– Ах, капитан! Если бы мне служили такие люди, как ты, я скинул бы императора с трона. Скажи, что я могу сделать для тебя, ибо хочу я, чтобы мы стали друзьями. На свете много раковин, но лишь в некоторых из них скрывается жемчужина. Но еще реже, чем жемчужину, можно найти действительно мужественного человека. И я готов вручить тебе богатые дары. Да что там, я готов даже отдать своих воинов под твое начало – при одном-единственном условии: ты наденешь тюрбан и признаешь, что Аллах и Пророк Его куда сильнее христианских идолов. Ты будешь не первым испанцем, сделавшим это, в чем можешь легко убедиться, взглянув на моих приближенных. Сорви с себя крест, и я клянусь, что ты никогда не пожалеешь об этом.

Слова Хайр-эд-Дина глубоко уязвили капитана. Он долго смотрел на своего противника, борода де Варгаса тряслась, а глаза горели, и наконец он сказал:

– Не забывай, Хайр-эд-Дин: я – испанский рыцарь! Не смей же оскорблять меня подобными предложениями! Род мой славен, и хотя я вовсе не собираюсь хвалиться своими предками, однако же надеюсь, что не придется им на том свете стыдиться своего потомка! Так повели же отсечь мне голову, чтобы оказался я достойным своего Бога, своего короля и своего отечества!

Капитан прочел короткую молитву и, опустившись на колени, замер на песке. И палач одним махом снес де Варгасу голову[34], как и все, восхищаясь в душе этим благородным человеком. Потом пропустил через уши отрубленной головы ремень и приторочил ее к седлу Хайр-эд-Дина.

Вот так и закончился штурм испанской крепости, которая пала, прежде чем муэдзин успел подняться на минарет и призвать правоверных к полуденной молитве. Лично я даже не знал, как мне благодарить свою счастливую звезду за то, что уберегла меня от всех ужасных бед, в пучину которых едва не вверг меня мой опрометчивый поступок. И вместо того, чтобы встретить скорую смерть, я прославился и стал героем.

Когда я наконец покинул порт и отправился домой, на улицу торговцев пряностями, меня сопровождал Мустафа бен-Накир, рассеянно позванивая колокольчиками на поясе. Его поведение удивило меня, но я был благодарен Мустафе за то, что он избавил меня от необходимости встречаться с Джулией с глазу на глаз. Ведь она наверняка придет в ярость, увидев, что я цел и невредим – и волнения ее были совершенно напрасными.

Но когда мы вошли в дом, глухонемой раб как ни в чем не бывало готовил обед, а Джулия сидела на ложе и красила пальцы на ногах. Она едва посмотрела в нашу сторону. И я понял, что лживая и подлая баба была в порту, шпионила там за нами и видела меня, живого и здорового, рядом с Хайр-эд-Дином.

– О, это ты, Микаэль? – воскликнула она с наигранным удивлением. – Но я не ждала тебя домой так скоро! Так где же ты пропадал, несчастный? В то время, как все правоверные ушли на священную войну, ты, разумеется, прохлаждался в каком-то гареме, и сдается мне, что там кто-то целовал тебя – и весьма страстно. Я бы на твоем месте постыдилась показываться с таким лицом порядочной женщине!

Прежде чем я успел ответить на эти ехидные слова, к Джулии обратился Мустафа бен-Накир:

– Я прекрасно понимаю, Далила, что ты не можешь заниматься столь серьезным делом в парандже. Но подумай, в какое искушение вводит меня твое лицо, не прикрытое вуалью. О, с таким соблазном невозможно бороться! Так что лучше оставь нас одних, ибо мне нужно о многом поговорить с другом твоим, Микаэлем. А если в жестоком сердце твоем есть хоть искра сочувствия, не позволяй этому безумному рабу отравить нас мерзкой стряпней, над которой он сейчас колдует, а приготовь нам обед своими белыми ручками.

