— Кость, — немного отстранившись от него, начала я свою импровизированную речь.

Было сложно делать первый шаг, страшно задеть чувства дока, но он прав, лучше сейчас, чем копить, а потом взорваться в один момент.

— Давай, детка, не бойся. Я постараюсь понять, — улыбнулся Градов краешком губ, еще не подозревая какую правду намеревалась вывалить на него.

— Ты всегда говорил, что готов спасать человека независимо от отношения и его статуса.

Костя кивнул в ответ, скользя взором по моему лицу. Я закусила губу, стараясь подобрать слова, чтоб все прозвучало менее резко.

— Когда ты понял, что перед тобой на носилках Олег, что ты почувствовал?

— Растерянность, пожалуй, — выдержав паузу, ответил Градов. — А потом пришла мысль, что ситуация не терпит промедления и его необходимо срочно вытаскивать с того света.

— Но не вытащил, — потупив взор, произнесла я.

— Да, не смог, к сожалению.

— А не было у тебя мысли, что он не заслужил того, чтобы жить дальше?!

— Ты на что намекаешь? — вскинул Костя бровь. — Не хочешь ли сказать, что я специально медлил… Катя, о, Господи, — обхватил Градов руками виски, подняв голову кверху. — Неужели ты всерьез могла подумать о таком, решила, что человеческая жизнь для меня равняется нулю. Не могу поверить.

— Костя, — схватила я его ладонь, — но ведь ты сам грозился Олегу, что он ответит за свой поступок.

— И ты подумала, что поступлюсь принципами и на первое место выйдут личные обиды?! — повысил Костя голос, все еще не желая верить в то, что слышит подобное от меня.

Да, это удар в спину, по-другому и не скажешь. От кого, кого, а уж от своей любимой док точно не ожидал подобных обвинений. Я прекрасно понимала, что нагло, исподтишка бью его под дых сейчас, что мои подозрения равносильны убийству и чем тогда я лучше тех, кто безжалостно отнимает жизнь у других?!

— Просто элементы сложились словно пазл, и твои слова и все, что произошло дальше. Ведь теперь, когда его нет, нам ничего не мешает быть вместе.

Костя нервно рассмеялся, дернув щекой.

— Вот именно, теперь как раз и мешает. Твои идиотские подозрения и мысли. Катя, я поражаюсь тому, ну ладно одно дело ревновать и накручивать себя, но считать меня убийцей — это ни в какие ворота не лезет. Не ожидал от тебя, милая.

— Прости… — тихо промолвила я, сделав попытку дотронуться до него, но Костя отшатнулся от меня, словно от прокаженной.

Ему было мерзко, брезгливо находиться со мной в одном помещении. Мои слова его обижали, разрывали ему сердце. Я чувствовала эту боль, он захлёбывался от нее, яд проникал во все его органы, медленно разъедая и разлагая их. Я была его ядом.

— Знаешь, Катя, нам в самом деле лучше побыть порознь. Не хочу, чтобы в моем присутствии тебе все напоминало о нем, и ты постоянно терзала себя, что рядом с тобой находится преступник, для которого постулаты жизненные — пустое место.

— Док, — шагнула я к нему, — пожалуйста, ты не так все понял.

— Катерин, не стоит оправданий, мне все понятно. Извини, что перевернул всю твою жизнь с ног на голову, я действительно не представлял, что все может так повернуться. Меньше всего мне хочется, чтобы ты страдала.

— Это пройдет…

— Когда-нибудь обязательно, — усмехнулся он, — надеюсь поздно не будет. Черт, — стукнул Костя кулаком в стенку, сжав челюсть.

Я видела, что он готов взорваться, разнести все подобно смерчу, он не желал так просто сдаваться, отпускать меня, давать время. Не хотел, не мог. Градову тяжело было переступить через собственные чувства, ведь это было равносильно тому, что сделать несколько шагов назад.

Слезы покатились огненными каплями по моим щекам, мне до одурения хотелось прижаться к его телу, целовать, обнимать, шептать что-то невнятное, но в то же время сознание словно парализовано, ноги не могли сделать даже шага.

Я самовольно разжала пальцы, будто отпуская его, отпуская свою жизнь, даря ее кому-то другому. Я «дарила» Костю, прекрасно осознавая, что включаю зеленый свет для Алисы и остальных. Но пока сама не приду к общему знаменателю, не смогу быть искренна с ним.

— Люблю тебя, Костя, — прошептала, глядя в пустоту.

