Тристан очнулся, дрожа от холода и тяжело дыша. Вокруг не было ничего, кроме призрачного тумана и неясной тьмы. Казалось, принц парит в воздухе, и какая-то неведомая сила слегка разворачивает его тело то вправо, то влево.

«Может, это и есть смерть? — подумал он. — Вечность?»

— Тристан! — откуда-то из мрака воззвал к нему мужской, смутно знакомый голос. Принц напряг зрение, но по-прежнему ничего не увидел. — Тристан!

Медленно обретая форму, перед ним возникла фигура человека.

Это был его отец.

Принц захотел броситься к нему, но не смог сдвинуться с места. Чем больше он старался, тем сильнее чувствовал, что скован непонятной силой.

— Не пытайся приблизиться ко мне, сын мой. — В голосе короля Николаса слышались хорошо знакомые властные нотки. — Это невозможно. Я мертв, а ты жив, и эту черту тебе пересекать не позволено.

На глазах Тристана выступили слезы.

— Я сплю? — спросил он.

— Нет, — ответил Николас.

Отец стоял перед сыном, облаченный в светло-голубое одеяние, которое было на нем в день церемонии отречения.

— Где мы, отец? — услышал принц собственный голос, эхом отдавшийся в пустоте.

— Это не имеет значения, — ответил Николас. — Важно другое: то, что я, может быть, в последний раз могу поговорить с тобой. Помни, мы все — и я, и твоя мать, и Фредерик, и маги Синклита — любим тебя.

По щекам Тристана струились слезы.

— Пожалуйста, прости меня, отец…

Ощущая за спиной становящуюся все более невыносимой тяжесть дреггана, он, не сдерживаясь, дал волю слезам. Сердце Тристана разрывалось от нестерпимой боли.

— У тебя не было выбора, — мягко произнес король, не сводя любящего взгляда с сына. — И ведь я сам, вспомни, просил тебя об этом. Но я здесь не для того, чтобы обсуждать этот момент.

Николас приблизился к принцу почти вплотную и некоторое время внимательно разглядывал медальон, висящий на груди сына.

— Я пришел сказать вот о чем. Ты должен сделать все, что в твоих силах, чтобы спасти сестру — и вместе с ней наш мир. — Он помолчал, все еще глядя на медальон, как будто вспоминая то, что было связано с ним. — В тебе и в ней будущее Евтракии, единственная ее надежда. Ты, и только ты, должен стать правителем нашей страны, ты, и только ты, должен освободить Шайлиху от наваждения и увезти домой, в Евтракию, где она станет в мире и покое растить свое дитя.

Образ короля начал тускнеть, и принц понял, что очень скоро отец уйдет уже навсегда.

— А теперь усни, сын мой. — До боли знакомый голос становился все тише. Спи и набирайся сил, чтобы, проснувшись, ты смог выполнить свое предназначение.

Произнеся эти слова, король Николас исчез.

«Клянусь действовать и даже мыслить только в соответствии со своими принципами: материальные блага — ничто, если речь идет о чести и долге. Клянусь защищать Парагон, чего бы это ни стоило. Клянусь поднимать руку на человеческую жизнь только в целях самозащиты и лишь после того, как предупрежу противника. Клянусь всегда править с мудростью и состраданием».

Эти слова возникли словно сами собой. Произносивший их голос был похож на его собственный, но смысл сказанного ускользал от Тристана. Он знал лишь, что уже где-то слышал эти слова и они чрезвычайно важны для него.

Снова возникло ощущение, будто тело медленно поворачивается в воздухе. Сознание начало проясняться, и вместе с нахлынувшей болью принц вспомнил, что эти слова были клятвой правящего монарха Евтракии.

Казалось, болела каждая частичка тела, набухшие веки слипались. Несмотря на это, Тристан медленно начал осознавать свое положение. Он, словно муха, спеленатая паутиной, был со всех сторон окружен металлическими прутьями узкой клетки, которая, слегка покачиваясь, висела в воздухе. Спина ощущала тяжесть колчана с ножами и дреггана, и принц едва не взвыл от ярости, когда понял, что воспользоваться ими не было никакой возможности: он мог шевелить только пальцами. Капли холодного пота выступили на лбу Тристана и поползли по щекам, шее и ниже, вызывая неприятное ощущение обреченности.

