Нам удалось уйти, но река змеилась и петляла за нами — мимо разоренных деревень, которые уже некому было разграбить. Нас было слишком мало, мы слишком устали, чтобы сжигать все попавшиеся на пути трупы — и поплатились за это, когда поднявшийся над рекой туман окутал берега. Я снова не смогла никого спасти — кроме этих двоих и охапки книг, которую я не решилась бросить.

Я предпочла бы оказаться где угодно, но не здесь. Пусть бы в том городе, где я родилась, и где мое племя нашло пристанище на несколько спокойных лет. Но я стою здесь, на берегу реки, и вглядываюсь в туман. Я все еще остаюсь провидицей, пусть меня давно считают полуслепой старой девой, помешанной на книгах. Глаза болят от напряжения, и я молю всех известных мне богов: пусть сейчас я увижу это вовремя.

Тем не менее, сначала я слышу плеск гребного колеса и только потом вижу махину, выплывающую из тумана. Цилла беспокойно озирается и хватается за рукоять меча. Рове хныкает и дергает меня за руку. Мне очень жаль, но я не могу их успокоить — я сама читала об этом только в книгах.

Туман редеет, и я вижу сигнальные огни — мутные и дрожащие шары, они становятся чуть меньше, когда я щурюсь и смаргиваю слезы. Река приходит в движение, и железная махина величественно плывет к берегу, тесня волны одна на другую. В глазах Циллы немой вопрос, и я напряженно киваю. Я еще никогда не видела кораблей, способных проплыть границу между мирами. Да и теперь — это получается у меня так себе.

На высокий берег, в одно мгновение ставший причалом, опускается трап, и я вижу силуэт того, кого мое племя всегда называло Проводником. Несколько мгновений я не могу разобрать, какого он пола, но наконец понимаю, что это женщина. Когда она подходит, я протягиваю Проводнице плату. В прежние времена наше племя приготовило бы золото и драгоценные камни, но сейчас у меня есть только окровавленная рыжая прядь от Циллы и горсть разноцветных бутылочных осколков от Рове. Завидев свои сокровища, он снова начинает хныкать, но я только стискиваю его ладонь, и он замолкает. Как ни странно, Проводница выглядит довольной: она скупо улыбается. Ее кожа покрыта морщинами и обожжена нездешним солнцем.

— Ты уверена в своем выборе, Провидица? ― спрашивает она.

О боги, конечно же, нет! Я паршиво умею выбирать. И я оглядываюсь на свое маленькое племя. Цилла смотрит исподлобья — теперь и она видит Проводницу, и не похоже, что ей это нравится. Ее рука лежит на рукояти меча. Рове напуганно всхлипывает — мое беспокойство передалось и ему. По его штанине течет дымящаяся струйка.

Откуда мне знать, что сейчас я выбираю правильный путь? Все это правда: я и есть старая дева, помешанная на книгах, которая почему-то способна видеть пути в другие миры. Но откуда мне знать, какой мир я смогу обменять на наше скромное подношение? И откуда мне знать, как там отнесутся к людям, пришедшим из ниоткуда? Порой нам приходилось выживать, продавая предсказания и воруя на рынках…

Я оборачиваюсь к своим людям в поисках ответа. Рове возбужденно мычит, а Цилла хмурится. Вдруг она упрямо вскидывает голову. Ветер шевелит ее волосы и путает русые пряди с седыми.

— Да, — отвечаю, — я уверена.

И осторожно ступаю на трап, нащупывая ногой ступени. Мои люди поднимаются вслед за мной. Что бы мы ни оставили здесь, чем бы ни дорожили в прошлом — скроет туман. Мы продолжаем путь.

fandom Elf 2016

В одном королевстве правил очень суровый король.

Не жестокий, нет — просто суровый. Подданные его любили: при нём королевство процветало. А вот придворные не очень: строг был к себе и от других того же требовал. А уж от наследника, сына своего — и подавно. Так что принц Элрик был рад любой возможности хоть ненадолго отвлечься от дел и найти себе приключений. А уж когда отец внезапно уехал — так это само небо, считай, велело развлекаться.

