Организм наш функционирует на разных уровнях, и разные уровни контролируются разными центрами. Острота осязания уменьшается на спине, где ему оказывают сопротивление волевые центры. Но в передней части тела грудь является первой из двух сплошных поверхностей симпатического осязания, а живот — второй. Однако стимулы прикосновения у каждой из этих двух поверхностей осязания существенно отличаются друг от друга, обладая различным психическим качеством и психическим результатом. Прикосновение к груди вызывает мелкую дрожь любопытства, прикосновение к животу — активный всплеск предвкушающей радости. Соответственно руки — инструменты нежного, прекрасного любопытства и в то же время сознательного мучительства. Через локти и запястья протекает динамический психический поток, так что нарушения в течении этого потока при общении двух индивидов вызывают в локтях и запястьях неприятные ощущения. На нижнем уровне ног — инструменты удовлетворения и отвержения. Бедра, колени, ступни так и дышат любовным желанием, в темной, великолепной истоме они слепо тянутся к любовному прикосновению. Но они же могут быть и главными центрами сопротивления, отвержения, отбрасывания. Внезапная вспышка неодолимого, томного симпатического желания во всем теле заставляет почувствовать слабость в коленях. А ненависть железом схватывает колени, превращает ступни в когтистые лапы. Таким образом, имеется четыре осязательных поля: два симпатических в передней части тела, от шеи до ступней, и два отталкивающих — в задней, от шеи до пят.
Однако есть еще две области осязания — лицо и ягодицы, которые трудно охарактеризовать каким-то одним типом осязательной реакции.
Лицо — это, конечно, главное окно для нашего «я»: через него мы видим весь мир, а весь мир видит нас. Впрочем, нижнее тело тоже имеет свое окно, а точнее, свои ворота. И все же основная часть нашего общения с внешним миром совершается через лицо.
Каждое отдельное «подокошко» на лице и каждая отдельная калитка на нем имеет прямую связь с каждым из четырех больших центров первичного сознания. Возьмем, например, рот, которому мы обязаны своими вкусовыми ощущениями. Рот — это прежде всего вход для двух основных чувствительных центров. Мы имеем в виду врата живота и врата чресл. Ртом мы едим и пьем. Ртом мы чувствуем вкус, губами целуем. А ведь поцелуй — это первая и, пожалуй, основная по значению чувственная связь.
Кроме того, во рту у нас имеются зубы, являющиеся инструментом нашей чувственной воли. Рост зубов всецело контролируется двумя большими центрами чувств ниже диафрагмы; их жизнь и состояние на протяжении отпущенных нам лет почти полностью зависят от поясничного ганглия. На то время когда у младенца режутся зубы, симпатический центр блокируется. Для младенца это время боли, поноса, страданий.
У нас, современных людей, с зубами сплошные проблемы. Все дело в том, что наши рты слишком малы. Веками мы подавляли в себе жадную, темную чувственную волю. Мы стремились превратить себя в каких-то идеальных существ, чье сознание сплошь духовно, в существ, динамически активных лишь на одном, верхнем, душевном уровне. В результате рот у нас сжался, а зубы стали хрупкими и безжизненными. Куда делись наши острые, живые волчьи зубы, способные нас защищать и разрывать на клочки пищу? Было бы у нас зубов побольше, мы были бы посчастливей. Где же наши белые негроидные зубы? Куда они подевались? Им попросту не хватило бы места в нашем маленьком сжатом рту. Мы насквозь пропитаны симпатическим, духовным, идеальным. За это мы поплатились своей горячей, чувственной силой. И вставными зубами во рту. Таким же точно образом, под давлением верхней воли и «идеальных» импульсов, губы — этот канал наших чувственных желаний — стали тонкими и невыразительными. Так сломаем же наш сознательный, слишком «умственный» идеал любви, и от этого мы станем только сильнее, у нас снова прорежутся зубы, да и прорезывание первых зубов нашей младенческой воли перестанет быть для нас тем адом, каким оно нынче является.
Время, когда у младенца режутся зубы, — это именно тот период, когда волевой центр нижнего уровня впервые приходит в состояние полной активности и одерживает временную победу.
