— Вот тут, на моем кожаном седле, помещается какая-то странная одушевленная сила, которую я называю Силой Гравитации, и эта величайшая сила управляет всей моей Вселенной… Впрочем, нет, если хорошенько подумать, то я бы скорее сказал, что эта величайшая сила не всегда находится в моем седле. Иногда ее просто нет — и тогда я стою, прислонившись к стене, беспомощный и неподвижный. Некоторые даже видели, как я лежу вверх тормашками, а вернее, колесами, оставленный в таком положении моей таинственной юной леди. Это наводит меня на мысль о теории относительности. Однако на протяжении большей части того времени, когда я жив и бодрствую, она, или, может быть, «оно», — эта таинственная сила или это таинственное явление — не покидает моего седла. И все то время, когда «оно» в седле, две подчиненные ему силы крутят мои педали то туда, то сюда с непостижимой и неизмеримой силой. Эта таинственная сила уверенной и твердой рукой направляет мой руль, направляет его совершенно непостижимым для меня образом, управляя всем моим движением. Это не грубо толкающая, а искусно направляющая сила, под чьим воздействием мое сияющее стальное тело легко и стремительно мчится по шоссе. Но иногда раздается внезапный щелчок, и мои мчащиеся колеса вдруг резко останавливаются. Ах, до чего же это болезненно и неприятно! Я себе весело мчусь вперед, полностью вверяя себя стремительному elan vital[48], как вдруг страшная судорога схватывает мое заднее колесо, или переднее колесо, или оба колеса сразу. Наступает ужасающее в своей непостижимости внезапное прекращение движения. Возникает впечатление, будто душа моя вырывается вперед, опережая тело, а сам я чувствую себя резко отброшенным назад. Все фибры моего тела издают болезненный стон. Но затем напряжение понемногу спадает…
Вот таким образом, безостановочно и увлеченно, «велосипед» готов разглагольствовать о себе хоть целую вечность. А в итоге его болтовни следует чуть ли не философский вывод:
— Ах, если бы эта великая божественная сила никогда не покидала моего седла! Если бы рука этой таинственной воли, направляющая мой путь, вечно покоилась на моем руле! Тогда мои педали могли бы вращаться сами собой, и мое движение никогда бы не прекращалось, и никакие внезапные остановки не могли бы прервать моего вечного и бесконечного движения. Тогда — подумать только! — я стал бы бессмертен. Вечно мчался бы я по Вселенной, мчался в безграничную бесконечность, сливаясь с вечным движением великих звезд, великих небесных светил!..
Бедный старый «велосипед». Одна только мысль об этой несчастной машине заставляет меня подумывать об основании филантропического общества для предотвращения грубого обращения с велосипедами.
Итак, мы видим, что наше бренное тело можно уподобить велосипеду, а наше индивидуальное, непостижимое «я» — его седоку. Понимая, что Вселенная — тоже, по сути, несущийся на полной скорости велосипед, мы подумываем и о том, что у нее, должно быть, тоже есть свой седок. Хотя в то же время мы понимаем, что гадать, кто он такой, тщетно и бесполезно. Когда я вижу, как таракан уносит от меня ноги и прячется в щель, я оторопело стою и думаю: «Чудной у тебя, должно быть, седок! Ты вообще не имеешь права на седока, слышишь ты?..» А когда в июньском лесу я слышу монотонное и унылое «ку-ку», я думаю: «Кому понадобилось создавать такие часы?» Когда я вижу популярного политика на трибуне, бойко тарабанящего свою речь под одобрительные возгласы толпы, я думаю: «А ведь и у него есть свой седок. Господи, таким ли Ты представлял Себе венец Твоего творения?» Вот почему — уж увольте меня — я не стану в очередной раз пускаться во все эти бесполезные догадки о творце Вселенной.
