Я бы предпочел оставить их там.

— Она была очень жизнерадостной, прямо как ты. С рождения. Вы бы сошлись.

— Тогда почему?

— Не знаю. Оказалось, что жизнерадостность может принимать разные формы. Того на планете жило много людей, больше ста тысяч. Поветрия разносились быстрее, чем сейчас. Может мода. Может, не захотела жить, как мы. Как я.

— А что случилось с матерью?

— Что с ней должно было случиться? Ничего. Она живет. Где-то далеко, не интересовался. Нашли пути разошлись очень давно.

— Она ушла из-за смерти дочери?

— Просто ушла. Давно. Дочь еще была жива. Мало кто живет не один.

— И когда ты видел человека в последний раз? Вживую?

— Лет двадцать назад. Да я и не говорил ни с кем больше года.

Мы подходили к замку, когда пахнуло озоном.

Дронов я не увидел, вспышек тоже, но ясно было, что это новое отбитое нападение.

— У дочери был жених. — Он начал отвечать на вопрос, который я еще только формулировал. — Всегда жил по соседству, в поместье матери. Когда его невеста погибла, он обвинил во всем меня. Совсем молодой, молодые всегда пытаются найти причины, даже если их нет. Долго обвинял, а потом, когда умерла его мать, начал нападать. Сначала я пытался его урезонить. Отговорить. Потом извиниться, за то, в чем даже не виновен. Было время, когда я обвинял во всем его самого.

— А потом понял, что это нужно, нужно нам обоим. Он нападает, я защищаюсь. Это хоть немного будит инстинкт самосохранения. Заставляет о чем-то помнить. Что-то делать. Ему это сейчас нужно не меньше, чем мне. Он постарел, не нашел никого другого. Можно сказать, что мы самые близкие люди, поддерживаем друг друга, раздуваем искру. К сожалению, она все равно гаснет.

— Почему?

Лорд пожал плечами:

— Потому что он, на самом деле, давно не хочет меня убивать. Ничего не хочет, как и я. А я давно уже не хочу защищаться. Иначе он давно бы уже меня убил, или я его. Даже птицы прилетают, и взрываются только там, где меня нет. Он знает, что это фарс, и я знаю, что это бутафория. Мы просто танцуем один и тот же танец, день за днем. Чтобы напомнить друг другу, и себе самим, что еще живы.

Я покинул замок на рассвете следующего утра. Тем вечером я еще успел покопаться в знаниях, которыми любезно делилась система, и хозяин все же вытащил из подземелий бутылку крепкого алкоголя, и мы неторопливо выпили ее при свете камина. Камин все же нашелся, правда почему-то не в основном зале, а на балконе одной из комнат второго этажа.

С учетом абсолютной ненужности в этом месте камина как такого, я понимал, почему камин сделали в этом месте.

Вид открывался прекрасный, и наплевать, что, по сути, камин сзади обогревал только окрестности, да наши спины.

Мне нечего было дать старому лорду, и нечего было у него брать. Поэтому мы молчали. Весь вечер. Молча напиваясь, и наслаждаясь видом, камином, закатом. Я, по крайней мере, наслаждался.

Может, какие-то отголоски былых эмоций прорастали и в моем новом друге.

А этим утром мы снова шли к роднику. Только я уходил, дальше. Я чувствовал, что лорда тяготит присутствие другого человека. Я чувствовал, что мне следует еще хоть что-то сделать в этом мире перед очередным переходом. За спиной я закрепил рюкзак с едой, и футляр, в котором лежала одна картина в простой раме. Самое большее, что я мог сделать для хозяина замка, это помирить его с его несостоявшимся тестем, и принести от одного старика другому подарок.

Куда я пойду дальше, я не знал. И не думал об этом.

— Насчет горизонта событий. — начал я на полпути к роднику. — Что-то я вчера рыскал, смотрел, даже узнал пару новых формул, но так и не понял. Горизонт событий, это же про черные дыры. Причем здесь я?

