— И язык ему не развязали? Как же так?

— А он без языка. Только мычать может. Да на пальцах объясняться. Да и то их у него всего шесть. Ему привозят, а он распространяет дальше.

— Кто ему привозит выяснили?

— Случайные люди.

— Точно?

— Да, не могли же все молчать? Кто — нибудь не вытерпел бы.

— Пытали?

— По полной. Никто не знает.

— Хорошо. Листочки привозят случайные люди. А деньги он с кем передает? Тоже через случайных?

— Нет, деньги возит в Гендован. Хозяину бани. Тот за это берет по пять медянок с серебрянки.

— А куда основные деньги передает?

— Никто не знает. К нему в баню куча народа ходит. А много ли места мешочек с деньгами занимает?

— И никто не спросил у банщика кому он деньги передает?

— Спрашивали. По — хорошему. Только и узнали, что берет пять медянок.

— А что так? Почему с пристрастием не спросили?

— Он с детства немой. А начнешь пальцы отрезать, спугнешь тех, кому он отдает.

— Да, хитрец придумал, однако. Не подкопаться.

— Хитрец? — Догадка осенила лицо Кровянки. — Неужто, это Хитрец?

— А ведь точно, делся же куда — то Хитрец с Пиявкой. — Это уже Ловкач встрял в разговор. — А кто еще два года назад исчез из города?

— Ну, Прыщ. И Тихоня. И еще несколько мелких, что на подхвате были. Как же их звали? Шило и Таракан.

— И все бесследно исчезли?

— Шило с Тараканом видели позапрошлой осенью у мельника, чей брат в Брейдене ворованным торгует.

— В Брейдене? А этот брат мельника Евнуха знает?

— Конечно, тот тоже этим занимается.

— Все сходится. Похоже, и в самом деле рука Хитреца видна.

— Ну, что, парни будем делать? — спросил Белка.

Маркиз пожал плечами, а Ловкач сказал:

— Всех в ножи, чтоб не болтали. Колючку можно оставить. Проболтается, свои же зарежут. За Кровянку.

— Тогда начали…

Уже поздней ночью в дом, где размещалась мальчишеская удача, ворвался Колючка. Глаза навыкате, по подбородку течет слюна, а самого всего дергает.

— Эй, вы, трое, ну — ка сюда слезайте. Вы кого мне подсунули?

Трое мальчишек стояли на полу и растерянно хлопали глазами.

— Говорите, как на этих вышли?

— На кого, Колючка?

— С листочками. Они ж меня чуть не убили. Этот щербатый в меня из арбалета целился! А двоих застрелил!

— Из арбалета? Точно, это Сашка!

— Какой Сашка?

— Да ты, наверное, слышал. Был такой пацан в удаче. Ловкий и крутой. Чуть что ножом или из арбалета. Ну, помнишь, рассказывали, как он из арбалета охранника застрелил, когда дом барона грабили? Мы еще тогда, несколько дней назад, когда познакомились, догадались, что это он. А потом Сашка у герцога сокровищницу обворовал, а тот за его голову десять золотых положил. Но так его и не нашли.

Другие мальчишки из удачи, разбуженные криками, слушали рассказ, разинув рты. А на следующий день по Гендовану стала распространяться новость, что Сашка, за голову которого герцог посулил бешеную сумму денег, появился в городе. Услышал об этом и ларский рыцарь, частенько наведывавшийся в Гендован со своим рыжеволосым оруженосцем.

Эйгель с размазанными слезами по лицу ворвался в камеру подвала, где лежал Сашка. Ворвался и уставился на него с дрожащим чуть приоткрытым ртом.

— Эйгель, что случилось?

— Ксандр, Рисмус отправляет тебя к храмовникам!

— Когда?

— Он сказал, что завтра.

— Я чувствовал, что будет какая — то гадость.

— Я его хотел попросить, а он даже слушать не захотел, ушел. Но сегодня в ужин я его упрошу. Хочу упросить.

— Наивный ты.

— Но почему?

— У него давно все решено. И за ужином он с удовольствием послушает твои просьбы, но поступит так, как уже решил. Сейчас как всё было?

— После обеда он пил вино, улыбался и сказал про тебя. Я ему. А он говорит, кого мне отправлять, не Мариса же?..

— Марис? Кто такой?

— Сын кухарки. Ему семь или восемь. Хорошенький такой мальчишка. В замке все его любят. Ласковый, добрый.

