– Лучше пусть молчит. Представляешь, что было бы, если бы он в тебя вцепился? Или оказался бы психом – поклонником и засыпал дурацкими вопросами?

– Наверное, ты права, – согласилась Таня. – Но скука-то какая!

Раздался гонг, созывающий гостей на ленч. Троица потянулась к двери, но тут зазвонил телефон.

Женщины переглянулись. Брать трубку не хотелось ни одной. Зоя не выдержала первой. Вдруг это Сэм с дурным известием о ком-то из пациентов или, того хуже, о Джейд?

Оказалось, что звонит Джин, Танина секретарша. Речь шла о контрактах. По требованию юриста она высылает ей для ознакомления условия концертного турне; Беннет хотел поговорить с ней, как только она прочтет контракты. Слушая Джин, Таня занервничала:

– Ладно, взгляну, когда их доставят.

– Беннет просит сразу же вернуть ему их обратно.

– Ладно, ладно, я все поняла! Какие еще срочные новости? – Уволенный служащий письменно отказался предъявлять иск, что было редкой хорошей вестью. «Вог» и «Харперс базар» хотели изобразить ее на разворотах. Один из киношных журналов готовит неприятную статейку. – Спасибо за информацию, – прошипела Таня.

Лучше бы этого звонка не было! Здесь, в безмятежном Вайоминге, он напомнил ей о существовании большого, суетного мира. Она с облегчением повесила трубку и догнала подруг.

– Все в порядке? – обеспокоенно поинтересовалась Мэри Стюарт. Таня снова выглядела расстроенной, что, в свою очередь, передалось ее подругам.

– Более или менее. В кои-то веки истец отказывается от иска, зато подлый журнальчик готовит новый грязный материал. Надеюсь, ничего страшного – старые сплетни.

Она храбрилась, хотя каждая очередная пощечина приводила к омертвению кусочка ее души. А душа уже превратилась в черствое обгрызенное печенье. Настанет день, когда они сожрут ее всю, до последней крошки. Что ж, им на это наплевать.

– Не обращай внимания, – посоветовала Зоя. – Не читай всякую гадость, и дело с концом.

Когда Зоя открыла клинику, про нее тоже писали мерзости, но это все-таки не одно и то же. То, что пишут про Таню, слишком личное, причиняет слишком сильную боль. Это грязь, скребущая по сердцу, как наждак.

– Забудь, – мягко сказала Мэри Стюарт.

Она и Зоя обняли Таню за талию и повели в ресторан, пытаясь отвлечь беззаботным щебетанием. Им и невдомек, какое сильное впечатление производят они на окружающих своей красотой и грацией.

Со своего порога за Мэри Стюарт незаметно наблюдал Хартли Боумен.

Послеобеденная верховая прогулка получилась такой же приятной, как утренняя, и в том же составе. На все время пребывания к ним были приписаны постоянные лошади и ковбой. Лиз, ответственная за загон, осведомилась, довольны ли гости лошадьми и сопровождающими, и не услышала жалоб.

Зоя продолжила беседу с врачами; Таня старалась не слушать их разговор про трансплантации, который немногим лучше их утренней темы – оторванных конечностей. Мэри Стюарт тоже лучше оставить в покое, пусть вволю наговорится с Хартли Боуменом о какой-то книжке. Самой Тане ничего не оставалось, кроме как снова присоединиться к ковбою. Опять они проехали несколько миль в гробовом молчании. В конце концов чаша Таниного терпения оказалась переполненной, и она стала рассматривать своего спутника в упор. Это не произвело на него ни малейшего впечатления: казалось, он не имеет никакого понятия, кто едет рядом с ним. Настолько не обращал на нее внимания, что рядом они ехали только благодаря ее усилиям.

– Вас что-то во мне не устраивает? – спросила она наконец, окончательно выйдя из себя. Поездка уже не доставляла ей удовольствия, а сам ковбой не нравился с самого начала.

– Нет, мэм, нисколько, – ответил он невозмутимо. Она боялась, что сопровождающий снова надолго умолкнет, и была готова пнуть его носком сапога. Ей еще не приходилось встречать настолько неразговорчивых людей, и это сильно действовало ей на нервы. Она привыкла, что к ней обращаются, на нее смотрят. Реакция Гордона – для нее неприятный сюрприз. Впрочем, у него наготове оказался еще один, который он преподнес ей через полмили. Она размышляла, стоит ли еще раз попытаться вывести его из ступора, как вдруг услыхала:

– А вы хорошая наездница!

