– Ладно, но оставь для меня парочку.

– Будет исполнено, – ухмыльнулся Рен. – Келси!

– Что еще? – нетерпеливо спросила я, глядя, как он, не глядя, ударил локтем в лицо подскочившего пирата.

– Я люблю тебя.

Я улыбнулась дрожащими губами:

– Я тоже тебя люблю.

Рен повернулся ко мне спиной и нырнул в гущу схватки. Я же, забросив лук за плечо, вернулась в свое укрытие и стала выпускать стрелу за стрелой. Пользуясь преимуществами своего положения, я придирчиво выбирала мишени, отстреливая тех, кто подходил слишком близко или угрожал кому-нибудь из моих друзей. Вот так, даже оставаясь в стороне, я принимала посильное участие в схватке. Мои золотые стрелы разили без промаха, а молнии были всегда наготове.

Улучив минутку, я прищурилась, скользнула взглядом по черному кораблю и вскрикнула. Огромная гарпунная пушка была нацелена прямо на Нилиму.

К счастью, мистер Кадам тоже увидел опасность. С криком «Нилима!» он загородил ее собой и прижал к груди.

– Осторожнее! – завопила я, выбегая из укрытия.

Но… куда они подевались? Я обвела глазами палубу. Груды искалеченных тел валялись на досках, но ни мистера Кадама, ни Нилимы не было видно. Гарпун с треском воткнулся в опустевшую палубу и закачался.

– Вот она! – раздался крик за моей спиной.

Три дротика, один за другим, воткнулись в меня: один в плечо, один в бедро и еще один в руку.

– Нет!

Я привалилась к стене, уперлась в нее дрожащими руками. Потом яростно вырвала дротики, но было уже слишком поздно. Грубые руки схватили меня, перебросили через широкое плечо. Я хотела позвать на помощь, но мой крик был не громче шепота в общем шуме.

Трое пиратов бегом понесли меня в другой конец корабля. Огромный здоровяк, тащивший меня на плече, пробежал по грубо сколоченным сходням, по которым они пробрались на наш корабль. Я попробовала ударить его молнией, но моя сила уже иссякла. Тогда я стала брыкаться, но он лишь зло смеялся над моими жалкими потугами.

Единственной радостью было то, что Локеша нигде не было видно, но я догадывалась, что очень скоро его увижу. Теперь я знала, почему он скрывался и почему эта битва, при всей кровопролитности, была такой легкой. Это была не битва, а западня. Локеш не дорожил своим пушечным мясом и готов был расходовать его без счета. Мое тело отяжелело, глаза начали закрываться. Значит, мое время подходило к концу.

Выпустив в меня три дозы транквилизатора, мои похитители чувствовали себя столь уверено, что не стали меня связывать. В данный момент они были заняты тем, чтобы поскорее сесть в шлюпку и отогнать веслами акул. По всей видимости, эти твари должны были стать моим почетным эскортом. Дрожа от напряжения, я медленно поднесла руку к горлу и сорвала с шеи амулет. Чтобы усыпить подозрения похитителей, я со стоном повалилась набок, притворившись спящей, а сама украдкой прошептала несколько слов своей золотой змее.

Очень осторожно я сняла Фаниндру с руки и намотала ей на шею цепочку от амулета. Но мои силы иссякали с каждой секундой, и я никак не могла перекинуть золотую змею за борт. Моя онемевшая рука со стуком упала на дно лодки.

– Эй ты! Чего это ты делаешь? – Пират обернулся ко мне, грубо схватил за локоть и дернул. Его глаза жадно вспыхнули, когда он увидел золото. Но стоило ему наклониться ближе, как Фаниндра ожила и зашипела, раздув капюшон.

– Змея! – взревел пират, отползая в дальний конец шлюпки. Это был мой последний шанс. Шумно сглотнув, я посмотрела на Фаниндру, пытаясь разогнать сгущающийся в голове туман. Потом собрала все силы, спихнула ее тяжелое золотое тело за борт и улыбнулась, услышав громкий плеск.

– Боссу это не понравится, – пробурчал второй голос.

– А как он узнает, коли мы ему не скажем? – резонно возразил первый пират. – Или у тебя язык чешется? Лично я не хочу пойти акулам на корм.

– И то верно. Давайте будем держать язык за зубами. – Пират наклонился ко мне, обдав меня несвежим дыханием. – Без фокусов, мисси. Босс предупреждал нас, что ты та еще штучка.