Начнем уж лучше с себя: ведь мудрость, как и милосердие, начинается с нашего дома. В седле у каждого из нас есть свой седок — наша собственная душа. Но вся беда в том, что у большинства из нас этот седок не умеет толком ни рулить, ни крутить педали, так что человечество в целом подобно огромной команде безумных велосипедистов, и, чтобы никто из нас не упал, мы видим лишь один выход: рулить, прижимаясь плечом к плечу, держаться сплошной, плотной массой, где каждый поддерживает каждого и все поддерживают всех. О небо, какой кошмар!
Что до меня, то я прихожу в настоящий ужас от перспективы ездить толпой. Вот почему, усердно крутя педалями, я, как говорится, уношу от них ноги.
Ну что ж, мое тело — велосипед, а мое «я» — седло, в котором помещается мой седок. Грудная клетка — переднее колесо, солнечное сплетение — заднее. Тормозами мне служат волевые ганглии. Моя голова — это руль. Динамика правой и левой сторон моего тела, каким-то образом связанная с работой симпатического и волевого отделов, — это, соответственно, правая и левая педаль.
Представляя себя таким образом, я начинаю более или менее понимать, как именно мой седок приводит меня в движение и при помощи каких центров он контролирует это движение. То есть начинаю понимать, где располагаются точки жизнетворного контакта между моим седоком и моей машиной — моим видимым и моим невидимым «я». Я не пытаюсь угадывать, кто он, мой постоянный седок. Угадать это невозможно. С таким же успехом велосипед, отчаянно мотая рулем и звоня в свой звонок, мог бы пытаться угадать, кто она, его юная леди.
Однако возвратимся к нашему младенцу. Определившись с четырьмя первоначальными движениями, мы можем проследить и за дальнейшим его развитием. У младенца солнечное и грудное сплетения с соответствующими ганглиями уже пробуждены и деятельны. На основе этих центров развиваются и основные функции тела.
Как мы видели, солнечное сплетение и поясничный ганглий контролируют большую динамическую систему, функционирование печени и почек. Любой излишек симпатического динамизма приводит к усилению работы печени, к нервному возбуждению и запорам. А срыв симпатического динамизма вызывает анемию. Резкое стимулирование волевого центра может привести к поносу. И так далее. Но все это целиком зависит от интенсивности поляризованного потока между индивидом и тем, с кем он связан, то есть между ребенком и матерью, ребенком и отцом, ребенком и его сестрами или братьями, ребенком и его учителем или же ребенком и окружающей природой. А это не поддается никаким общим законам, если только не предоставить человека полностью самому себе. Тем не менее общий контроль над основными органами нижнего тела осуществляют два нижних центра, и эти органы работают или хорошо, или плохо в зависимости от того, насколько проявляет себя истинная динамическая психическая деятельность двух изначальных центров сознания. Под истинной динамической психической деятельностью мы подразумеваем деятельность, соответствующую самому индивиду, особенностям и наклонностям его души. А динамическая психическая деятельность как таковая означает динамическую полярность между самим индивидом и другими жизненно значимыми для него индивидами, то есть между ним и его ближайшим окружением — человеческим, физическим и географическим.
На верхнем уровне грудное сплетение и спинной ганглий контролируют легкие и сердце. Любая неумеренность симпатической деятельности верхних центров постепенно сжигает легкие кислородом, ослабляет их стрессами и вызывает чахотку. Так что воспитывать ребенка чересчур любящим — это просто-таки преступление. Никогда не вынуждайте ребенка слишком много любить. Это приводит к болезням и в конце концов к преждевременной смерти.
Однако кроме основных физиологических функций (а изучением взаимосвязи между функционированием основных органов и динамической психической деятельностью четырех центров первичного сознания предоставим заниматься врачам), существует также деятельность полупсихическая и полуфункциональная.
Четыре из пяти наших органов чувств сосредоточены в районе головы. Пятое — осязание — распределено по всему телу. Однако все они коренятся в четырех больших первичных центрах сознания. Из скопления наших нервных узлов, из магнитных полей наших нервных полюсов нервы разбегаются по всем направлениям, оканчиваясь на поверхности тела. Внутри же организма они образуют сложнейшую систему разветвлений и связей.
