2

Абу эль-Касим дал нам несколько старых циновок и велел найти себе в доме удобное место для ночлега, и, пока мы устраивались, сам он отправился в город по делам. Времени у нас было достаточно, чтобы осмотреть его жалкое жилище, а когда мы закончили знакомиться с владениями Абу эль-Касима, глухонемой слуга принес солому для наших тюфяков и с большим рвением принялся прислуживать нам. Вечером он сварил кашу и отрезал от бараньей туши несколько крохотных кусочков мяса, чтобы зажарить их на вертеле. Заметив эти приготовления к ужину, Антти грустно покачал головой, мягко отстранил глухонемого слугу, развел в очаге приличный огонь, подвесил над ярко вспыхнувшим пламенем громадный котел и положил в него все мясо и жир, которые нашел в доме. Несчастный раб в отчаянии хватался за голову и носился вокруг повара, пытаясь спасти хоть немного хвороста и кизяка, которые мой брат щедро подбрасывал в огонь, готовя для нас ужин, а когда Антти отхватил половину от случайно найденной в чулане бараньей туши и принялся заполнять котел мясом, слуга, рыдая, повис у него на руке. Однако Антти продолжал заниматься своим делом, не обращая на раба ни малейшего внимания.

Внезапно со двора послышался собачий лай, и, выскочив из дома во двор, я увидел моего песика Раэля, со всех ног удиравшего от двух черных разъяренных кур, которые гнались за ним, кудахтали и клевали его куда попало. Песик, жалобно скуля, прижался к моим ногам, и только тогда я заметил, что у него из израненного носа капает кровь. Я страшно рассердился – ибо Раэль был существом спокойным и безобидным и никогда не трогал домашних птиц, – схватил палку и бросился на черных разбойниц, в чем храбро помогал мне мой Раэль. Антти, весело покрикивая, подбадривал нас, пока нам не удалось наконец загнать кур в угол двора и свернуть им там шеи.

Шум и крики привлекли к нам внимание соседей, и на улице вскоре собралась изрядная толпа зевак. Тем временем Антти схватил умерщвленных кур и бросил их глухонемому слуге, приказав ощипать, почистить и сварить сих птиц. Несчастный раб сходил с ума от горя и отчаяния, обильно поливая слезами черные перья кур, но покорно выполнил приказ. Я жалел беднягу, хотя считал, что чем скорее он привыкнет к новым порядкам в доме, тем лучше для него.

Уже смеркалось, когда Абу эль-Касим наконец вернулся из города. В тот же миг с вершины минарета прозвучал хриплый голос муэдзина, призывающий правоверных к молитве. Абу эль-Касим быстро окунул пальцы в чашу с водой, стряхнул несколько капель на свои ступни, запястья и лицо, проворно развернул и расстелил на полу коврик и приступил к молитве. Я тоже опустился на колени и стал отбивать поклоны, касаться лбом пола и точно подражать нашему хозяину.

После молитвы Абу эль-Касим жадно втянул носом запах еды и сказал:

– Да благословит Аллах эту пищу! Приступим к трапезе!

Мы сели в круг на полу, а вскоре к нам присоединилась и Джулия, позевывая и сладко потягиваясь. Увидев котел, который притащил Антти, Абу эль-Касим снова вдохнул запах еды, скривился, словно надкусив кислое яблоко, и с негодованием заметил:

– Я не собираюсь кормить всех нищих в нашем квартале, а мы – не отряд голодных янычар, чтобы за один присест проглотить все это. Кто повинен в этой непростительной ошибке? Впрочем, сегодня, в первый вечер после нашего возвращения домой, мне не хочется ругать и бранить вас, однако предупреждаю: впредь такого расточительства не потерплю!

Он первым протянул руку к котлу и проворно вытащил оттуда куриную ножку. Несказанное удивление изобразилось на его лице, когда он, дуя на кончики пальцев, чтобы не обжечься, внимательно рассматривал кусочек птицы.

– Воистину Аллах велик, – в конце концов промолвил Абу эль-Касим. – Он и сотворил это чудо. Кусок баранины обернулся в котле куриной ножкой.

