– На данный момент подробности дела засекречены, мистер Джонс. До воскресных газет информация не дошла, однако что-то наверняка просочится в завтрашние выпуски.

Наставник застонал:

– Ради всего святого, скажите мне! Это ужасно!

– С вашего позволения, сначала ваша оценка молодого Боджли. Он тоже проживал у вас в корпусе?

– Да. Они с Экзетером дружили в младших классах, и эта дружба продолжалась и дальше – пожалуй, со стороны Экзетера в меньшей степени, чем со стороны Боджли. Экзетер более, так сказать, самостоятелен. – Джонс снова протер пенсне, близоруко щурясь, будто вообще ничего не видит без него. – Боджли – мальчик болезненный. Его постоянно беспокоит астма. Из-за этого он не мог участвовать в играх… его прозвали Волынкой.

– Его отец – выпускник Итона. – Лизердейл умолчал о том, что изучал биографию начальника по принадлежавшему самому этому достойному джентльмену справочнику «Кто есть кто».

Джонс слабо улыбнулся непонятно чему. Потом вернул пенсне на место и, похоже, ожил.

– Вас интересует, почему он не отправил собственного сына туда? Из-за астмы. Фэллоу ближе к дому, чем Итон. Или вас интересует, почему председателем совета попечителей у нас не выпускник Фэллоу? Что ж, это вопрос политики… точнее, денег и политики, инспектор. И если вы хотите знать, не из лучшей ли семьи молодой Боджли по сравнению с большинством остальных наших мальчиков, ответ будет – да. В жилах Боджли течет голубая кровь. Его будущее в империи лежит где-то на уровне полномочного представителя, куда выше администратора округа, на которого мог бы рассчитывать Экзетер. Форин Оффис, дипломатический корпус – вот возможное поле его деятельности. Он несколько капризен и избалован, любит жалеть себя. Я могу представить, что некто старше, с более сильным характером мог бы сбить его с пути истинного – что я совершенно исключаю в отношении Экзетера. Однако в принципе он славный молодой человек, и я уверен, в чем бы вы ни подозревали этих двоих, ваша информация неверна.

Он сделал попытку улыбнуться, однако результат вышел довольно жалкий.

– Вот. Я был с вами совершенно откровенен, не так ли? Теперь, надеюсь, вы откроете мне, какая с ними случилась неприятность? Меньше чем неделю назад я смотрел на то, как мои юные друзья выходят в большой мир, лежавший, казалось, у их ног. Я еще просил Экзетера совершить приношение Посейдону – стакан ретсины от моего имени… И вот вы говорите мне, что он вернулся и его подозревают в чем-то недозволенном.

– Я мало что могу сообщить. – Лизердейл не закрывал свой блокнот. – Предыстория вам уже известна. Когда родители Смедли отозвали его обратно из Парижа, Экзетер вернулся с ним. Он обнаружил, что ему некуда деться, однако его и раньше приглашали в Грейфрайерз-Грейндж… Где он обыкновенно проводил каникулы, пока были живы его родители?

– Здесь, – тихо ответил Джонс. – Он постоянно жил в Фэллоу с двенадцати лет, за исключением редких случаев вроде летних лагерей, школьных экскурсий или визитов к друзьям. У нас учится много детей, родители которых служат за морем. В таких случаях другие родители часто заботятся о друзьях своих сыновей – ну, например, приглашают пожить на Рождество.

– И никогда – у дяди?

– Очень редко. Насколько мне показалось, их отношения более чем прохладны.

Лизердейл сделал пометку в блокноте.

– А мог он как старый ученик просто вернуться в Фэллоу?

Джонс не без досады покачал головой:

– Инспектор! Он же только что окончил школу! Неужели вы сами не помните, что эта веха означала в вашей жизни? Если альтернативой была гостеприимность друга… Ворон только-только вылетел из гнезда!

Любопытный момент, подумал про себя Лизердейл. Парень, должно быть, пребывал в возбужденном состоянии. А его дядьку, похоже, изрядно удивило, что он вернулся в Англию.