Тут же была организована королевская охота, и принц в сопровождении других таких же молодых аристократов шумной процессией выехал из столицы. Путь они держали в дальний заповедный лес, где их точно никто бы не побеспокоил. Так и вышло. Бутылей вина у охотников было больше, чем стрел в колчанах, и веселье удалось на славу. Хотя и без ужина они не остались: звери здесь были доверчивые, людей бояться не приученные, а потому, считай, сами шли в руки.

Уже солнце скрылось за верхушками деревьев, костры ярко пылали, а вино лилось рекой, когда на поляну, где веселились молодые придворные, вышел юноша. Вида он был странного: босой, в одних штанах и рубахе, простоволосый, а волосы — длинные, такие не у всякой девицы встретишь. Шагнул юноша к костру и замер, глядя на людей.

Его бы и не заметили, приняв за одного из слуг, если бы он не спросил громко:

— Что вы делаете в моем лесу?

Вот тут внимание на него обратили все. Сам Элрик невольно рассмеялся: какой-то оборванец и столь наглый? А тот открыл рот и уже не закрывал, объясняя, что он эльфийский принц, лес — его, а людям тут делать совершенно нечего. Надо сказать, говорил он вполне складно, даже красиво, поэтому внимали охотно, особо удачные места встречая взрывами смеха.

— Эй, там, привяжите дурака, пока еще чего не натворил, — утирая слезы, крикнул Элрик. — Ягоды в этом лесу, видно, хорошие растут, раз его так повело!

Это еще больше развеселило всех, особенно когда юноша, которого слуги споро примотали к ближайшему дереву, принялся теперь уже и ругаться, требуя освободить его. Развлечение вышло неплохое: придворные то и дело поддакивали или картинно ужасались предстоящим им карам. Особенно бойкая леди смущенно прикрывалась веером, уточняя, из-за каких именно кустов сейчас появятся воины дивного народа.

Наконец, им это надоело, и о выдохшемся и замолчавшем юноше забыли до утра. Утром-то вспомнили только потому, что у дерева никого не было, одни веревки развязанные в траве лежали. Решив, что кто-то из слуг пожалел дурачка, Элрик даже выяснять ничего не стал, рукой махнул, сказав только, что смерть юноши, если что, будет на совести освободившего.

А потом и вообще забыл об этом случае. Некогда было вспоминать, потому что вернулся отец, навалились дела.

Шли годы.

Элрик стал королем, женился, супруга родила ему дочь. Наследника все никак не получалось, а у короля было слишком много дел. Королевство, разбогатевшее при его отце, было лакомым куском, и Элрик защищал его как мог, в основном дипломатией, но случалось и за меч браться.

Со всем этим на развлечения не хватало сил, и следующий выезд на охоту случился через много лет, когда уже и дочка на выданье стала. Элрик даже сам не верил, что уезжает из дворца, чтобы отдохнуть, а не по делам. Но лаяли псы, весело гомонили вокруг выряженные придворные, и это действительно была охота, а не военный поход.

Так что король расслабился, позволив себе смеяться вместе со всеми, въезжая под кроны заповедного леса. Вот только ветви как-то очень уж подозрительно шумели и конь всхрапывал — но вроде никакой опасности не было. На всякий случай проверив амулеты, Элрик решил: пусть всё идет как идет. А если где-то предатель — так сам себя выдаст.

Но предателя не оказалось.

Просто в какой-то момент рядом стало пусто. Лай и звуки голосов удалились, свита скрылась где-то за деревьями, будто и не было её. Элрик понял, что едет в абсолютном одиночестве. И, хуже того, он внезапно понял, что заблудился. Лес вокруг был странным, незнакомым, солнце будто петляло по небу, сбивая с толку, а развернувшись, он не обнаружил за собой следов.

В конце концов он выехал к ручью и остановился напоить коня, размышляя, что же делать. Тут раздался стук копыт, и Элрик вскинулся: неужели свита нашла его сама? И это действительно оказались всадники, но вовсе не его люди.

Странные это всадники были.

Высокие, хрупкие, они ехали на белоснежных тонконогих лошадях, напоминая видения. Ветер раздувал легкие полы их одежд, и казалось, моргни, вспугни громким звуком — и улетят, испарятся. Но нет, лишь казалось: завидев человека, они направили своих коней к ручью, замерев на том берегу. Предводитель чуть тронул поводья, выезжая вперед.