— Не стоит обременять моего благородного супруга такими мелочами. — Слуга покосился в сторону самой высокой башни замка и его пальцы невольно сошлись в охранном знаке. — Я вполне справлюсь сама. Раз этот человек нанёс ущерб лесам господина барона, то пусть этим лесам и послужит. Отдайте его в помощники нашему егерю. Пусть он определит, как браконьер сможет отработать украденное, потому что от его отрубленных рук прибыли точно никакой не будет.

Так низко Бьорн не кланялся баронессе де Бельвейзиг никогда.

Через месяц или два он рассказал своей госпоже, что егерь Мартином не нахвалится и даже выпросил для помощника жалование. Небольшое, конечно, но эти деньги и право собирать толику лесных даров позволят семье Мартина жить в тепле и сытости.

Память об этом маленьком происшествии иногда грела Марту в плохие дни, когда тоска становилась нестерпимой. Таких дней чем дальше, становилось всё больше, и к пятому году невесёлого её, холодного супружества количество их в году стало аккурат триста шестьдесят пять.

— Госпожа?

— Всё хорошо, Мартин.

— Мы пришли.

Только сейчас Марта поняла, что ветер больше не воет зверем, не вышибает дыхание из груди.

— Так тихо, — вырвалось у неё невольно.

— Обрыв небольшой, скалы здесь с трёх сторон, — сказал Мартин. Опустил её бережно на землю, помог сесть на мягкий от сухого мха камень. — И вроде как навес из камня. Здесь, на полянке, разведём костёр, заночуем под навесом. Огня со стороны замка не увидят, а дровишки я запас ольховые, без дыма горят.

И он по-свойски подмигнул ей, напоминая об ольховых дровишках, к которым питал слабость с ранних лет. Смутился, покраснел.

— Простите, госпожа баронесса…

— Да какая я теперь баронесса, — устало махнула рукой Марта. — Я теперь меньше чем никто. Зря ты со мной связался.

— Для меня вы — лучшая женщина на свете, — с неожиданной пылкостью сказал Мартин. — Я летом сестру замуж за вольного выдал, в богатый хутор. Она уже в тягости, мальчик, говорят, родится. Красивая такая, счастливая… Приданое я собрал приличное, не стыдно было. Хельга мать с собой забрала, в достатке доживать, внуков нянчить. Зятёк у меня неплохой, на Хельгу не надышится, а я теперь как птица свободен. Могу собой распоряжаться, как хочу, никому не в тягость. А уж вас от смерти уберечь — о таком счастье и не мечтал никогда.

— Может, он меня просто в монастырь бы отправил, — вздохнула Марта: она уже смирилась с собственным бесплодием, просто рассказ о чужой беременности направил мысли в определённое русло.

Мартин скептически хмыкнул. У него было на то право.

Господин барон во хмелю — тяжёлое зрелище. Красотой его милость не страдал отродясь, но когда крохотные его пронзительные глазки наливались кровью пополам с ромейской граппой, а пористый нос начинал блестеть и багровел, с Хольгера де Бельвейзига можно было рисовать самого Нечистого. Возможно, такому впечатлению немало способствовал ореол нехорошей славы, окружавший барона, как вонь — помойку. Дела, творившиеся по ночам в самой высокой башне старого замка, были воистину темны, и королевский эдикт о чарах злокозненных приходил на ум любому, видевшему плоды баронских развлечений. Но кто захочет рискнуть языком, высунув его дальше положенного?

— Наливай, парень, — скомандовал барон, грохнув об деревянный стол пустым кубком.

Он трудно пьянел, сперва теряя связность мыслей, потом связность речи, и уж в последнюю очередь — твёрдость руки. Мартин уже прекрасно знал обо всех этих особенностях хозяина, потому что его милость далеко не в первый раз напивался в егерской сторожке. Ему нравилось задержаться там после охоты, пока свита свежевала добычу и солила в дубовых бочках самые крупные куски мяса.

Мартин долил в кубок прозрачной, едко пахнущей граппы. Однако барон не сразу схватился за него.

— Смотри, леший, красиво? — Он небрежно швырнул на грубые доски стола золотое ожерелье тончайшей работы. Сапфиры играли в отсветах пламени, пылавшего в очаге, и Мартин сразу вспомнил смеющиеся глаза госпожи баронессы.