– Экзетер телеграфировал Боджли из Парижа и получил приглашение. Он прибыл вчера. – Рассказывая, инспектор продолжал внимательно наблюдать за Джонсом. – Я могу пересказать вам только официальное сообщение, переданное в прессу. Поместье генерала Боджли Грейфрайерз-Грейндж было разбужено сегодня вскоре полуночи шумом ссоры в кухонной пристройке. В кухне был обнаружен мистер Эдвард Джордж Экзетер, раненый и без сознания, и тело мистера Тимоти Фитцджона Боджли. Мы подозреваем умышленное убийство.

– Боже правый! – Краска сбежала с лица Джонса, превратив его в пергаментную маску. Он облизнул пересохшие губы – даже язык его, казалось, побледнел от волнения. – Мертв! Как?

– Характер повреждений не подлежит разглашению, сэр.

– Инспектор! Я знаю этих мальчиков уже много лет. Они мои друзья, мой труд, а до прошлой недели они были и моими подопечными!

Лизердейл решил верить ему. Возможно, это и неблагоразумно с его стороны, но в конце концов кто, как не он, ведет расследование. Он имеет право на ошибку.

– Надеюсь, это останется между нами, сэр? Мне не хотелось бы, чтобы это попало в лапы газетчикам.

Джонс облизнул губы.

– Могу я рассказать это доктору Гиббсу по его возвращении?

– Думаю, это не принесет особого вреда. Экзетер упал или был сброшен с лестницы. Он получил травмы, которые я вам уже перечислил. Боджли зарезан разделочным ножом.

Джонс несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем смог выдавить из себя хоть какой-то звук.

– И никого, кроме них двоих на кухне?

– Больше я ничего не могу вам сказать, сэр.

– Но ради всего святого, почему?..

– Мотив? Хороший вопрос. Что двоим молодым джентльменам делать на кухне в такое время суток? Поскольку погреб используется для хранения генеральских вин, можно предположить, что они отправились туда не за чашкой чая.

– Полагаю, такую шалость исключать не стоит, – хрипло согласился Джонс.

– Эта шалость быстро превратилась во что-то другое… – Лизердейл в надежде ждал, однако, если Джонс и пришел к желательному для него заключению, он этого не показал. Жаль. Лизердейлу хотелось знать, кто из двоих был зачинщиком, а кто сопротивлялся. Даже учитывая заметное превосходство Экзетера в росте и весе, единственное, чего он мог придерживаться – версии самозащиты. Это не избавит его от обвинения в убийстве, однако, если ему попадутся достаточно сердобольные присяжные, может подарить надежду на помилование.

Он закрыл блокнот. Дело из разряда «открыть-закрыть». Ему не удалось раскопать мотив, но, черт возьми, обвинение и не обязано представлять мотивы. На следующем же заседании прокурор объяснит присяжным, как Экзетер зарезал друга и, убегая с места преступления, свалился с лестницы.

Защита будет настаивать на невнятных показаниях о женских криках – пусть их, они не смогут объяснить исчезновение женщины сквозь запертую изнутри дверь. Пусть попробуют растолковать, каким это образом Боджли сбросил своего гостя в погреб, вонзив при этом разделочный нож себе в спину с такой силой, что пригвоздил себя к тиковой столешнице.

Присяжные удалятся на совещание, а потом судья, надев черную шапочку, приговорит Эдварда Джорджа Экзетера к повешению.

Внезапно Лизердейла одолело неодолимое желание зевнуть. Пора уезжать. Больше в Фэллоу он ничего не добьется – если он вообще чего-то добился здесь. Ему и так дана редкая возможность – расследовать убийство без раздражающей опеки. Все равно дело отнимут у него не далее как завтра. Ничего, когда Старик придет в себя, у него будет все необходимое для передачи в Скотленд-Ярд. Даже если Старик и не очухается, вернется Робинсон – если, конечно, не застрянет в отпускных пробках.

Где-то вдалеке зазвонил телефон.

– Скорее всего газетчики, – устало сказал он. – Мой вам совет – не говорите им вообще ничего. – Инспектор поднялся из кресла. – Вы не поищете те записи, о которых говорили, сэр?

Джонс не тронулся с места, глядя на посетителя так, словно его ударили. Когда он наконец заговорил, стало ясно, что он просто размышлял.

– Сын генерала убит в собственном доме. При этом генерал как старший констебль формально возглавляет расследование? Не в слишком ли сложном положении он оказался, инспектор?