса. В тени замшелых валунов весело журчал ручей, возле упавшего дерева суетились бурундуки... Подождав, пока в душе улягутся сомнения, Аритон высек искру.

Из трубки потянулся серебристо-синий дым, змеясь и изгибаясь от легкого ветра. У Аритона защипало в ноздрях. Вздрогнув в предчувствии того, что произойдет с ним в ближайшие минуты, он собрал свою волю и, поднеся черенок трубки к губам, глубоко затянулся.

Он сразу же ощутил головокружение, но был готов к нему и посильнее уперся в ствол, чтобы дерево помогло ему сохранить равновесие. Его обдало жаркой волной — тинелла воспламенила буквально все жилы. Сумеет ли он справиться с дурманом в одиночку? Аритон сдавленно застонал: вращаясь в бешеном вихре, откуда-то хлынули образы, ощущения и запахи.