— Тебе ноги что ль жалко раздвинуть? Я никому не скажу…И ты никому не скажешь, да?

Я ничего не смогла сказать, я даже закричать не смогла. Просто заплакала, рухнув на холодный каменный пол и повиснув на той руке, за которую меня держали. Заснуть…И не проснуться…

— Эй, принцесса, вставай! Я тебя что, тащить должен?

Я заплакала громче, навзрыд, наконец, срываясь на истошный крик. Мужик начал обеспокоенно оборачиваться по сторонам и шикать, больно дергая моим запястьем.

— Идиотка! Хочешь, чтобы остальные сбежались?

Еще громче. Не то выплескивая все, что накопилось внутри, не то боясь за свою жизнь и за свою гордость. Этот тип тщетно пытался поставить меня на ноги, бормотал всякие нецензурные выражения, лапал своими грязными ручищами, а затем просто сорвал с моего плеча ткань платья. Я, не видя перед собой ничего из-за слез, поползла в ту сторону, где, по-моему мнению, находилась каморка, а затем просто перестала дышать — рука лысого мужлана сильно сдавила мне горло.

Не знаю, что произошло дальше. Я не слышала ни криков, ни ударов, но хватка вокруг шеи пропала. Сев на камень, я часто и тяжело задышала, вытирая с глаз слезы. Испугавшись того, что тот шахтер может стоять позади, я обернулась, но там никого не было. Я медленно встала, держась за стенку, а затем, посмотрев перед собой, вновь чуть не села наземь. Почему я вновь не смогла закричать, а лишь замерла с гримасой страха? Быть может потому, что передо мной стоял совершенно другой мужчина. Быть может потому, что он прикладывал указательный палец к своим губам. Быть может потому, что половину его лица закрывала деревянная маска, от которой вверх по волосам шел густой белый мех. Он был высок, я едва доставала ему до груди, и очень мускулист. На его больших руках помимо мышц можно было увидеть вены, а от правого плеча до запястья тянулась черная татуировка из каких-то узоров. Преступник. Маар.

Он нерешительно протянул мне флягу, которая висела на его поясе. Внутри оказалась вода, хотя горлышко и пахло спиртным. Всхлипывая, я сделала несколько глотков. Узкие губы на щетинистом лице мужчины изогнулись в улыбке. Он взял меня за руку и повел в сторону коморки. Когда маар повернулся ко мне спиной, я увидела, что из-под белого меха до поясницы тянутся густые, спутанные, синие волосы.

Рядом с коморкой уже носились Цейхан и шахтер с палкой вместо ноги. Служанка тут же метнулась ко мне, оправляя платье, волосы, проводя пальцами по заплаканному лицу. Спасший меня незнакомец отошел в сторону, дав мимоходом сильный подзатыльник хромому шахтеру, а затем вернулся, снимая с маски мех и отдавая его мне. Его лица я так и не увидела. Я даже не успела сказать спасибо…

Я смутно помню тот день, когда каменные стены, что давили своей непроницаемостью, начало трясти. День или вечер…Неделя или же всего три дня…Все было как в тумане. Я то засыпала, то вновь просыпалась, кутаясь в оставленную незнакомцем меховую накидку. Пила принесенную воду, не притрагивалась к еде, несмотря на то, что на этом начала настаивать даже Цейхан, а потом…А потом начала кашлять. От холода, как подумала я в тот момент. От холода, подумала я, морщась от головной боли. От холода…

Лихорадка началась внезапно. Сильная боль разрывала грудь на части, и, как сказала Цейхан, я начала бредить. Я помню её обеспокоенные глаза, её дрожащие руки, которыми она накладывала мне на лоб мокрые холодные тряпки. Помню виноватый взгляд кашляющего шахтера…

Когда я болела в последний раз? Кажется, в том самом далеком детстве. Там я часто болела, постоянно прикладывала подорожники к ссадинам и ранкам, нередко видела, как из полуразрушенного дома выносили закутанное в простыни обездвиженное хладное тело. Когда мама придет за мной, меня вылечат, но у тех людей не было денег на лечение. Заболев, они запирались в домах и медленно умирали…Я ведь забыла об этом. Я ведь не должна была забывать…

В тот грохочущий день Цейхан долго не могла меня разбудить. И, несмотря на то, что мне стало несколько легче, я с трудом держалась на ногах. Пот лил с меня ручьем, но пальцы были такими бледными, что, казалось, моими и не были. Цейхан куда-то вела меня, поддерживая за локоть, а иногда мы прижимались к стене, ожидая, когда падающая с потолка крошка полностью не осыплется. Нас никто не останавливал, да и останавливать было некому. Должно быть, Цейхан тогда специально вывела меня из каморки, чтобы похитители не смогли использовать нас, как щит.

