Хоть я прекрасно сознавал, что подготовка к этой войне грозит неисчислимыми бедами всему христианскому миру и что поход этот гораздо важнее, чем дела, которые меня ждут, я все же пытался стоять на твердой почве реальной жизни, как господин Гритти, и потому спросил, какой прием великий визирь намерен оказать посольству Хайр-эд-Дина.

Ибрагим ответил:

– Султан по-прежнему считает Хайр-эд-Дина обычным пиратом и думает, что брат его, Баба Арус, обманул доверие султана Селима, отца Сулеймана. Второй и третий визири тоже недолюбливают Хайр-эд-Дина, так что я советую тебе готовить для них богатые дары. Но самые непримиримые противники Хайр-эд-Дина – султанские флотоводцы, боящиеся его громкой славы. Но есть у него и один верный сторонник; это главный лоцман, ученый мореход Пири-реис, дружбу с которым мне удалось завязать несколько лет тому назад, когда мы плыли в Египет, чтобы подавить там бунт, и попали в ужасный шторм. Пири-реис составил морскую навигационную карту с подробными лоциями[38], с помощью которой любой человек может безбоязненно плавать по Средиземному морю. Если в непогоду корабль собьется с курса, то капитан легко сориентируется и найдет верный путь. Так вот, когда ты встретишься с Пири-реисом, нелишним будет похвалить эту карту, ибо с тех пор, как две-три ее копии попали в руки христиан, она уже не составляет тайны для мира. Пири-реис – человек уже старый; он живет среди своих свитков и книг и не завидует подвигам Хайр-эд-Дина. Единственное, что Пири-реис охотно примет в дар, – это морские карты христиан; старик любит сравнивать эти карты со своими. Завтра я собираюсь потолковать с мудрецами Дивана о Хайр-эд-Дине. И если будет на то воля Аллаха, посольство ваше примет сам султан.

Ибрагим дал мне еще несколько советов и сказал пару дружеских слов Антти, восхитившись его силой и гигантским ростом. Потом великий визирь отпустил нас.

Господин Гритти вывел нас через боковую дверь, которую охраняли огромные негры. На прощание он сказал мне:

– Если ты и впрямь мудрый и ученый человек, господин Микаэль, то в свободную минутку милости прошу ко мне; и не бойся оторвать меня от дел: я обожаю сплетни из сераля!

Я поблагодарил венецианца и обещал вскорости воспользоваться его любезным приглашением – я ведь тоже давно не слышал новостей с Запада. Мы могли бы рассказать друг другу много интересного… Но в душе я решил держаться от подлеца Гритти подальше – этот ловкий интриган явно был слишком опасен для меня.

Его «писец» проводил нас обратно на берег, где знакомый нам оборванец-гребец спал полуголый в своей лодке, хотя было уже довольно холодно. Месяц тонким серпом, столь похожим на турецкий ятаган, сиял над мощным куполом Айя Софии, когда мы плыли через Золотой Рог к нашему кораблю, и никто не пытался задержать нас, хотя несколько янычаров по-прежнему стояло на посту; они внимательно смотрели с берега, как мы взбираемся на борт судна.

Назавтра я рассказал обо всем Драгуту и хитрому евнуху, посоветовав спокойно ждать новостей из сераля, ибо своими речами мне удалось расположить к Хайр-эд-Дину самого великого визиря.

Сначала евнух отказывался верить в то, что я встречался и вел доверительные беседы с Ибрагимом в венецианской части города; кастрат твердил, что либо мне все это приснилось, либо я просто напился до беспамятства. Но во время этого разговора прибыл гонец из сераля с известием, что мы должны быть готовы предстать пред очи султана.

Вскоре появились повар и поварята – они принесли нам на китайском фарфоре изысканные кушанья из дворцовой кухни.

На берегу росла толпа зевак. А после полуденной молитвы прискакал конный отряд одетых в пурпур спаги[39]; на саблях их горели драгоценные камни, а седла были отделаны бирюзой. Предводитель спаги, ага, передал Драгуту в дар от султана благородного испанского скакуна, уздечка и седло которого были изукрашены серебром, жемчугом и бесценными каменьями.