Таким образом он подольстился к Джулии, одновременно дав мне урок, как надо разговаривать с женщинами, если тебе от них что-нибудь нужно. А когда Джулия убрала шкатулочку с красками и оставила нас с глазу на глаз, Мустафа извлек откуда-то свиток с персидскими поэмами и принялся читать стихи, время от времени позванивая колокольчиками. Но я уже был сыт по горло его спесивыми замашками и молча занялся своей истерзанной щекой. Мое упорное молчание, разумеется, быстро надоело Мустафе. И, отложив свиток, он сказал мне вот что:

– Удивляешь ты меня, Микаэль, и уже не знаю я, что о тебе и думать. Полагаю, что, как ни крути, ты все же человек незрелый, поскольку не могу я найти никакого разумного объяснения твоим шальным поступкам.

Я ответил ему:

– Возможно, я просто иду на поводу у собственных фантазий – между прочим, так же, как и ты, Мустафа. Честно говоря, и сам не знаю, почему сегодня так поступил. Скорее всего, хотел доказать Джулии, что ей не удастся вертеть мной, как заблагорассудится.

Мустафа понимающе кивнул и произнес:

– О Джулии мы поговорим позже. Тебе не придется расставаться с ней. Она сможет сопровождать тебя в твоих будущих странствиях. Возможно, тебе известно, что владыка морей Хайр-эд-Дин уже давно в немилости у Блистательной Порты. Его очернили перед Диваном, и там считают, что Хайр-эд-Дин с братом самым подлым образом использовали в собственных интересах корабли и отряды янычар, которые в свое время посылал им султан. Может, в этом и есть крупица правды, но с тех пор Хайр-эд-Дин очень изменился и давно уже стал другим человеком. Этим летом он собирается упрочить свое господство на море. А осенью в Стамбул прибудет посол Хайр-эд-Дина с богатыми дарами для султана. До того же, как посольство отправится в путь, Хайр-эд-Дин желает утвердиться в Алжире на вершине власти, после чего вновь примет покровительство Великой Порты. Кроме богатых даров, посольство привезет султану еще и множество невольников. Среди них будешь и ты, Микаэль эль-Хаким, вместе с братом своим Антаром и рабыней своей Далилой, которую называешь ты Джулией.

– Аллах велик, – с горечью сказал я. – Вот, значит, какова благодарность за все те добрые дела, что я совершил! Меня снова повлекут навстречу неведомой судьбе – как тащат вола за кольцо в ноздрях!

Слова мои уязвили Мустафу бен-Накира, и он взорвался:

– Ты и впрямь неблагодарный человек, Микаэль эль-Хаким! Другой бы на твоем месте упал ниц и целовал бы землю, по которой я ступаю! Это же счастье – стать рабом султана! Похоже, ты и понятия не имеешь о том, что все самые могущественные люди в Османской империи, начиная с великого визиря, являются невольниками султана. Большинство из них воспитывалось в серале, где их – каждого в соответствии с его дарованиями – постепенно готовили к тому, чтобы занять самые блистательные посты в стране. Все высшие чиновники подчиняются тому или иному рабу султана. Быть его невольником – это цель, к которой стремятся самые честолюбивые люди!

– Что ж, премного благодарен тебе за такое счастье, – проговорил я с иронией, хоть внимательно выслушал удивительный рассказ Мустафы. – Но я вовсе не честолюбив – и думаю, что чем ближе удается рабу подобраться к вершине власти, тем ужаснее бывает его падение.

– Ты прав, Микаэль, – признал Мустафа бен-Накир. – Но ведь даже на ровной дороге можно свернуть себе шею. Кроме того, восхождение к вершинам власти – искусство трудное… Оно требует опыта и сноровки. Ибо мало самому карабкаться вверх – нужно еще отрывать от себя и отбрасывать тех, кто лезет следом, вцепляясь в полы твоего халата, и всеми силами пытается столкнуть тебя вниз. Но такая борьба за власть закаляет и удесятеряет силы; она неразрывно связана с мудрым и поразительно разумным устройством державы Османов. Султаны унаследовали этот порядок от византийских императоров, когда завоевали их столицу Константинополь. Не забывай, что Османы никогда не стыдились перенимать у других народов все мудрое и полезное. Лишь самые умные и изворотливые люди могут достичь вершин власти в серале, где все шпионят друг за другом и каждый стремится уничтожить соперников. Отрицательные стороны такой системы уравновешиваются элементом случайности, ибо любой успех зависит в конечном счете от милости султана. А милость эту может в благоприятный момент снискать как простой дровосек, так и могущественный визирь.