Днем он вместе с Дольмом Актером ходил на рынок купить дров – предмет первой театральной необходимости. Сусс – один из лучших городов в Вейлах, сказал Дольм. Они гордятся тем, что здесь обитель одного из верховных богов, и стараются жить по его стандартам. Горожане были преданными поклонниками свободы и демократии, что то и дело приводило к социальному хаосу. Новые законы принимались на сходках всех граждан, выливавшихся в бунты, погромы и даже смерти; все же эти мелочи считались умеренной ценой за свободу. Сами себе жители Сусса казались крепкими, независимыми людьми. Соседи считали их сумасшедшими анархистами. Разумеется, с усмешкой объяснил Дольм, Джоалвейл лежит за следующим же перевалом, и на самом деле Суссия является частью Джоалийского королевства. Эдвард решил, что дальнейшая информация подождет, пока он не освоит язык получше.

Обед состоял преимущественно из овощей и фруктов. Премьера «Варилианца» в Суссе должна была начаться незадолго до захода солнца, и все пребывали в возбужденном состоянии. Они снова собрались на траве перед сараем. Солнце палило немилосердно, но в тени было прохладно. Вокруг с жужжанием вились насекомые, умевшие, как выяснилось, довольно болезненно жалить. Нервы были натянуты до предела. Ни для кого не было секретом, что финансы подошли к концу. Только благосклонный прием постановки мог спасти труппу от катастрофы.

Эдвард нервничал не меньше остальных. Ноги опять разболелись, а в челюсть словно вставили раскаленное докрасна шило. Он боялся, что его одолеет новый приступ поноса, хотя он и от первого еще не до конца отошел. Здорового добытчика, готового помочь, труппа еще потерпит, но он очень сомневался, что она будет заботиться о бесполезном инвалиде. Эдвард понимал, что незнакомые болезни этого мира могут убить его скорее раньше, чем позже.

Разговор переключился на подготовку к вечернему представлению, и Амбрия распределяла обязанности.

– А что будет делать Д’вард? – спросил Клип Трубач, прыщавый подросток. Пожалуй, он относился к Эдварду с большим недоверием, чем остальные, – возможно, потому что и его вклад в труппу был пока что довольно сомнительным.

– Д’вард будет обходить зрителей со шляпой, – предложил Дольм, темные глаза которого засияли от удовольствия. – Мне кажется, это у него хорошо получится.

– Он наберет золота! – объявила Элиэль. Это абсурдное заявление все, правда, проигнорировали, продолжив обсуждение.

Эдвард сидел напротив очаровательной Утиам – нельзя сказать, чтобы совершенно случайно. Она была замужем, но ему нравилось смотреть на нее.

– Скажите мне, пожалуйста, – спросил он. – Что… Т’лин?

Она, похоже, удивилась, славно изогнув брови.

– Т’лин Драконоторговец? Приятель Элиэль?

Он уже знал, что фамилиями здесь служат профессии. Чем торгует этот Т’лин, он так до конца и не понял, кроме того, что это что-то, на чем ездят верхом. Он кивнул.

Она пожала плечами:

– Он то здесь, то там. Изрядный мошенник, мне кажется, но хорошо относится к Элиэль. Если верить ее рассказу, он помог спасти ее из храма и привез в Сусс. Наши с ним пути пересекаются раза два или три в год.

Он понял все это с первой попытки, кроме самой последней фразы, которую попросил повторить. Два или три раза в год? Сколько дней здесь в году? Сможет ли он прождать столько, или же ему стоит рискнуть обратиться к Тиону?

– Зачем тебе Т’лин Драконоторговец, – спросила Утиам, – если не секрет?

– Я думаю, он поможет мне.

Она одарила его улыбкой, ради которой не жаль пожертвовать и королевством.

– Он должен знать Вейлы не хуже, чем все. Оставайся с нами и встретишься с ним рано или поздно.

– Вы все очень добры. Я хотел бы быть полезнее.

– Но от тебя и так польза! Ты играл на сцене?