Превозмогая боль, он открыл глаза и увидел женщину с черными, подернутыми сединой волосами, в роскошном красном платье с вышитым на груди золотым знаком Пентангля. С ее шеи на золотой цепи свисал Парагон.

«Это наверняка Фейли». — Принц содрогнулся, поняв, что находится в полной ее власти.

Волшебница стояла перед белым мраморным алтарем и разглядывала Тристана с таким видом, словно он был существом из другого мира. Она была ничуть не менее прекрасна, чем Сакку, хотя и на свой лад. Однако в ее блестящих карих глаза можно было заметить легкий, едва заметный отблеск безумия. Принц вспомнил ночь, проведенную в древесном доме Фегана, и предостережение увечного мага. «Ты собственными глазами убедился, что они способны творить неизмеримое зло. Но, хоть ты и Избранный, хочу предостеречь тебя от ошибки. Что бы там ни творила Сакку, она ничто по сравнению с Фейли».

Взгляд Тристана окончательно прояснился, и теперь он смог увидеть и двух других волшебниц, стоявших поодаль, и убранство всего огромного помещения с выложенным во весь пол символом Шабаша. Шею стройной, рыжеволосой и голубоглазой волшебницы украшал изумрудный кулон в форме Пентангля. По плечам той, что стояла рядом с ней, рассыпались длинные белокурые локоны, и она, не сводя глаз с принца, поигрывала одним из них. Обе они, как и первая госпожа Шабаша, были одеты в красные платья. Не имея возможности обернуться, Тристан не знал, что находится у него за спиной, и это создавало еще большее ощущение собственной уязвимости.

— Ну вот, наконец-то и петушок в курятнике! — услышал он смутно знакомый женский голос; несмотря на легкомысленный тон, в нем ясно читалась угроза.

Сакку.

Вторая госпожа Шабаша вошла в помещение и направилась к остальным. Судя по ее виду, она совсем недавно отдавала должное своим извращенным развлечениям; на сапогах волшебницы были видны следы крови. Черные леггинсы и такой же жилет плотно обтягивали ее великолепное тело, с отделанного серебром пояса свисал длинный черный кнут. Каблуки сапог звонко стучали по мраморному полу, когда она подходила к принцу. Остановившись перед ним, волшебница вперила в Тристана оценивающий взгляд миндалевидных глаз, которые он так хорошо помнил — и ненавидел от всей души.

Сакку просунула палец между прутьями клетки и с силой надавила на его рану. Страшная боль пронзила тело принца, он почувствовал, как из раны снова потекла кровь. Улыбаясь, вторая госпожа Шабаша облизнула окровавленный палец и прикрыла глаза.

— О, какая чудесная кровь! — произнесла она почти нежно, словно на всем свете не существовало никого, кроме нее и Тристана. — Никогда не пробовала ничего подобного.

Упираясь руками в бедра, она повернулась к трем другим волшебницам.

— Он прекрасен, не так ли? Я говорила вам об этом. — Сакку вновь посмотрела на принца. — На случай, если тебя это интересует, клетка, в которую ты заключен, носит на звание «виселицы». Очень полезное, на наш взгляд, приспособление. Но я забыла о приличных манерах! Позволь представить тебе присутствующих. — Она широко повела рукой в сторону стоящих рядом с ней волшебниц. — Это Фейли, Вона и Забарра. Они давно жаждали встретиться с тобой!

Тристан молчал, застыв в своем тесном узилище — «виселице», как назвала его Сакку.

— Однако здесь нас только четверо, — сказала Фейли. — Не пора ли представить принцу ту, ради которой он проделал столь долгий путь? — Она поднялась в воздух и приблизилась к клетке. — Ту, которая совсем недавно присоединилась к нам, — прошептала она почти благоговейно. — Ты, без сомнения, знаешь, о ком идет речь. Избранная, которую мы так ждали… — Первая госпожа Шабаша сделала паузу и продолжила тоном, в котором ощущалось почтение: Пятая волшебница. Твоя сестра Шайлиха.

При упоминании имени Шайлихи у Тристана перехватило дыхание от предвкушения встречи с сестрой. Он вперил в Фейли взгляд, в котором полыхала ненависть.