Глухонемой раб отчаянно замахал руками, замычал и показал пальцем на меня, Антти и мою собаку, которая сидела рядом со мной, смиренно дожидаясь остатков пищи. Слуга хватался за голову, рвал на себе волосы, а потом упал на колени и посыпал голову горстью земли. Только теперь Абу эль-Касим понял, в чем дело, и, мгновенно лишившись аппетита, горько разрыдался.

– Да обрушится на ваши головы проклятие Аллаха! – в сердцах воскликнул он. – В вас вселился шайтан, раз вы осмелились лишить жизни моих курочек, Мирму и Фатиму. А ведь я довольствовался по утрам куском хлеба и одним вареным яичком, ибо всем известно, что обильная и жирная пища лишь расслабляет человека и пробуждает в его теле порочные страсти. О мой курочки, мои любимые птички! Вы несли прекрасные коричневые яички! Сколь безвременно и жестоко оборвались ваши жизни, дорогие мои Мирма и Фатима!

Слезы потоками текли по щекам Абу эль-Касима, обильно смачивая его реденькую бородку, и Антти почувствовал себя виноватым. Ведь он вовсе не хотел огорчать нашего хозяина.

Но я не испытывал неловкости, а, наоборот, разозлился не на шутку.

– Никогда больше не проклинай нас, Абу эль-Касим, – резко высказал я свое негодование. – Во всем виноваты твои хищные куры – они набросились на моего Раэля, который и мухи не обидит, и чуть не заклевали его до смерти, – поэтому я сам свернул им шеи. Если тебе не нравится наш ужин, можешь не есть! Никто тебя не заставляет!

Отирая слезы со своей козлиной бородки, Абу эль-Касим повздыхал еще немного, но, увидев, что котел стремительно пустеет, забыл о горе и поспешно потянулся за мясом. Наевшись до отвала, торговец с довольным видом похлопал себя по животу и сказал:

– Никогда не ел ничего более вкусного в своем собственном доме. Но если вы будете ежедневно устраивать такие пиры, то за месяц пустите меня по миру, да, да, я непременно стану нищим!

Тут неожиданно вмешался Антти.

– Какой прок от слуг, – вкрадчиво произнес он, – тощих, как скелеты, и побирающихся на улицах? Лучше сразу договоримся: ты даешь нам в день полбарана и мешок крупы; мы будем довольны, и тебе – никаких забот.

Абу эль-Касим тут же схватился за голову и запричитал, но вскоре успокоился и, в задумчивости теребя свою бороденку, в конце концов согласился на наше предложение. Был уже поздний вечер, все мы очень, устали и с радостью отправились спать.

Ночь прошла спокойно, а утром, сразу после молитвы, хозяин пригласил нас прогуляться по городу, показать нам удивительные улицы и дома и полюбоваться красотами Алжира.

Богатый город теснился в кольце мощных крепостных стен, а расположенные на вершине холма переулки оказались столь узкими, что два человека с трудом могли там разминуться. В Алжире жили представители почти всех народов христианского и мусульманского миров, встречались также евреи и греки. Иногда в толпе попадались на глаза и дикие жители пустыни – наездники, прятавшие лица в складки обширных темных бурнусов.

Город славился прекрасными зданиями, окруженными великолепными оградами, имелись тут и общественные бани, доступные для всех, независимо от вероисповедания, цвета кожи и состояния посетителей, к тому же услуги в этих банях были очень дешевы. На вершине холма располагалась крепость Селима бен-Хафса со множеством строений, виднеющихся из-за каменкой стены. По обеим сторонам главных ворот на железных крючьях висели отрубленные человеческие головы и прочие части тел. Но вид разлагающихся на солнце человеческих останков уже давно не привлекал ничьих взоров, зато по-настоящему красивой и достойной всяческого внимания была огромная мечеть с несколькими минаретами, воздвигнутая недалеко от голубого, сияющего солнечными бликами моря. Вход в порт охраняла мощная испанская крепость, стоявшая на острове Пеньон, а вооруженные до зубов испанцы свободно ходили по портовым кварталам; эти люди надменно вышагивали среди мусульман и бесцеремонно расталкивали прохожих, прокладывая себе путь в толпе. Многие мусульмане возмущались, громко выражая свое негодование, ибо согласно Корану правоверным не следует уступать дорогу гяуру, а нужно, наоборот, столкнуть его в придорожную канаву или по крайней мере пнуть на ходу – словом, любым способом помешать пройти мимо.