На следующий день в окрестностях Цитадели заметно похолодало, ветер гнал по небу серые облака, дождь поливал скалистые утесы острова. Гибель волшебниц, исчезнувших с лица земли, вызывала все новые и новые молнии, сопровождавшиеся раскатами грома и воем бешеных порывов ветра; такой потери Каприз не знал уже давно. Ближе к вечеру буря утихомирилась, и озеро затянул густой туман, окутавший развалины когда-то величественного замка и вновь делавший его недоступным.

Из пелены тумана медленно выплыло яркое лазурное мерцание, постепенно увеличивавшееся в размерах. Оно неторопливо приблизилось к одинокой маленькой могилке, на которой лежали увядшие цветы.

Мерцание закружилось, постепенно сжимаясь и трансформируясь: над кучкой камней воспарили мерцающие лазурные руки и начали разбирать их, обнажив завернутое в простую ткань маленькое тельце. Повинуясь неведомой силе, мертвый младенец поднялся в воздух и опустился на подставленную лазурную ладонь.

По взмаху другой руки камни снова сложились как прежде, и внешне могила приобрела свой первоначальный вид.

Откуда-то с небес зазвучал хор голосов, слышать которые могли только развалины Цитадели.

«Наши наместницы на земле потерпели поражение от того, кто когда-то был легкомысленным, безответственным человеком, — говорили голоса. — Теперь же он стал поистине Избранным. Но не все пропало. Наследник Избранного, а значит, и его кровь достанутся нам».

Грудь младенца, в лице которого причудливым образом соединились черты отца и матери-волшебницы, начала медленно подниматься и опускаться, щеки окрасил легкий румянец.

Он открыл глаза. Спокойный, почти разумный взгляд был устремлен ввысь. В нем не ощущалось ни тени страха.

«Первенец Избранного жив, и теперь он принадлежит нам».

Держа младенца на ладонях, призрачные лазурные руки медленно поднялись и растаяли в ночном небе.

И вновь Каприз разразился завываниями ветра, молниями и громовыми раскатами, еще более яростными, чем после гибели Шабаша.