А я не могла пошевелить языком, хотя очень хотела сказать ему пару ласковых. Шлюпку подбросило на волне, мое парализованное тело с размаху ударилось о дно, но я даже не почувствовала удара. Мне было все равно. Я не могла себе представить, что случилось с мистером Кадамом и Нилимой, и мои последние мысли были о Рене и Кишане.

Я знала, что они не погибнут в бою, а может, даже спасутся. По крайней мере, я помогла им вернуть себе восемнадцать часов человеческой жизни. Слеза скатилась из-под моих опущенных ресниц, сползла по щеке. Вторая упала с другой стороны. Я еще успела подумать, что это правильно: по слезе на каждого тигра, ведь я любила обоих.

Пхет сказал, мне придется выбирать. Я долгие месяцы мучительно размышляла над выбором, но сейчас оказалось, что я неправильно поняла его слова. Мне не нужно было выбирать между тиграми. Я должна была выбрать между ними и собой. Спасти их. Обоих. Они будут живы, если я отдамся Локешу. Нет, разумеется, я еще попробую побороться и, может, даже бежать, но если выбора не останется, я сделаю последний подарок своим тиграм.

Дурга сказала: «Сожаления – удел тех, кто не понимает смысла жизни».

«Теперь я знаю, в чем заключается смысл моей жизни, поэтому ни о чем не сожалею. Если они останутся живы, значит, моя жертва не напрасна». Мои онемевшие губы расплылись в улыбке, и я провалилась в забытье.

Два человека неслись на мотоциклах через всю Индию, лишь изредка останавливаясь, чтобы заправиться и перекусить. Они не сомкнули глаз с тех пор, как смертельный враг обвел их вокруг пальца. Они не знали покоя, они не думали ни о чем, кроме спасения той, которую любили. Поэтому они должны были мчаться вперед. Спешить.

Не сговариваясь, они съехали с дороги и спрятали мотоциклы в кустах, вдали от глаз случайных прохожих. Рен вытащил из рюкзака лепешку, разорвал пополам, бросил половину брату. Они ели молча, потом одновременно вытащили телефоны, глядя на точку, обозначавшую Келси.

– Он везет ее куда-то, – сказал Кишан. – Очень быстро. Наверное, на самолете.

Рен крякнул:

– Кадама не видишь?

– Нет. По-прежнему ничего.

Рен со вздохом убрал телефон в рюкзак, сбросил кожаную куртку. Его брат повесил шлем на мотоцикл, снял тяжелые ботинки. Когда последний аккуратно сложенный предмет одежды скрылся в кожаной седельной сумке мотоцикла, Рен начал превращение.

Жжение, зародившееся на дне желудка, быстро расползлось по телу. Дрожь пробежала по рукам. Центр тяжести переместился, верхняя часть туловища тяжело упала на землю. Пальцы втянулись в ладони. Тело поросло шерстью, на лице вылезли усы. Это всегда было так щекотно, что он чихал. Больше всего возни было с когтями. Они, как кинжалы, прорезались между костяшками пальцев – смертельное оружие, часть его самого, до поры до времени спрятанная в мягких ножнах. Рен едва ли не с рождения владел оружием, но в отличие от Кишана никогда не любил войну и не находил радости в горячке сражения. Он предпочитал воевать словами, за столом переговоров. Ему нравились стратегические игры и хитроумные тактические ходы, однако сердце его жаждало мира. Он тосковал по жизни, которую вели его родители до появления Локеша. Ему хотелось обзавестись семьей, обрести дом вместе с женщиной, которую он любил.

Рен кругами забегал по земле, его воспаленный разум был сосредоточен на поисках пропавшей. Теперь, когда он стал белым тигром, все сделалось гораздо проще. Она была его подругой. Она принадлежала ему, и он не успокоится, пока не найдет ее и не устранит того, кто посмел ее отнять. Человеку было сложнее. Пропавшая женщина призналась, что любит его, но предпочла остаться с другим. Он не мог этого понять, и это его убивало.

Он со вздохом опустился на землю и уронил голову на лапы. Он думал о том времени, когда они вместе жили в Орегоне. Теперь казалось, это было очень давно, в другой жизни. Тогда она любила его без оговорок, без сожалений. После этого много всего случилось. Рен закрыл усталые глаза, но мысли его снова устремились к ней. Он продолжал чувствовать ее даже на таком расстоянии. Связь с ее сердцем никуда не делась, она по-прежнему звала его через разделявшие их мили и океаны.