– Не покидай нас, добрый вестник. Мы благодарны тебе, но нуждаемся в совете, ибо нам предстоят великие и трудные дела и нам придется нелегко, несмотря на то, что Аллах покарал Селима бен-Хафса слепотой.

– Аллах, о Аллах! – набожно произнес Мустафа. – Все в этом мире вершится по воле Его, и Он выбирает время свершений. И нам Он указывает удачный момент. Ведь сейчас армия короля Франции, во много раз превосходящая силы испанцев, осаждает в Неаполе войска испанского императора[24]. Императорский флот разбит, а Дориа[25], состоящий на службе у французского короля, перекрыл все подступы к неаполитанскому порту. Так что у испанского императора возникла теперь масса новых забот – поважнее помощи Алжиру. Так считают многие.

Не веря собственным ушам, я в изумлении воскликнул:

– Да разве это возможно?! Ведь нет еще и года, как я сам принимал участие во взятии Рима, завоевывая Вечный Город для императора, а вся Италия уже покорилась ему…

Однако Абу эль-Касим жестом приказал мне молчать и тихо произнес:

– Доверимся освободителю. Видимо, у него есть веские причины ускорить ход событий. Послезавтра – полнолуние. Помолись, Микаэль, и да поможет тебе Аллах исполнить возложенную на тебя миссию.

Изумленный его словами, я робко спросил:

– Разве я не выполняю наилучшим образом своих обязанностей, разве когда-нибудь ослушался тебя? Чего же еще требуешь ты от меня, господин мой Абу?

Абу эль-Касим равнодушно взглянул на меня и ответил:

– Послезавтра, когда прокричат первые петухи, мы должны поднести освободителю голову Селима бен-Хафса на золотом блюде. Теперь нам следует подумать, как все это сделать. Значит, так: ты принесешь мне голову Селима бен-Хафса, я же позабочусь о том, чтобы достать лучшее в городе золотое блюдо.

Сердце мое вдруг сжалось от страха, я почувствовал странную пустоту в груди, к горлу подступил ком, я весь похолодел, и, несмотря на жару, меня стало знобить. Я напрасно пытался унять дрожь, не мог также произнести ни слова, будто внезапно онемел.

С сочувствием глядя на меня, Мустафа бен-Накир посоветовал:

– Выпей воды, Микаэль эль-Хаким, и тебе сразу полегчает. И не бойся, ибо убийство это, как говорится, – не грех. Напротив, отсекая голову Селиму бен-Хафсу, ты совершишь богоугодный поступок. И не так уж это сложно, если нож будет достаточно острым и не застрянет в шейных позвонках.

Мне некуда было укрыться от их беспощадных пронзительных взглядов, и я стал пятиться назад, пока не уперся спиной в стену. Мой страх разозлил Абу эль-Касима, и он принялся ругать меня:

– Значит, ты не доверяешь мне, Микаэль? Я терпеливо плел сеть, чтобы помочь тебе справиться с твоим делом. Во дворце живет твой брат Антар, на которого ты всегда можешь положиться, рассчитывая и на его помощь. Старший над евнухами – давно подкуплен. Далила пойдет с тобой, чтобы, чертя пальцем линии на песке, предсказывать будущее, а Селим бен-Хафс, которого еще вечером напоят крепким отваром из трав, собранных на знаменитом острове Крит, погрузится в глубокий сон. Разве этого мало?

Мустафа бен-Накир коснулся ладонью моего плеча и ободряюще прошептал:

– Микаэль эль-Хаким! Ты мне очень понравился, и я пойду с тобой, чтобы поддержать тебя и помочь советом в трудную минуту, но прежде всего – проследить и позаботиться о том, чтобы ты исполнил свою миссию, причем – хорошо и вовремя. Так что ничего не бойся, ибо камень может упасть и размозжить тебе голову здесь точно так же, как и в Райском саду во дворце Селима.

Не успел я опомниться и прийти в себя, как Абу эль-Касим, настороженно прислушиваясь, воскликнул:

– О Аллах! А это что такое?!