Таня не сразу поверила своим ушам. Неужели ковбой к ней обратился? Он исподтишка взглянул на нее и поспешно отвел взгляд. Можно подумать, она источает какое-то ослепительное сияние, что, видимо, и являлось причиной его неразговорчивости. Но где уж ей догадаться!

– Спасибо. Вообще-то я не люблю лошадей. – А также людей, которые с ней не разговаривают, а главное – его самого.

– Я читал вашу анкету, мэм. Почему не любите? Приходилось падать?

Она заподозрила, что такой длинной тирады он не произносил уже с год. Что ж, когда-то надо начинать тренироваться. Ей попался любитель тишины. Или Хартли прав и бедняга просто робеет, побаиваясь городских? Раз так, ему надо бы податься в сапожники, а не сопровождать гостей пансионата-ранчо.

– Нет, Бог миловал. Просто лошади, по-моему, глупы. В детстве я много ездила, но не любила это занятие.

– А я вырос в седле, – пробубнил он. – Только и делал, что ловил арканом бычков. Мой отец работал на ранчо, я ему помогал.

Он умолчал, что отец погиб, когда ему было всего десять лет, и ему пришлось содержать четырех сестер, пока все они не повыходили замуж. У него осталась мать, а еще есть сын в Монтане, которого Гордон время от времени навещает. Что бы о нем ни думала Таня, Гордон Уошбоу – человек славный и далеко не глупый.

– Люди, приезжающие сюда, по большей части утверждают, что умеют ездить верхом, и сами в это верят. На самом деле они просто опасны. Ничего не соображают! Уже к исходу первого дня валятся с седла. Вы – другое дело, мэм. – Она заслуживала и более восторженной похвалы. Он робко взглянул на нее. – Никогда еще не сопровождал таких знаменитостей, оттого и теряюсь.

Его откровенность произвела на нее впечатление. Она вспомнила, как за обедом жаловалась на него подругам, и пристыдила себя.

– Чего же тут теряться?

Ей стало забавно. Редко приходится смотреть на себя чужими глазами. Таня до сих пор не понимала, чем приводит людей в восхищение, и тем более не могла взять в толк, что кто-то испытывает в ее присутствии страх.

– Вдруг ляпну не то? А вы рассердитесь.

Она рассмеялась. Они выехали на опушку. Солнце озаряло вершины, вдали трусил койот.

– Я действительно на вас рассердилась, но совсем по другой причине: ведь вы отказывались со мной разговаривать!

Он опасливо покосился на нее, еще не зная, как вести себя в ее присутствии: быть настороже или наслаждаться ее обществом. Искренняя ли она, можно ли ей доверять?

– Я уже решила, что вы меня возненавидели.

– За что мне вас ненавидеть? Все ранчо спит и видит, как бы с вами познакомиться. Все накупили ваши компакты и мечтают об автографах, один даже раздобыл видеозапись с вашим участием. Нас предупредили, чтобы мы к вам не приставали, не задавали вопросов, вообще не досаждали. Вот я и решил; что лучше вообще к вам не обращаться. Не люблю надоедать. Другие выставляют себя болванами. Я просил, чтобы к вам приставили вместо меня кого-нибудь еще. Какой из меня собеседник?

Ее тронула его открытость, и она уже забыла свое прежнее мнение о нем и испытывала к нему симпатию. К тому же для ковбоя он поразительно чист и изъясняется понятно и учтиво.

– Простите, если я вас обидел.

Она уже приготовилась ответить, что нисколько не обижена, но запнулась: в действительности он ее задел, в том-то и загвоздка. Ее покоробило, что он не соизволит с ней разговаривать. Для Тани Томас это что-то новенькое.

– Я решил, что вы лучше отдохнете, если буду держать рот на замке.

– Нет, лучше время от времени издавайте какие-нибудь звуки, я должна знать, что вы еще дышите. – Она криво усмехнулась, он громко засмеялся.

– Вы такая известная, что вас того и гляди доконают приставаниями. Прямо с ума все посходили перед вашим приезд дом. Представляю, каково вам!