В единственном школьном спектакле?

– Совсем немного.

Головы повернулись в его стороны.

– А вам нетрудно сказать несколько слов? – спросил Пиол Поэт. Похоже, этот невысокий старик всерьез заинтересовался. Глаза его горели любопытством. Он писал пьесы; он был их мудрецом. Симпатичный старый джентльмен.

– Вы не поймете их, господин.

– Но мы увидим, есть ли у тебя талант.

Только если у них невероятно острый глаз, подумал Эдвард. Но смех подбодрит их, а ему не повредит. Он торопливо дожевал местную морковку с имбирным привкусом.

– Ладно. – Он встал. Если уж быть честным до конца, на деле он собирался проверить одну из самых своих диких теорий.

Разговоры стихли. В его сторону повернулось еще больше голов. Перебрав в уме свой весьма скудный репертуар, Эдвард остановился на монологе перед битвой при Азинкуре.

– Я произнесу речь воина по имени… – Генрих может показаться им слишком женским именем. – Корольгарри. Его людей гораздо меньше, чем врагов. – Он с трудом находил подходящие слова. – Он начинает со слов презрения к тем, кто хочет уйти. Он говорит, что они могут уйти, если хотят. У него слишком много… нет… у него довольно людей, чтобы их смерть нанесла стране тяжелый урон, если они проиграют, понимаете? А потом он говорит о той славе, которая покроет их, если они победят.

– Напоминает монолог Капутеза Полководца в «Хиломе», – заметил Тронг.

Эдвард вышел из тени на солнце. Он порылся в груде реквизита, отыскал деревянный меч и занял позицию перед группой кустов. Колени начали дрожать – обычный мандраж перед выходом на сцену. Будем надеяться, Шекспир произведет на них не меньшее впечатление, чем поэзия Пиола на него. Он собирается выступать перед группой профессионалов на незнакомом им языке? Да он с ума сошел! Эдвард произнес в уме вступительные строчки и утер пот со лба. «Все бы тебе красоваться, идиот хвастливый!» Он повернулся к расположившимся под деревьями зрителям и заметил потаенные усмешки. Мистер Баттерфилд, преподаватель английского, всегда советовал ему обращаться к глухой леди на заднем ряду. Он решил обращаться к Пиолу Поэту – тот и впрямь был слегка глуховат и сидел дальше остальных.

– Кто этого желает? – резко произнес он. – Кузен мой Уэстморленд? Ну нет, кузен: коль суждено погибнуть нам, – довольно потерь для родины…

Он увидел нахмурившиеся лица, шок по мере того, как они осознавали, что это язык, которого они никогда еще не слышали.

– Клянусь Юпитером, не алчен я…

Он начал возвышать голос. Но интерес Поэта он уже завоевал – тот смотрел на него во все глаза.

– Я не хотел бы смерти рядом с тем, кто умереть боится вместе с нами. Сегодня день святого Криспиана…

Дольм улыбался. Элиэль подпрыгивала от возбуждения. Тронг, позер старый, хмурился. Но их пробрало! Действует! Крейтон знал, что говорил.

– И будут наши имена на языке его средь слов привычных, король наш Гарри, Бэдфорд, Экзетер, граф Уорик, Толбот…

Возбуждение нарастало. Он ощущал их эмпатию, их профессиональную реакцию. Не его мизерный талант, не ритм поэзии Барда, не вызов и гордость – нет, здесь действовала и другая магия. Фэллоу помер бы от смеха. Глядя на его напыщенные позы, но соль заключалась в том, что труппе нравилась поза, вот он и угощал их позой… Он подбоченивался, размахивал руками и рычал бессмертные слова.

Эта бравада захватила всю труппу и его вместе с ней. Нет, не он, а юный воитель, бросивший вызов военной мощи французов, презревший смерть ради славы, шагал перед ними по полю Азинкура. Эдвард слился со своей аудиторией. Радость зрителей передавалась ему, он дышал ею и щедро швырял ее обратно.