— А у кого тут прорезалось чувство юмора? — рассмеялся Тераи. Он взял Стеллу за руку — и они покинули студию, забрав запись.

Дел еще предстояло много.

— Лео, за мной, — скомандовал я.

Карантин был объявлен, но для желающих покинуть планету оставили коридор, который закрывался через четыре часа.

Ни Стелла, ни Тераи не желали ее покидать. Они нашли друг друга — и дом. И я был уверен, что, если первой у них родится девочка, они назовут ее Лаэле.

С мужскими именами было хуже: «Лев» звучало маловразумительно и напоминало «Лео», а один Лео в семье уже был. От «Сташинека» же Стелла начинала неконтролируемо хохотать — и Тераи, поворчав для виду, к ней присоединялся.

Мне предложили остаться. Я отказался.

Тогда мне предложили взять с собой Лео. Это был большой жест для Тераи. Все-таки его другом Лео был дольше, чем моим. Но я закатал рукав, посмотрел на свою метку — и ответил, что там, куда я направляюсь, сверхльву не место. На самом деле я просто боялся, что Лео не сможет попасть со мной туда, куда мне было надо.

— Что ж, — вздохнул Тераи, — тогда я оставлю вас одних. Прощайтесь.

Он знал, что с ним мне проститься будет легче, чем с Лео, но он ошибался. Я сжал его руку и стоял так довольно долго, не зная, что сказать. Как объяснить ему, что он мой, а я его «Далекий брат», и что если бы не он, я не понял бы о себе и трети того, что понял.

— Абалкин, — наконец возмутился он, — ты хочешь сломать мне руку?

— Прости.

— Вот лучшее слово для финала истории. «Прости», а не «Прощай».

— Звучит глубокомысленно. Вергилий?

— С приобретением чувства юмора ты стал дурак дураком.

— Взаимно. Иди.

И он ушел.

Я сел на корточки рядом с Лео, обнял его за щеки и поцеловал в умный высокий лоб.

— Просто ветер переменился, — пробормотал я в шею льву. — Помнишь? Просто подул западный ветер. Веди себя хорошо.

У меня не было больше умных слов. Лео положил лапу мне на плечо, ткнулся носом в ухо. А потом отпустил — потому что ничего не попишешь, если ветер переменился.

Я потрепал его по гриве на прощанье и пошел к своему катеру. Бок еще немного дергало. Но за то время, что я буду двигаться к границе двух наших заповедников, все должно было затянуться окончательно.

О том, что будет со мной дальше, я не загадывал.

Но надеялся, что будет залитый солнцем бор на косогоре. И Майя выйдет ко мне из леса. И я обниму ее. И никогда больше не разожму рук.

fandom Fantasy 2016

Тонкий серпик молодого месяца больше морочил, чем действительно что-то освещал. А уж в лесу, густо заросшем понизу лещиной и акацией, даже слабые его проблески тонули среди шевелящихся теней. Ветреная, стылая октябрьская ночь даже у самого заядлого любителя прогулок на свежем воздухе вызвала бы только одно желание: поплотнее закрыть окна и выпить у камелька кружечку грога.

Но двум теням, скользившим между тёмными и хмурыми деревьями, похоже, такая погода была на руку. Никакого недовольства мраком, холодом или ветром целеустремлённые тени не выражали. Двигались они быстро, значит, под ногами у них была тропинка, неразличимая для непосвящённых. Они бежали почти по прямой, оставляя позади чёрную глыбу замка Бельвейзиг.

Тень пониже запнулась, может быть, даже вскрикнула, но её голосок был слишком слаб, чтобы пробиться через скрежет трущихся друг об друга ветвей.

Мартин крепко держал её под локоть, и первую минуту казалось, что всё не так и плохо.

— Вы сможете идти, ваша светлость? — Она едва различила слова в этом ужасающем вое, которого не постыдилась бы целая свора баньши.

— Да, — храбро сказала Марта, ступила на подвёрнутую ногу и снова охнула. Боль выстрелила в лодыжку, как самый меткий лучник. Наконечник стрелы явно был подпилен, потому что разлетелся внутри десятком жгучих осколков.

Она закусила губу и чуть не расплакалась. Они не смогут бежать дальше, их догонят и убьют. Обоих. Теперь — обоих.