— Прекрасно, — искренне сказал он. — Это для вашей жены, господин?

Барон оглушительно расхохотался, спугнув с карниза летучую мышь.

— Угадал, леший! Только не для этой, для другой.

— А…

— Молчи, иначе велю тебя выпороть. У нас скоро будет новая баронесса, младшая дочь графа де Галье. А эта холопка помрёт от… холеры, что ли. Или шею на лестнице сломает.

Волосы зашевелились у Мартина на голове. Он, конечно, знал, что баронесса бесплодна, но обычно знатные дамы, не сумевшие родить потомства своим супругам, всего лишь отправлялись в монастырь…

— Монастырь не годится. — Барон словно прочитал его мысли. — Её папаша, сутяга и торгаш, затеет расследование, и любой лекарь скажет, что эта дурища совершенно здорова и способна к деторождению. Оно мне надо, а?

— Но…

Корявая пятерня его милости схватила Мартина за воротник и потянула вперёд, к красному пьяному рылу, почти вплотную.

— Молчи, леший. Не бывать холопской крови в жилах де Бельвейзигов. Это нетрудно устроить, если не боишься поповских начетчиков. Я не боюсь. И если узнаю, что ты кому-то проболтался — сгною в башне.

Барон втянул в себя крепчайшую граппу одним могучим глотком, и взгляд его стал таким же оловянным, как и его кубок. Он уже начинал терять связность речи.

— Можт и так сгн… сгною…

Оставалось надеяться, что он уже достаточно пьян и завтра он не вспомнит об этом своём намерении, но голова Мартина была занята совсем другими мыслями.

Наутро всё было, как обычно. Казалось, барон напрочь забыл о том, что наговорил молодому егерю по пьяному делу, однако Мартин не сомневался, что он не забыл о сапфировом ожерелье. И боялся только одного: не успеть. Он очень торопился, но всё равно прошло три дня, прежде чем он собрал все необходимые в дальней дороге вещи и нашёл возможность поговорить с её милостью.

Баронесса поверила. Всему и сразу. Просто поверила, наверное, у неё были какие-то свои опасения, а рассказ Мартина только завершил дело. Она сказала, что вернётся к отцу. Купец первой гильдии Дювон, богатейший человек графства Оле, сумеет защитить свою дочь.

Она собиралась бежать одна.

Мартин не позволил.

Той же ночью они пустились в путь.

Что-то шевельнулось на границе круга света от костра. Этого оказалось достаточно, чтобы Марта вздрогнула и прижалась к спутнику. Тот успокаивающе тронул ее руку и привстал. Голубоватый отблеск огня скользнул по легкому арбалету.

Незнакомец, кем бы он ни был, не уходил, но и не приближался.

— Эй, кто ты? Стрелять буду!

Темная фигура помедлила и, тряхнув головой, откинула капюшон. Под капюшоном пряталась молоденькая встрепанная девица. Она молча стояла, не двигаясь с места, и смотрела ему в глаза.

Мартин опустил оружие.

— Не бойся, мы не разбойники. Ты здесь одна? Ты заблудилась?

Незнакомец… незнакомка неуверенно кивнула.

Марта, поняв, что бояться вроде бы нечего, выглянула из-за спины Мартина.

— Не бойся, мы тебя не тронем! Как тебя зовут? Хочешь сесть к огню? Иди сюда.

Девушка стряхнула оцепенение и подошла ближе. Кинула на землю свою тощую сумку. Места под навесом было немного, но ей хватило: росточка она была небольшого, узкоплечая, как пацан-подросток.

— Благодарю. — Голос был слегка осипший, на таком-то ветру другое было бы странно, но по-своему приятный. Куцая черная косичка, темные, цвета толком не разобрать, глаза. Одежонка совсем худая, на честном слове держится, разве что плащ красивый.

— Ты замерзла? Ветер жуткий. — Марта стянула с себя теплую серую шаль и протянула девушке — той явно нужнее.

— Как ты сюда попала? — всё ещё настороженно спросил Мартин. Ему девица не нравилась, но если баронесса…

— Тропинка привела, — отшутилась незнакомка. — Горицвет искала, да притемнилась и заплутала.