Миртельвейнское болото порождало в своих глубинах все новые и новые породы змей: от вполне безобидных до смертельно опасных. Веррэн постоянно вылавливал змей в разных местах болота и уже по виду знал, чего ожидать от каждой из них. Но он даже не предполагал, что у твари, пойманной им сегодня, окажется кирл-анкешид — самый опасный из всех ядов. Представив, чем могла окончиться для него эта охота, Веррэн невольно содрогнулся. Ощущая слабость в коленях, он оперся на посох и прошептал слова благодарности Эту, сохранившему ему жизнь.

Укус этой змеи убил бы его мгновенно; яд, попавший на кожу, отсрочил бы гибель на несколько мучительных дней. Кирл-анкешид прожигал человека насквозь. Поначалу тело корчилось в судорогах, потом наступала полная неподвижность, и жертва заживо сгнивала. Представив себя распростертым на камнях, Веррэн снова вздрогнул.

Зная от Сетвира, что Содружеству Семи и так хватает забот с хадримами и начавшим исполняться Пророчеством о Западных Вратах, Веррэн нахмурился. Его известие никого не обрадует. Маги Содружества были искренне убеждены, что кирл-анкешид остался лишь в воспоминаниях.

Преодолевая навалившуюся на него усталость, страж Миртельвейнского болота выпрямился, отряхнул плащ, взял посох и спихнул мертвую змею в воду. Но ей не суждено было опуститься на дно. Пока Веррэн, осторожно ступая по шатающимся камням, возвращался обратно, сородичи этой змеи уже взбаламутили всю заводь, хищно разрывая на куски и пожирая неожиданную добычу.

В городе Горный Замок, вынырнув из тумана, ворон садится на плечо облаченного в черное мага, печальные темные глаза которого кажутся еще темнее под широкополой шляпой с узорчатой серебристой лентой...

В Тайсане, на внутреннем дворе полуразрушенного старого графского замка, послушница, наблюдавшая за второй ветвью, докладывает Главной колдунье о том, что самовольное посещение Элайрой Эрданы закончилось тайной встречей с неким принцем, произошедшей на сеновале постоялого двора...

Сетвир, маг и хранитель летописей Альтейнской башни, сообщает Асандиру, остановившемуся в доме Энитен Туэр: «Не задерживайтесь в Камрисе. Нам грозит новая беда: в Миртельвейнском болоте обнаружена новая порода метласских змей, жалящих кирл-анкешидом...»

На следующее утро Асандир забрал из кузницы лошадей, где им меняли подковы, затем вытащил осовелого Дакара из публичного дома, в котором тот провел ночь. Сомнительно, чтобы после изрядного количества эля, выпитого им в «Четырех воронах», Безумный Пророк был еще способен наслаждаться женскими прелестями. Правда, на сей раз Дакара не пришлось привязывать к седлу, но его постоянно кренило вбок. Однако это обстоятельство, равно как и раскалывающаяся голова, не мешало ему брюзжать и сетовать.

— Когда наступит мой час предстать перед Даркароном-мстителем, он покажется мне ангелом милосердия.

Намотав поводья на локоть, Дакар поддерживал руками голову. С десятилетиями отточенной сварливостью он бросил Асандиру:

— Не понимаю, зачем тогда ты говорил, что мы пробудем в Эрдане еще два дня?

Маг ответил совсем тихо; кроме Дакара, никто его не услышал. Зато все увидели, как ответ этот подействовал на Безумного Пророка. Его мясистые щеки побелели, а сам он мгновенно выпрямился в седле и, пришпорив пятнистую кобылу, поскакал в направлении городских ворот. Все жалобы и упреки прекратились. Молчал Дакар и по выезде из Эрданы, хотя лошади двигались рысью и каждый шаг отзывался болью в его хмельной голове.

На этот раз Лизаэр воздержался от подтруниваний. Он знал, что Аритон где-то провел ночь, не пригласив брата составить ему компанию. Лизаэру было досадно; спрашивать Аритона напрямую он считал невежливым, а какой-нибудь удобный повод все не представлялся. Подробности ночной прогулки Аритона оставались неизвестными. Не было сказано ни слова и о том, зачем вдруг Энитен Туэр понадобилось спешно стирать и сушить его камзол. Асандир — тот вообще с самого рассвета оставался погруженным в свои мысли. Может, Дакар и не прочь был поболтать, но, похоже, учитель чем-то крепко связал язык этого забулдыги. Во всяком случае, подобная молчаливость мага из Содружества Семи явно отличалась от обычной задумчивости и могла предвещать события не из приятных.

