– Сомневаюсь, что капитан говорил так из вежливости, ибо он не способен думать ни о чем, кроме моря и оружия. Ему нужны деньги на оснащение нового корабля, и он не может позволить себе оставить тебя в своем шатре. И он, конечно же, получит за тебя хорошую цену. Но когда я думаю о том, что тебя продадут тому, кто выложит больше, мне хочется кусать локти и рвать на себе волосы.

– Неужели ты действительно любишь меня, Микаэль? – удивленно спросила она и, смягчившись, нежно коснулась рукой моей щеки.

Ее глаза двух цветов мерцали столь пленительно, что я не понимал, как мог когда-то их бояться. Тут уж и я разразился бессильными слезами и сказал:

– Не сомневаюсь, что за тебя заплатят кучу денег – ибо разве может человек не полюбить тебя? Но, Джулия, Джулия, во всем мире богаты лишь старцы, у юношей же нет ничего, кроме пылких сердец и пустых кошельков. И тебя наверняка купит какой-нибудь отвратительный старик. Я не могу простить себе, что не сорвал вовремя цветок твоей девственности! Тогда у нас были бы по крайней мере общие воспоминания, если уж теперь нам не суждено быть вместе!

Когда произнес я эти слова, Джулия посмотрела на меня с безмерным изумлением и промолвила:

– Однако ты самонадеян, Микаэль! Жестоко ошибаешься, если думаешь, что я позволила бы тебе на Цериго покуситься на мою честь. Не отрицаю, что твои ласки сделали меня слабой, но есть большая разница между благопристойными нежностями и потерей чести. Если бы ты и впрямь решился на что-то такое, я выцарапала бы тебе глаза!

Услышав это, я вынужден был признать, что женская логика для меня непостижима.

– Зачем же ты в таком случае пошла со мной в то уединенное место? – удивленно спросил я. – Почему так разгневалась, когда, увидев твои глаза, я испытал скорее чувства брата, чем любовника?

Она чуть покачала головой, вздохнула и сказала:

– Я могла бы объяснять тебе это до Судного дня, но ты бы все равно ничего не понял. Естественно, я не случайно позволила тебе откинуть вуаль с моего лица и намеренно отвечала на твои ласки, что, впрочем, не составило для меня никакого труда, ибо ты и правда нравился мне. И поэтому я всей душой надеялась, что ты все-таки хотя бы попробуешь овладеть мной даже после того, как увидишь мои глаза. И, возможно, тебе бы это удалось, поскольку место было безлюдным, а ты гораздо сильнее меня. Но ты даже не попытался, Микаэль, и я никогда тебе этого не прощу! Очень надеюсь, что ты еще будешь чудовищно страдать из-за меня!

Джулия с любопытством наблюдала за мной, явно наслаждаясь моими слезами. А потом продолжила:

– Самое горячее мое желание и самая заветная мечта – это чтобы на острове Джерба за меня заплатили побольше денег: после всех оскорблений и унижений, которых было предостаточно в моей жизни, это было бы для меня самой большой радостью. Ты бы тогда увидел, как другие высыпают груду золота за то, что ты мог бы получить задаром. И надеюсь, что это надолго заняло бы твои мысли!

Джулия опустила на лицо вуаль и ушла, оставив меня наедине с моими раздумьями. Несмотря на сумбур, царивший у меня в голове, я понял, что ничего не знаю о Джулии. Несколько минут назад передо мной стояла совсем другая женщина, ничуть не похожая на ту, что разговаривала со мной раньше так благовоспитанно и скромно.

На следующий день мы прибыли в порт Джербы, и никто на корабле не забыл в то утро о намазе[11]. Драгут вышел на палубу, чтобы произнести звучным голосом слова молитв, а вся команда вторила ему. Матросы нарядились в самые яркие свои одежды. И тут я узнал, что мусульмане избегают синего цвета, считая его христианским, и желтого, приписываемого евреям. Мы с Антти тоже получили по куску чистой ткани, чтобы обернуть головы тюрбанами. И не имея больше никакой возможности позаботиться о своей наружности, я решил выкупать своего песика, что и сделал, расчесав потом пальцами его густую шерстку.