— Не надо, Катя, пожалуйста, — выкрикнул он, прижимаясь спиной к стене, — зачем ты это говоришь, не делай больнее ни мне, ни себе.

— Я не смогу без тебя, — размазывая слезы и дрожа, будто кленовый лист на ветру, заикаясь, произнесла в ответ.

— Сможешь, малышка. И не надо противоречить самой себе.

Костя подошел ко мне почти вплотную, его теплые пальцы коснулись моей щеки, провели немного вниз, очерчивая контур губ. Я закрыла глаза, зажмурилась, стараясь запомнить этот момент, сохранить его в памяти, словно фотокарточку, пронести сквозь ветра и вьюги. Он не поцеловал, не обнял, а осторожно ступая, вышел из квартиры в холодную сентябрьскую ночь, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Я медленно сползла по стене, подтянула ноги к груди и уткнулась в них лицом, дав наконец-то волю своим слезам. Они катились горохом, губы, искусанные до крови, горели, и казалось сил уже не было ни на что. Я собственными руками препарировала нашу любовь. В висках отчаянно пульсировало, и осознание, что он больше не вернется пришло почти сразу. Резко вскочив, словно подстреленный хищник, заметалась по квартире, не зная куда себя деть, будто бы искала пятый угол и не находила. В лабиринте чувств оказалось так легко потеряться, достаточно просто разжать пальцы.

— Дура, какая же ты дура, Катя, — закричала я, подхватывая с комода вазу и целенаправленно запуская ее в стену. — Ненавижу, ненавижу эту жизнь, этот дерьмовый мир, себя.

Ваза, соприкоснувшись со стеной, разлетелась на сотни осколков, которые упали к моим ногам хрустальными каплями. А сверху катились слезы, приземляясь беззвучно на пол, сейчас я оплакивала свою любовь, свою жизнь, нашу общую боль.

Обнаженные серые ветки царапали подоконник за оконным стеклом, будто дикий зверь своими когтями скреб по бетонным стенам в надежде выбраться из заточения. Ветер завывал, отрывая чуть влажные листья от холодного асфальта и поднимая их ввысь. Погода навевала хандру и сплин, вот именно на нее я и списывала свою трехнедельную апатию, когда хочется лежать под одеялом с закрытыми глазами и не шевелиться. Потому что каждое движение причиняет боль, пронизывающую, острую, от которой невозможно убежать и скрыться.

Я вновь перевернулась на другой бок и уставилась в стену напротив, уже отчетливо понимая, что начинаю ненавидеть эту бетонную коробку, которую еще недавно называла «любимым домом». Вмиг все опостылело и стало чужим, наверное, в тот момент, когда Костя перешагнул порог и ушел.

Уже три недели без него, кажется, я разучилась дышать и мыслить, по большей части валялась в постели, переложив все рабочие вопросы на хрупкие плечи помощницы. Тоня поначалу пыталась вытянуть меня из этого кокона, но, промучившись неделю, плюнула и правильно сделала, легче мне не становилось, несмотря на уверения знатоков, что время лечит. В моем случае оно утягивает в торфяное болото.

Почти каждый день я по десять раз набирала его номер, но телефон Градова молчал. Как только светало за окном, пальцы снова суматошно жали кнопки, это превратилось уже в своего рода ритуал, но абонент так и не пожелал откликнуться на мой зов. Аппарат был отключен, а док…он, наверное, поставил жирный крест на мне. Не простил, не понял…

— Иди поешь, — раздался вкрадчивый голос Вадима, — ну сколько можно валяться в постели, бока не болят еще?

Я лишь тяжело вздохнула, кутаясь в одеяло. Сегодня в наряд заступил муж Ольги, с чего-то в последнюю неделю они взяли, что мне обязательно нужна нянька и теперь поочередно несли пост возле моей кровати, стараясь насильно покормить, заставить разговаривать, встать наконец-то. Но получалось у них не очень, хоть они и отчаянно старались, пытаясь воззвать к моей совести и дружеским чувствам.

Конечно, я была им благодарна, но сейчас мне это было не нужно. Это, как сытый голодного никогда не поймет. Боль внутри растекалась оловом, заполняя каждую клетку, она раздирала, обжигала. По ночам, когда оставалась одна, я, словно волк-одиночка, выла. Это даже не было плачем, потому как кажется слезы закончились, высохли, как высыхают мелкие речушки в жаркий сезон.