Все кругом сильно трясло. Несколько раз я падала, и служанка терпеливо поднимала меня на ноги, ведя дальше. Её руки сильно дрожали, и она почти не говорила. Цейхан боялась. Боялась не только за лихорадящую госпожу, но и за свою жизнь. Боялась ошибиться дорогой, боялась встретить какого-либо шахтера по пути, боялась рухнуть наземь без сил, и я была благодарна ей за то, что ей хватило духу, несмотря ни на что, идти дальше.

Мы пошли быстрее. Лужи воды, по которым, как мне казалось, я шла, вдруг стали вязкими и склизкими. Они стали красными. Утерев слезящиеся глаза рукавом, я вперилась взглядом в труп кашляющего шахтера. Его глаза, что не так давно виновато смотрели на меня, ныне недвижно смотрели куда-то вверх.

— Госпожа, умоляю, идемте! — почти взмолилась Цейхан, хватая меня за предплечье и утягивая в сторону. Споткнувшись о чью-то руку, служанка стала еще бледнее и отбежала в сторону. Её стошнило.

Отвернувшись, я еще раз посмотрела на шахтера. Быть может, из-за лихорадки я и могла спокойно смотреть на лежавшие здесь тела, а, быть может, я вспомнила то, о чем забыла. Был ли этот день ниспослан мне судьбой? Судьба, что даровав богатой зазнавшейся девчонке счастливую жизнь, решила напомнить о том, какой была эта жизнь раньше. Судьба, что услышав печаль неразделенной любви, решила показать, каким на самом деле может быть горе…

Не думаю, что он был виноват. Впрочем, я, наверное, и правда впала в бред. Да, у него был жалостливый взгляд, что даже на перекошенном лице выглядел скорее устрашающе. Но я запомнила те слова. О безысходности. Им пришлось. Они не хотели. Множество работающих шахтеров заслуживают смерти за свои деяния. Но заслужил ли эту смерть он? Я невольно вспомнила о человеке в маске, что спас меня от насильника. Он тоже мертв? Почему мама решила убить их всех? Почему отдала такой приказ…

Цейхан вела меня все дальше. Мне становилось хуже. Здесь было нечем дышать, а вместо воздуха, я словно втягивала в легкие запах крови. Я смотрела под ноги. Глаза закрывались. Я видела то собственные туфли, то чье-то искривленное в гримасе ужаса лицо, то отрубленную конечность, то холодный, не тронутый кровью камень. А затем…Затем оказалась в тепле. С трудом вдохнула запах одеколона. Еле подняла взгляд, распознавая в собственных слезах лицо Валефора. Он тяжело шумно выдохнул, прижимая меня к себе. Кажется, он говорил что-то про страх и приказ Иараль, но я смутно разбирала эти путающиеся слова. Перед моими глазами по-прежнему было то лицо, которое навряд ли хотело умирать…

Меня подхватили на руки. Сквозь гул я слышала яростный крик Валефора на кого-то. Слышала лязг мечей. И прежде, чем провалиться во тьму, я, не осознавая собственных слов, произнесла:

— Ч…Человек…В маске…Не уб…не убив…

Три дня я провела в лихорадке. Три ужасно долгих дня, когда я не могла ни спать, ни есть. Я не могла открыть глаза из-за их тяжести, боль в груди была невыносимой, но все это меркло, стоило температуре вновь ползти вверх. То жар, то холод…То кровавые пятна перед глазами, то настолько яркие, что просто зажмурить глаза недостаточно…Я видела свой дом. Тот старый, накренившийся дом без двери. С выбитыми стеклами, с протекающей крышей, с еле горящим огоньком, который мы разводили из того, что смогли найти…Я видела воду, что плещется у моих ног, хотела зайти туда и упасть на дно. И я падала. Но не в воду, а в кровь. Я видела тощую умершую птицу, которую ощипывали мужские руки. Я видела красивый луг, на котором ничего не росло, кроме черных морисов, растущих на проклятых землях. Я видела детей с выпирающими ребрами…Умерших от голода коров…Тощих жен, что вырезали из животных все органы…Самоубийц, бросившихся с утеса…