Восхищенный этим великолепным подарком, Драгут отсчитал мне на радостях тридцать дукатов; евнух тоже не поскупился…

Торжественной процессией двинулись мы к сералю. Нас приветствовали громадные толпы. Люди благословляли нас, а стоявшие в дверях своих лавок евреи в черных лапсердаках предлагали нам что-нибудь купить. Белые и черные невольники шли, сгибаясь под тяжестью даров Хайр-эд-Дина, самые ценные из которых были открыты всем взорам, так что толпа могла любоваться этими сказочными сокровищами. Я же нес на плече маленькую обезьянку с белой мордочкой; за время плавания зверек так привязался ко мне, что не давался в руки никому другому. Сейчас обезьянка обняла меня лапками за шею, пища и лопоча при виде зевак; неудивительно, что за мной тянулся хвост весело вопящих мальчишек. Они бежали, показывая на обезьянку пальцами, смеясь и нисколько не боясь угодить под копыта конного эскорта.

Мы миновали громадную мечеть Айя София, и нас ввели через Ворота Счастья во двор сераля; вокруг располагались казармы янычар, султанские конюшни, здание библиотеки и солдатские бани. На мощных ветвях старых-престарых деревьев висело великое множество железных котлов, а на обширных лужайках огромного двора отдыхали группки янычаров разного возраста.

Ага спаги препоручил нас дворцовой страже у подножья одной из островерхих башен, обрамлявших Врата Мира.

Дары, невольники и моряки остались за воротами, а Драгута, хитрого евнуха и меня препроводили в башню, где в сводчатом зале нам надлежало ожидать, пока за нами не придут дворцовые слуги.

Мы опустились на жесткие кожаные подушки, с ужасом взирая на палаческие топоры с широкими остриями, висевшие на крюках, вбитых в стены. На полу, возле кровавого колодца, куда сбрасывали трупы казненных, падавшие в жуткое подземелье, из которого прилив уносил их потом в Мраморное море, лежала куча отрубленных голов, доставленных в кожаных мешках из разных уголков Османской империи; этот ужасный груз привозили одетые в зеленое чауши – чтобы визири могли проверять, как в стране свершается правосудие.

При виде этой кошмарной кучи я затрясся от страха, но, подавив дрожь, заговорил со стражником, стоявшим у двери. Он объяснил нам, что даже посланцы самых важных особ вынуждены ожидать приема, сидя на этих жестких подушках; окружающая обстановка должна способствовать весьма полезным размышлениям о беспредельном могуществе султана. Поведал нам стражник и о том, что обычно чауши привозят не более пятидесяти голов в день – и это является лучшим доказательством безмерной доброты повелителя, а также свидетельствует о благословенном покое, который царит во всей стране.

– Однако, – продолжал наш милейший страж, – когда султан, господин наш и повелитель, решается избавиться от раба, который был раньше одним из его любимцев и занимал высокое положение, ныне же впал в немилость, – такому человеку не приходится опускаться на колени у кровавого колодца. Султан ограничивается тем, что посылает своему невольнику черный халат и крепкий шелковый шнурок. И никто пока не отверг этой милости. Напротив, все с радостью сами лишают себя жизни и удостаиваются пышных похорон. А потом султан по закону наследует дом, рабов и все имущество покойного, нажитое в ту пору, когда верный слуга султана грелся в лучах своего счастья. Особенно быстро и внезапно менялись людские судьбы во времена нашего возлюбленного султана Селима. Он не жалел черных халатов… В тех покоях, где работали дворцовые портные, всегда царили оживление и суета. В те дни у нас вошло в привычку, проклиная своих врагов, говорить: «Чтоб тебе стать визирем султана Селима!»

Едва он замолчал, как я увидел вдруг двоих огромных мужчин. Они крепко схватили меня за плечи и потащили во Двор Мира. Так же поступили с Драгутом и хитрым евнухом.

Я упирался и громко объяснял, что не сделал ничего плохого и что хочу подождать капитана Драгута за воротами. Тогда ко мне подбежал один из дворцовых слуг с палкой в руке и шепотом велел мне ради Аллаха немедленно заткнуться.