Внезапно чуть ли не под ногами третьего кимека начал извергаться гейзер. Крутой перегретый кипяток обварил канистру с мозгом. Стержни, проводящие импульсы, были повреждены, и механический монстр бестолково закружился на месте, потеряв ориентацию. Кимек упал на свои механические колени, электрожидкость приобрела ярко-синий цвет, что показывало мысленное напряжение.

Тиддок швырнул под ноги кимека маленькую гранату. Взрыв не причинил механическому корпусу никакого вреда, но зато вызвал трещину в корке, прикрывавшей лавовое озеро. Пока раненый механический враг кружился на месте, земля раздалась под ним. Третий кимек присоединился к первым двум, уже варившимся в серном котле расплавленной грязи.

Агамемнон продолжал надвигаться на отступающих людей, словно стремясь посчитаться с ними за своих бестолковых соратников. Главный кимек, как неотвратимая судьба, двинулся на старого вождя Тиддока. Рыжебородый и его друзья продолжали бросать копья и самодельные гранаты, но механический генерал не дрогнул. За спиной Тиддока была перегретая площадка, и огромный кимек блокировал вождю и его людям единственный путь к отступлению.

Повинуясь какому-то порыву, Пирс подбежал к главному кимеку и закричал, чтобы отвлечь его на себя. Он подобрал с земли копье и ударил чудовище по одной из членистых шарнирных ног.

— Агамемнон, ты убил моих родителей!

К его удивлению Агамемнон повернул свою башню и, настроив сенсоры, принялся какое-то мгновение изучать этого странного, невесть откуда взявшегося дурачка.

— А ты храбрей! — произнес монстр с нескрываемым удивлением. — Ты — тот червь, за которым мы охотились?

— Я аристократ из Дома Харконненов! — выкрикнул в ответ Пирс. Он словно дубиной ударил копьем по металлической голове чудовища. Удар был так силен, что мог бы сломать человеку кости, но на поверхности канистры осталась лишь едва заметная крошечная царапина.

Кимек грубо расхохотался. Одна из когтистых лап кимека схватила Пирса и отбросила в сторону копье. Молодой человек почувствовал, как железная рука обхватывает его за пояс. Краем уха, словно откуда-то издалека, он услышал, как что-то кричит Тиддок…

Но вдруг земля раздалась под тяжелым корпусом генерала кимеков. Кипящая грязь, которую теперь ничто не сдерживало, хлынула кверху обильными струями. Агамемнон провалился в зияющее жерло гейзера, все еще сжимая в механической руке свою жертву. Когти немного разжались, и Пирс взобрался на голову кимека, чтобы хоть немного заслониться от нестерпимого жара и ухватиться за шероховатый край пролома. Но в этот миг струя перегретого пара вырвалась из гейзера, уничтожив без следа Пирса и механического завоевателя.

Оставшийся в живых, но взбешенный до глубины души Агамемнон взгромоздился в неповрежденный космический корабль и отбыл с негостеприимной океанической планеты. Его механический корпус оказался более устойчивым, чем он предполагал, и, уцепившись за край жерла, Агамемнон сумел не провалиться в расплавленную грязь.

Эти черви, эти жалкие дикари орали ему обидные слова, швыряли в него копья и свои смехотворные гранаты, и Агамемнон презирал себя за позорное отступление. Но гидравлические механизмы были все же повреждены — при том что все эти дураки неокимеки погибли, — и он предпочел, хромая и переваливаясь с боку на бок, доковылять до стоявшего внизу космического корабля, оставив непокорное племя безнаказанным. Системы на борту корабля переместили канистру с мозгом на панель управления и присоединили к ней проводящие импульсы стержни. После этого он выбросил поврежденный ходильный корпус, оставив его на этом проклятом Каладане.