Итак, рот — это главный чувственный вход для нижнего тела. Однако нельзя забывать, что это одновременно и дыхательное отверстие, и отверстие, через которое мы пользуемся невидимым, но действенным инструментом слова, и порог, на котором наш поцелуй встречается с другим поцелуем, нежным, любящим или страстным. Таким образом, этот главный чувственный вход для нижнего тела имеет также и прямое отношение к верхнему телу.
Вкус, вкусовые ощущения — это инструмент прямого общения между нами и объектами из внешнего мира. Вкусовые ощущения содержат в себе элемент осязания и в этом смысле относятся к грудному сплетению. Но вкус, чистый вкус, всецело относится к солнечному сплетению.
Теперь обоняние. Ноздри — это врата небес для легких, через которые в нас поступает вся полнота небесной атмосферы. Когда нам недостает воздуха, мы хватаем его даже ртом. Но тонкие носовые отверстия всегда открыты для воздуха, ощутимо связывающего нас с неощутимым, бесконечным космосом. И потому свою первую, основную функцию нос обретает в грудном сплетении, и это функция вдоха. А функция нежного, неспешного и гордого выдоха, функция отторжения, обретается в спинном ганглии. Но у ноздрей есть и другая функция — функция обоняния. Тонкие нервные окончания, обеспечивающие обоняние, исходят прямо из нижних центров — из солнечного сплетения и поясничного ганглия. И даже глубже. Когда запах приятен, происходит утонченный чувственный вдох. Когда же запах неприятен, происходит чувственное отторжение. И подобно тому как полнота губ и форма рта зависят от степени развитости нижних или верхних центров, чувственного или духовного, так и форма носа зависит от действенности контроля глубочайших центров сознания. Совершенный нос — это, видимо, результат гармонии между четырьмя типами нервной реакции. Но кто, скажите мне, видел совершенный нос и знает, что это вообще такое? Мы лишь знаем, что маленький, курносый нос обычно свойствен сугубо симпатическим натурам, натурам не слишком гордым, зато длинный нос как-то связан с верхним волевым центром, спинным ганглием, нашим главным центром любопытства и благожелательного или объективного контроля. Короткий, толстый нос — сенсуально-симпатический, а высокий, крючковатый нос — сенсуально-волевой, как если бы в его форме застыл изгиб отвращения, какое мы испытываем, когда отворачиваемся от дурного запаха, изгиб гордого высокомерия и субъективной власти. Нос — одна из важнейших примет характера. Иначе говоря, его форма почти во всех случаях отображает доминирующий тип динамического сознания данного индивида и точно указывает на доминирующий первичный центр, которым в основном и определяется его жизнь. Дикари заменяют поцелуй трением носами, и это — гораздо более острое, глубоко чувствуемое и чувственное ощущение, нежели наше соприкосновение губами.
Глаза — третьи большие двери души. Именно через них душа выглядывает из тела, входит в него и выходит оттуда, подобно птице, которая то вылетает из гнезда, то вновь в него возвращается. Но корни «сознательного» зрения почти полностью пребывают в груди. Когда сквозь широко распахнутые окна глаз я радостно взираю на мир вне меня, то одновременно мир получает возможность взирать на мое внутреннее «я», живое и искрящееся. Чудо зрения, чудо смотрящих глаз дает моей душе эту удивительную возможность переселяться в любимое существо, в окружающий меня мир, и она, моя душа, устремляется к ним прямо из центра груди — устремляется через глаза. А любимое существо устремляется мне навстречу, глубоко заглядывая через глаза в мягкую тьму моего существа, наполненную до краев непостижимым моим присутствием. Но если я недоволен, мое «я» твердо и холодно восстает из глубин моих глаз, отвергая любое общение, любую симпатию; оно лишь пристально и недоверчиво всматривается в окружающий мир. Это импульс холодной объективности, исходящий из спинного ганглия. Повинуясь импульсу из того же самого волевого центра, мои глаза могут смотреть с холодным, но внимательным любопытством, как кошка на птицу. В мое любопытство вкрапливается по временам элемент теплого восхищения чудом, которое я вижу вне моего существа. А иногда мое любопытство полностью лишено тепла, превращаясь в объективный, чисто рассудочный интерес. Это бездушное любопытство верхней воли, исходящее из плечевого ганглия, острое, всевидящее, препарирующее любопытство ученого, проводящего эксперимент.