Я вздрогнул и прислушался к звукам далеких выстрелов. А потом мы втроем, не раздумывая, выскочили на улицу, где уже собрались соседи. Толкаясь, галдя и беспокойно озираясь по сторонам, они тоже прислушивались к грохоту пальбы. Ни у кого не возникло никаких сомнений – стреляли на вершине холма, во дворце Селима бен-Хафса. Ветер доносил до нас отзвуки выстрелов, лязг оружия и крики людей. Внезапно раздался орудийный выстрел, и этому выстрелу, словно эхо, ответил пушечный залп в испанской крепости на острове Пеньон у входа в порт.

– Аллах велик! – бормотал Абу эль-Касим, с трудом сдерживая рыдания. – Все пропало!

В городе началась паника, люди бестолково метались по улицам, купцы закрывали лавки и запирали двери домов. Только Мустафа бен-Накир сохранял спокойствие. Он с улыбкой рассматривал свои холеные руки и полировал блестящие ногти, а потом бесстрастно заметил:

– Аллах велик и всемогущ, и все вершится по воле Его. Однако пора взглянуть, что же там происходит!

Мы побежали по узкой крутой улочке, ведущей в касбу. На небольшой площади у ворот крепости, где обычно совершались казни, собралась толпа встревоженных жителей города. Никто не знал, что случилось, да и спросить было не у кого, ибо у ворот не оказалось ни одного стражника и лишь на стене крепости около орудия суетилось несколько солдат, размахивающих горящими факелами и готовых в любой момент поджечь фитили и произвести выстрел. Только крики и свирепый вид этих солдат удерживали толпу на некотором расстоянии от касбы.

Из-за стен все еще доносились крики солдат – не то радостные, не то сердитые и даже злобные, но в касбе явно стих лязг оружия и прекратился шум боя. В толпе говорили, что слуги султана – несколько носильщиков дров и подручных повара – удрали из дворца, спустившись по канату с высокой стены. Они неслись бегом вниз по крутому склону, хватались за головы и кричали, что Селим бен-Хафс совсем голый носится с саблей по Райскому саду и убивает каждого, кто попадется ему под руку. Однако никто не мог подтвердить, правда ли это.

В следующий миг мы увидели более пятидесяти испанских аркебузиров, которые сомкнутым строем приближались к касбе со стороны моря. Во главе отряда шагал испанский консул, бодро размахивая руками. Испанцы остановились у закрытых ворот, их предводитель громко осведомился, что происходит и почему в касбе стреляли, а потом потребовал, чтобы их впустили во двор.

В бойницах стены замелькали любопытные лица итальянских и испанских отступников, послышались язвительные возгласы – и наконец от консула потребовали, чтобы он увел испанских солдат обратно в крепость на острове – здесь, мол, им делать нечего.

Толпа опять зашумела и заволновалась, люди проклинали испанцев, и вдруг в солдат полетели камни и верблюжий помет. Испанцы сочли поведение местных жителей весьма для себя оскорбительным и, не обращая внимания на мольбы перепуганного консула, который призывал своих солдат сохранять спокойствие, стали угрожать возбужденной толпе оружием. Командиру испанцев надоели увещевания и нерешительность консула, и он велел подкатить к воротам небольшую пушку, которую солдаты притащили с собой из крепости на острове.

Вдруг заскрежетали и завизжали проржавевшие петли, и ворота распахнулись настежь. Испанцы с криками и воплями ринулись вперед, пытаясь ворваться в касбу. Но победоносный крик внезапно оборвался: под сводами ворот солдаты увидели заряженные пушки, готовые выстрелить в любую минуту, и отряд всадников, которые, пока еще сдерживая лошадей, уже занесли над головами христиан кривые сабли.

Я с трудом поверил своим глазам, заметив возле пушек своего брата, который преспокойно держал в руке зажженный фитиль. Кажется, Антти обращался с ним не слишком аккуратно, ибо, когда брат мой повернулся, чтобы что-то сказать всадникам, одно из орудий вдруг послало ядро прямо в тесно сомкнутые ряды испанцев, уложив многих наповал. Всадники внезапно вонзили шпоры в бока лошадей и обрушили сабли на головы испанцев.

Абу эль-Касим, обхватив голову руками, воскликнул:

– Сон это или явь – все то, что здесь происходит?

Однако он ни на минуту не терял головы и без колебаний схватил за плечо святого марабута[26], призывая его выступить против Селима бен-Хафса. Будучи же человеком предусмотрительным и крайне осторожным, Абу эль-Касим немедленно отступил назад, а потом юркнул за разрушенную лачугу, где заранее припрятал сухой хворост, и принялся за дело.