— Оставь меня, возвращайся в посёлок, — проблеяла она, чувствуя, как злющий ветер режет под веками.

Мартин покачал головой и вдруг одним мгновенным движением взял её на руки. Он был очень сильным, а она весила немного даже в тёплой одежде, но… Даже неопытная Марта понимала, что долго и быстро он не сможет её нести. Ещё и сумка. Их догонят люди барона и… Обоих.

— Мы переночуем в моём схроне. — Теперь, когда губы Мартина почти касались её щеки, она слышала самый лёгкий шёпот. — Это недалеко. Вы отдохнёте, я наложу повязку, и на рассвете мы пойдём дальше. Ничего, нас не найдут. Они будут искать по тракту, а пока сообразят, мы уже пересечём границу аллода. Ничего, ваша милость, не огорчайтесь. Моя матушка всегда говорила, что судьба всегда знает, как лучше.

Он свернул со стёжки, и, чтобы ветки не хлестали по щекам, Марта вжала лицо в его куртку. Куртка пахла августом и чабрецом…

… и от пряного аромата кружилась голова. Кто распорядился свалить целый стог чабреца под её окнами?

Юная баронесса де Бельвейзиг отдёрнула занавеску, чтобы высмотреть во дворе кого-нибудь из прислуги поприветливей и попросить отгрести тимьян подальше, за угол. Хорошо бы попался на глаза Бьорн, он точно сделает. А остальные… Не жаловали в древнем замке молодую жену барона Хольгера, помнили постоянно, что она не голубых кровей. Барон хотел денег отца будущей баронессы, в девичестве Марты Дювон, а старый Дювон хотел, чтобы его внуки носили титул. Чего хотела сама Марта, в ходе этой полюбовной сделки спросить забыли.

— Бьорн! — позвала баронесса, смешно вытягивая шею. — Бьорн!

— Здесь я, ваша милость! — седой, но очень крепкий слуга вынырнул из-за сарая. Обычно расторопный, сейчас он двигался рывками, потому что тащил за собой упирающегося паренька. Марта рассмотрела, что паренёк чуть младше её самой, лет шестнадцати от силы, но высокий и широкоплечий. Худой, правда, но были бы кости, мясо нарастёт. Всклокоченный, рубаха порвана. Нос у мальчишки расквашен, а руки связаны. Глядит волчонком. Нет, пожалуй, уже волком.

— Кто это, Бьорн?

— Браконьер, ваша милость, — охотно пояснил слуга, но как-то странно поморщился, словно болел у него зуб. — Наш, из посёлка. Фабиан и Йохан поймали, когда он рубил ольхи в роще. Думал, наверное, что так рано дровяных воров никто не будет высматривать.

Марта уже знала, что здесь ворам, покусившимся на имущество барона, рубят руки. И неважно, золото украдено или вязанка дров. Безрукий калека в шестнадцать или сколько там ему. Будет ли его кормить семья или продаст в заезжий балаган уродов? Она уже не чувствовала резкого запаха душистой травы.

— Дурак молодой, — недовольно сказал Бьорн, — теперь мамка его и сестра-соплячка точно зиму не переживут. Что они наработают, а? Отца уже пять лет как нет, сухотка прибрала, а теперь им ещё калеку кормить. Я его в подвал отведу, посидит, пока господин барон вернётся, а потом к вам прибегу, госпожа баронесса, минутку всего подождите.

Бьорн думал о том же, что и Марта.

— Стой, — сорвалось с губ раньше, чем она успела подумать, зачем ей это надо. Просто острый кадык на длинной шее браконьера подёргивался. Губам он дрожать не позволял, а вот кадык… — Тебя как зовут?

Глаза серые, ясные, под ровными густыми бровями. Она думала, что он будет молчать, стиснет губы в замок, но парень ответил:

— Мартин. — И добавил тихо: — Госпожа.

Мартин. Марта. Марта и Мартин. Забавное совпадение.

Это, наверное, и решило дело. И ещё то, что — Бьорн, а не Карл или Густав. Бьорн не доложит барону, ему тоже жаль Мартина, его мамку и соплячку-сестру. И Марту, кстати, седому Бьорну тоже жаль.