Впрочем, Аритона это не особенно волновало. Теперь, когда загадка его странных обмороков была разгадана, а поставленная Асандиром преграда устранена, Повелитель Теней немного успокоился, не утратив тем не менее присущей ему бдительности; Аритон понимал, каковы будут последствия, согласись он принять королевскую корону. Он ждал, что время и обстоятельства дадут ему шанс разрушить замыслы Асандира. Пока же он ехал рядом с братом, и даже взбрыкивания мышастой кобылы не отражались на их оживленной беседе. Лизаэр был только рад такой неожиданной перемене. Ему не хотелось долго находиться наедине со своими мыслями, ибо они неизменно обращались к потерям, которые он понес, оказавшись изгнанником. Поэтому он искренне смеялся над остротами Аритона, и даже встречные путники, из-за которых приходилось прерывать разговор, его не раздражали. Мимо них стремительно скакали посыльные, неспешно катились тяжело груженные крестьянские возы, а в одном месте пришлось остановиться и пропустить стадо коров, которое, вздымая облака пыли, пастухи гнали на рынок.

Чем дальше от Эрданы, тем все реже попадались деревни и хутора. Братьев это не удивляло; такую же картину они наблюдали после выезда из Западного Края. Асандир задал быстрый темп, и ближе к вечеру обжитые места остались позади. Дорога превратилась в пустынный проселок. Холмы Кармака сменились лесистыми долинами, прорезанными ручьями и ручейками. От журчания воды туман казался живым, а воздух был полон морозной свежестью. Несколько раз цокот копыт вспугивал оленей, и те стремительно уносились прочь через кусты. Головы самцов были украшены великолепными рогами, но шкура перед зимней линькой утратила гладкость и блеск, да и бока оленей даже после летнего выпаса не округлились.

Проклятие Деш-Тира губительно сказывалось на диком зверье. И не только на нем. Когда стемнело, Асандир, видимо желая уберечь спутников от промозглого холода, согласился остановиться на ночлег в кособоком придорожном трактире с постоялым двором. В лучшие времена здесь помещалась община служителей Эта.

— Что сталось с ними? — спросил Лизаэр.

— А что происходит с любым духовным орденом, когда его связи с непостижимыми тайнами ослабевают? — вопросом ответил Асандир.

Не желая доверять своего вороного жеребца подозрительного вида конюху, маг сам расседлал коня.

— Тьма Деш-Тира лишила этот мир не только солнца. Она оборвала охранительную нить, связывавшую людей с риатанскими паравианцами.

Едва сдерживаемая горечь, звучавшая в его словах, не поощряла к дальнейшим вопросам. Если резные ворота постоялого двора вполне сохранились, то красиво исполненные обереги утратили всякую защитную силу. Неудивительно, что чердак кишел ийятами. Скорее всего, этим и объяснялось отсутствие постояльцев.

До позднего вечера маг изгонял эту нечисть. Наконец он решил, что можно заходить внутрь. В просторном общем зале, сумрак которого усугубляли громадные закопченные потолочные балки, было пусто. Видно, здесь привыкли к разным постояльцам, и речь путников не привела хозяина в ярость. Но этот сморщенный старик с шаркающей походкой все же отнесся к ним настороженно и старался не поворачиваться спиной. Гостям он прислуживал молча. Жена хозяина за все время ни разу не высунула носа из кухни. Еда была невкусной и отдавала прогорклым жиром. Едва притронувшись к своей порции, Лизаэр брезгливо отодвинул тарелку. Аритон не стал капризничать; в морских скитаниях ему приходилось питаться и совсем откровенной тухлятиной. Дакар, повздыхав и позакатывав глаза, предусмотрительно отказался от пива и выбрал подогретый сидр с пряностями и миску пресного жаркого. Не обнаружив в хлебе тараканов, он проглотил свой кусок, а заодно и порцию Лизаэра. Затем Безумный Пророк отправился в постель, бормоча, что их всех наверняка ожидают заплесневелые и завшивленные одеяла. Асандир тем не менее напрочь запретил ему спать на сеновале и даже, дабы пресечь его попытки, всю ночь просидел в темном зале, привалившись спиной к стене.