— Горизонт событий, в общем смысле, это любой граница в пространстве вместе со временем, за которой материя, и даже свет, никогда не дойдет до того места, где мы сейчас находимся. Опять же, если совсем грубо, в пространстве это очень большая сфера. С учетом расширения вселенной, о которой, наверное, даже ты что-то слышал, потому что красное смещение есть красное смещение. С учетом еще многого такого, о чем в твоих мирах даже не догадываются. Да и мы, тоже имеем весьма смутные представления. События за этим горизонтом на тебя никак не могут повлиять. А ты — никак не можешь повлиять на них.

— Но вот я здесь, и я влияю.

— Ты вновь не понял. И я не сумею тебе объяснить, — лорд коснулся рукой ствола, словно обозначая, что лес вокруг для него значительно важнее, чем разговоры о космологии. — Я не сумею тебе объяснить, потому что сам тоже этого не понимаю. Никто не понимает, для этого требуется другой разум, воспитанный в других условиях. В нашем кластере нет ни одной цивилизации, способной понять это на уровне интуиции. Поэтому это просто математика и формулы. Попробую ответить так — да, ты влияешь. Здесь влияешь, отдельно влияешь там. Влияешь на события в абсолютно разных точках вселенной, невообразимо далеких друг от друга, потому что отпрыгнуть за горизонт событий — это очень, очень далеко. И в то же время это прямо здесь, прячется за деревом. Ты влияешь, избегаешь парадоксов. Ты по-прежнему не можешь вернуться в прошлое и позвать замуж собственную бабушку. Потому что каждый твой мир за горизонтом от всех остальных.

— Во вселенной хватит на все это места?

— Вселенная для тебя даже еще не начиналась. Ты все еще где-то в предбаннике. И не ищи знакомых звезд, вот первый вывод. Свет твоей родной звезды, свет других солнц, которые ты видел, не появится в этих краях никогда. Никогда вообще.

— Сложно уложить это в голове.

— Может быть, и не нужно. Какая тебе разница? Это никак не поможет тебе сохранить рассудок. Может быть наоборот, когда-нибудь это тебя доведет. Если хочешь, я упрощу тебе модель. Представь себе стопку вселенных, плоских тарелок-вселенных, помытых и сложенных, как на днях ты помыл тарелки на моей кухне. Даже неважно, можно ли перепрыгнуть с края одной тарелки на край другой — это тоже самое, что горизонт событий. Кто-то, кто живет с краю тарелки, может быть, и может. Ты из середины — нет. Но ты пробиваешь брешь, сверлишь тарелку насквозь и оказываешься на следующей. Ты никогда не попадешь на другую тарелку, если пойдешь на ее край. Просто край будет удаляться от тебя быстрее.

— Мультивселенные?

— Хорошее слово, но не более того. Называй как хочешь, это все модели одного и того же. Мультивселенные подразумевают одинаковость, похожесть, небольшие отличия. Ты же посещаешь абсолютно разные места. Думаю нет, не мультивселенные. Просто тебе дано прыгать дальше, чем другим. Но вселенную не обманешь. Дочь не вернешь.

Он понял, что оговорился, и замолчал.

Я не стал отвлекать его от мыслей.

Мы дошли до родника в молчании.

В молчании выпили воды. Я попытался его обнять, но вышло это неуклюже. Стукнув ладонью по футляру, я показал, что помню о нашем уговоре.

Когда я уходил дальше, выше на хребет, я знал, что он будет смотреть мне в спину. И его лицо не будет выражать ничего.

Не знал лишь, как долго.

Вселенную не обманешь, да. Почему же мне все время кажется, что я только этим и занимаюсь.

Как-то неосознанно у меня сложилось ощущение, что все остатки цивилизации расселись здесь по замкам. Какие-нибудь величественные строения, уходящие ввысь башни, неважно, из какой эпохи будет взят конкретный дизайн.

Картина, футляр от нее, все время ударял меня по спине, как я ни пытался устроить его поудобнее.

Я не раз пожалел, что мы с лордом решили запаковать картину как есть, вместе с рамой и в подрамнике, а не разобрать все это и не скатать холст в рулон.

Было бы легче.

В очередной раз поправляя футляр, я пропустил момент, когда вышел из леса к дому обиженного на судьбу соседа. Не мог не пропустить, — ведь я ожидал башен, высящихся над местностью, реющих над холмами и скалами флагов, давящих на окрестный лес высоченных стен.