Единственный оставшийся в живых из всей своей эскадрильи, Агамемнон покинул этот ничем не примечательный мир. Он вернется на Землю и доложит все компьютерному всемирному разуму, Омниусу. У генерала будет полная свобода действий — он сможет придумать любое объяснение своим потерям. Омниус не заподозрит его во лжи. Такие вещи просто не могут прийти в его компьютерную голову. Но у генерала кимеков мозг был человеческим…

Пока Агамемнон будет лететь в открытом космосе, у него будет достаточно времени на придумывание объяснений. Он найдет, на кого свалить всю вину. Свой рассказ он добавит к мемуарам, которые хранятся в базе данных его личного компьютера.

К счастью, всемогущий и всевидящий всемирный разум просто хотел получать информацию и точное перечисление всех происшедших событий. Придумывать объяснения и оправдания — это слабость чисто человеческого свойства.

В столице Лиги, на планете Салуса Секундус, маленький мальчик снизу вверх смотрел в лицо темнокожего Эмиля Тантора, богатого и влиятельного аристократа. Они стояли на передней лужайке обширного имения Танторов, главная усадьба которого превосходила высотой все дома в городе и была видна издалека. Вечерело, в домах, усеивавших склоны близлежащих холмов, зажигались огни.

Сигнал бедствия, посланный Ульфом Харконненом, был наконец получен, и Эмиль Тантор сообщил мальчику страшную весть о гибели его родителей и брата. Они пали очередными жертвами нескончаемой войны с мыслящими машинами.

Юный Ксавьер Харконнен потупил взгляд, но не заплакал. Добросердечный аристократ положил руку на его плечо и заговорил, стараясь выбирать самые теплые и трогательные слова:

— Не хочешь ли ты выбрать меня и Люсиль своими приемными родителями? Думаю, что этого захотел бы и твой отец, доверивший тебя нашему попечению.

Ксавьер взглянул в участливые темно-карие глаза и кивнул.

— Из тебя вырастет блестящий молодой человек, — сказал Тантор, — которым смогли бы гордиться твой брат и родители, если бы они остались живы. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы дать тебе достойное воспитание, научить тебя кодексу чести и внушить чувство ответственности. Имя Харконненов благодаря тебе будет вечно сиять в анналах истории.

Ксавьер поднял голову и уставил взор в небо, где уже загорались ночные звезды. Он знал созвездия, знал также, какие миры находятся под властью Омниуса, а какие принадлежат Лиге.

— Я научусь воевать с мыслящими машинами, — сказал мальчик, и Эмиль Тантор взволнованно сжал его плечо. — И настанет день, когда я разобью их.

Это станет целью моей жизни.

Темной ночью, под снежно-белым покровом ледника, на котором черными конусами выделялись сосны, вокруг весело гудевшего в костре пламени сидели каладанские туземцы. Поддерживая свою традицию, они не уставали повторять древние легенды и повествования о недавних битвах и подвигах. Старый Тиддок сидел рядом с чужестранцем, принятым недавно в племя, героем с ясными глазами и восковыми рубцами, покрывавшими все его тело. Этот человек врукопашную схватился с чудовищным кимеком и вместе с ним рухнул в кипящий подземный котел… но он выполз оттуда живым, уцепившись за побитого кимека. У Пирса работала только одна рука, вторая — обожженная и изуродованная до неузнаваемости — вяло висела вдоль тела. Он что-то страстно говорил на древнем буддисламском наречии; иногда ему не хватало слов, он оборачивался к Тиддоку, который с готовностью подсказывал.

Теперь Каладан стал его родным домом, и он, Пирс Харконнен, проведет здесь остаток своих дней, с этим народом, в полной безвестности. Никакой возможности покинуть эту планету не было, разве только в историях, которые он рассказывал. Пирс околдовывал собравшихся, когда говорил о великих битвах с мыслящими машинами, но выучил он также и Песни о Долгом пути и хроники многих поколений дзенсуннитских переселенцев.

Как уже давно понял его отец, Пирс Харконнен подсознательно всю жизнь хотел быть рассказчиком.