Плоский песчаный остров, раскинувшийся под ясной синевой небес и выжженный палящим солнцем, показался мне не слишком привлекательным. Когда мы подплыли к морскому маяку, расположенному на башне у входа в порт, Драгут велел выстрелить всего лишь из легкого орудия – в знак того, что на сей раз корсарам особо нечем гордиться. Одиночному залпу вторило такое унылое эхо, что Драгут помрачнел еще больше и стиснул челюсти, заскрежетав зубами. Так мы вошли в порт, откуда я увидел низкий купол мечети и белый минарет, множество глинобитных домиков и дворец еврея Синана; дворец этот, окруженный стенами, высился на зеленом холме. Однако сам Синан не выехал в окружении свиты встречать нас, что наверняка бы сделал, если бы мы прибыли под грохот салюта и с победными знаменами, развевающимися на мачтах. На берегу нас ждала лишь толпа оборванцев, а порт походил на огромную раскаленную печь, куда мы нырнули из морской свежести и прохлады.

Несмотря на пестрые одежды и сияющее оружие, мы являли собой весьма скромную группку, когда двинулись из порта по извилистой ослиной тропе к обиталищу еврея Синана. Впереди шагал негр с ятаганом, неся на плече мешок с головами паломников-христиан. Следом со связанными за спинами руками шла четверка моряков, которых сочли пригодными для того, чтобы сидеть за веслами на галере. Антти и я плелись с веревками на шеях, хотя и приняли мусульманство – и потому нас не полагалось ни связывать, ни бить. Не зная ни о рабстве, ни о законах Пророка, за нами в счастливом неведении трусил мой песик; он сосредоточенно принюхивался, чтобы освоиться с новыми запахами, которыми и впрямь изобиловало это жалкое пиратское гнездо. За Раэлем двигались невольники-гребцы, несшие добычу, которую разложили во множество мешочков и ящичков, чтобы она выглядела богаче. А замыкал шествие сам капитан Драгут, окруженный своими людьми, которые старались, как могли, издавать радостные клики.

За нашей процессией наблюдали столпившиеся на улочках жители городка, которые вежливо приветствовали корсаров и благодарили Аллаха за их возвращение. Лишь купцы, стоявшие на порогах своих лавок, презрительно показывали на нас пальцами. Джулия, облачившаяся в свой лучший наряд и закрывшая лицо вуалью, ехала на ослике прямо вслед за Драгутом. Ее охраняла четверка вооруженных мужчин, сжимавших в руках добытые в бою сабли.

Ворота дворца распахнулись перед нами настежь. По обеим сторонам от них мы увидели несколько высохших на солнце человеческих голов, насаженных на крючья, вделанные в стену. На просторном дворе в центре зеленой лужайки находился каменный бассейн. Рабы и пленники, дремавшие в тени, неторопливо поднялись на ноги, глядя на нас заспанными глазами. Драгут приказал своим людям отнести добычу в дом еврея Синана и велел им потом ждать у источника. Так что мы с Антти остались с ними у бассейна, а Джулия спрыгнула с ослика и присоединилась к нам. Никому не было до нас никакого дела, и люди Драгута, проявив во имя Аллаха милосердие, развязали пленных моряков и разрешили им напиться воды из источника. Я тоже утолил жажду. С облицованной камнем стенки бассейна свисала на тонкой цепочке медная чарка прелестной формы, которой пользовались все по очереди. Вода была чистой и холодной, и я не мог надивиться ее великолепному вкусу, пока мне не растолковали, что Коран велит, дабы во всех исламских землях людям, истомленным жаждой, всегда и везде был открыт доступ к свежей воде.

Еврей Синан явно не торопился нас увидеть, и корсары терпеливо ждали, сидя на земле, но удивленный Антти проговорил:

– Обычаи войны на море, похоже, очень отличаются от того, с чем я сталкивался на суше, а, может, Пророк, которому поклоняются эти люди, действительно очень могуществен. Ведь если бы это были христиане – испанцы или немцы, они уже давно развели бы костер и жарили бы на нем свинью или быка. На двор выкатили бы бочки пива, и из рук в руки переходили бы жбаны с вином. Звучали бы оскорбления и проклятия – и солдаты вышибали бы друг другу зубы. А их товарищи играли бы в кости, и тут и там в тени стен валялись бы ратники, сжимающие в объятиях распутных девок.