— Так и сказал:»Не Мариса же»?

— Так… Нет. Он сказал;»А кого тогда к храмовникам, не Мариса же?».

— И ты вечером будешь у него просить, унижаться?..

— Да. А что?

— К храмовникам завтра обязательно нужно кого — то отправить?

— Да, двоих. Хромого старика и… тебя.

— А если не меня, то кого? Кого отправят? Ты не задумался?

Эйгель подавленно молчал.

— В ужин, насладившись твоими просьбами, твой брат скажет, чтобы ты сам выбрал, кого отправить к храмовникам: меня или Мариса.

— Нет!

— Почему же нет? Вспомни, когда меня били. Он предложил тебе выбрать между мной и тобой.

— Ксандр, я поступил гадко. Трус. Ты бы так не поступил.

— Не суди себя слишком строго. Пару лет назад я тоже несколько раз струсил.

— Ты?

— Было дело. В первый раз, когда напали орки, я спрятался под кровать. Забился от страха. А Овик, мальчик моих лет, с ними дрался, убил нескольких. Потом у рабовладельца. Овика избили плетью, но он не сломался. А я после второго удара бросился целовать сапоги. Мне до сих пор стыдно.

— Ксандр…

— Ладно… Ты скажи, если твой брат предложит выбрать между мной и Марисом, как поступишь?

— Я откажусь.

— Тогда меня прямо при тебе поведут к храмовникам. А брат еще будет на тебя давить. И в итоге ты крикнешь, чтобы взяли Мариса. Не так?

Эйгель подавленно молчал.

— Ты говоришь, что мальчик всеобщий любимец. Не случайно он его назвал. Что будет после? Ты баронет, ты не очень почувствуешь отношение людей. А я уже поправлюсь, твой брат разрешит гулять по замку. Все будут считать меня виновным в гибели мальчика. Мальчика, который был всеобщим любимцем. Все! И твой брат будет доволен. А потом он сделает так, что я смогу сбежать. Поймают. За бегство раба ждет кол. И ты опять будешь унижаться перед братом. Вот они кошки — мышки! Неужели ты думаешь, что он меня выпустит из своих рук живым?

— И что же делать?

— Да ничего. Он ждет, что ты будешь унижаться, просить. Не делай этого. И не подавай виду. Вот и все.

— А как же ты?

— А я завтра пойду с храмовниками. Не впервой.

— Но ты же еле ходишь! Как ты пройдешь весь путь?

— А зачем? Чтобы в конце мне перерезали горло на жертвенном камне? Да мне не пройти и полдня. Час — два и всё, я свалюсь.

— Если не сможешь идти, то что с тобой будет?..

— Костер и вертел. Свежее жареное мясо. Я это видел тогда, в первый раз.

— У меня еще остался один листок. Вот, возьми.

— Спасибо на день хватит.

Конечно, Сашка понимал, что на день его не хватит, а если каким — то чудом он и смог бы благодаря листку пройти весь день пути, то утром ему не встать. Но ведь не пройдет. Понимал это и Эйгель, но не хотел огорчать Сашку.

— Ты чего плачешь?

— Ты не боишься смерти?

— Не знаю. Жить хочется. Мне ведь всего пятнадцать. Но я уже столько раз был близок к смерти, что кажется, что ее никогда не будет, что и в этот раз обойдется. Но не может везти постоянно… Два года назад я спасся от волков, успев забраться на дерево. Но они ждали, когда я ослабну и упаду. Но местный охотник, отец того мальчика, Овика, меня спас. Потом напали орки с солдатами и меня продали в рабство. Хозяин отдал меня храмовникам. Налог что ли подошел. Сбежал. Чудом. Благодаря Овику. Потом гнались орки и Овика убили, а мне повезло, не нашли в стоге сена.

Потом почти замерз. Весна холодная, а я в лохмотьях. Но подобрали Ястред и Хелг. Спасли. А я еще, дурак — то, повесился.

— Как повесился?

— Как вешаются? Затянул петлю и оттолкнул чурку. Они меня вытащили, отпоили. Я ведь из — за чего в петлю полез? Подумал, что меня спасли, чтобы снова бить и мучить. Нет, вешаться — последнее дело. Удел слабаков. Убей своего мучителя, а не вешайся. Да, потом казнят, но ты умрешь по — мужски, заберя с собой гниду.