Наступил третий день в Вайоминге. Зоя открыла глаза и сонно потянулась. Часы показывали без чего-то семь. Еще несколько минут – и она встанет. Из кухни доносились какие-то звуки. Мэри Стюарт уже поднялась и, зевая, отправилась в кухню сварить кофе. При виде Тани она еле устояла на ногах.

– Что ты тут делаешь? – воскликнула она. Никогда еще, даже в колледже, Таня не вставала так рано.

– Живу, что же еще? – Таня уже сварила кофе, разогрела булочки, достала из холодильника йогурты. Судя по ее виду, она успела умыться и почистить зубы.

Зоя выглянула и тоже не поверила своим глазам.

– Что-то случилось? – Зоя даже испугалась, заподозрив неладное. Чтобы поднять Таню в такой ранний час, требовалось что-то из ряда вон выходящее. Она не поверила, когда ей сказали, что все в полном порядке.

– Господи, да что с вами? – всплеснула руками Таня. – Решила встать пораньше, только и всего.

Но подруг оказалось нелегко убедить.

– Знаю, знаю! – Зоя широко улыбнулась. Настал Танин черед отдуваться: достаточно она дразнила Зою из-за Сэма, а Мэри Стюарт – из-за Хартли. – Гордон, да?

– Глупости! – отмахнулась Таня. – Простой ковбой...

– Ну и что? Он смотрит на тебя, как на дар с небес.

– Перестань! – Таня продолжила свои хлопоты как ни в чем не бывало.

Зоя попала в точку. Вторая половина предыдущего дня прошла в напряженных беседах. Происшествие с Бенджамином настроило всех на серьезный лад. Гордон заговорил о своем сыне. Парень уже вырос, отец два года с ним не виделся, но определенно души в нем не чаял. Таня вспоминала свой брак с Бобби Джо и его печальный финал. Только первое свое замужество она считала настоящим и до сих пор сожалела, что оно рухнуло под тяжестью ее карьеры, хотя и признавала, что все равно рано или поздно переросла бы мужа.

Ей часто приходилось по нему грустить. С чем она останется в конечном счете? Со стопкой золотых дисков, кучей денег, одна в огромном доме? Без мужа, без детей, без единого близкого существа, способного позаботиться о «ей в старости. С кем делить тогда победы и поражения? Жизнь представлялась ей сейчас бессмысленной, а место в жизни, которого она так упорно добивалась, оказалось никчемным. Весь Голливуд только о таком и мечтает, для нее же оно ровно ничего не значило. Она поделилась с Гордоном своими сомнениями, а он, проявив благоразумие, сумел ее утешить, оказался сообразительным, практичным, реальным человеком, под стать ей.

Как ни странно, у них оказалось много общего. Он бы не прочь продолжить беседу, но пришло время возвращаться. Ковбоям разрешалось ужинать вместе с гостями только по воскресеньям, а также в выходные дни. Разговор с Гордоном оставил у Тани приятное чувство. Многое в нем ей импонировало. Его простота и некоторая грубоватость ничуть не смущали. Он добр, предупредителен, не проявляет ни жестокости, ни алчности, зато умен и рассудителен. В его пользу говорит даже техасское происхождение. Признаться же подругам, как он ей симпатичен, она еще не готова.

– У тебя появились от нас секреты? – не отставала Зоя. Ей вторила Мэри Стюарт.

Не обращая на них внимания, Таня завершила свой туалет. Она выглядела сногсшибательно в выцветших джинсах и тенниске цвета персика, даже отказалась от любимых старых сапог в пользу новых – абрикосового цвета, с ручной отделкой, приобретенных дома, в Техасе.

Хартли дожидался в ресторане. Он радостно обнял Мэри Стюарт и тепло приветствовал остальных. От него пахло мылом и лосьоном после бритья; ему очень шли белая рубашка и джинсы. Таня поймала себя на мысли, что сегодня он и Мэри Стюарт смотрятся особенно. Казалось, они созданы друг для друга. Она поделилась своим наблюдением с Зоей, и та полностью с ней согласилась.

Бенджамин с нетерпением дожидался их, чтобы подсунуть на подпись свой гипс. Таня наградила его поцелуем и автографом, после чего стайка девушек, заручившись согласием матерей, тоже стала клянчить у нее автографы. Публика уже привыкла к ее присутствию, и никто не фотографировал исподтишка, что она оценила по достоинству. Потом ей приветственно помахал Гордон, седлавший лошадей. Как обычно, они выехали на прогулку одними из последних. Перед этим Мэри Стюарт посидела на скамеечке с Бенджамином на коленях. Теперь она воспринимала его как подарок судьбы.

– Ну и напугал ты нас вчера! – сказана она, вспоминая его несущимся на взбесившейся лошади, а потом как он взлетел в воздух и шлепнулся на камни.

– Врач сказал, что я должен был сломать шею, но не сломал.

– Повезло тебе!

– А как плакала мама! – Он серьезно взглянул на Мэри Стюарт. – Ты была права. Она сказала, что не будет любить другого ребенка так, как меня. Я передал ей твои слова, а она говорит: так и есть.

– Вот и хорошо.

– Она сказала, что я всегда буду особенным. – Следующие его слова вызвали у нее поток слез, как удар кулаком в солнечное сплетение: – Мне жалко твоего мальчика.

– И мне... – пролепетала она дрожащими губами, борясь с рыданием. Все это время Хартли пристально наблюдал за ней. – Я по-прежнему очень-очень его люблю. Он остался для меня особенным.

– Ты хотя бы иногда с ним видишься? – поинтересовался малыш, заинтригованный смертью.

Подобные вопросы задавал ей в этом возрасте и Тодд. Ей хотелось ответить утвердительно, но она предпочла честный ответ:

– Нет. Только в моем сердце. В нем он остался навсегда. В сердце и на фотографиях.

– Как его звали?

– Тодд.

Бенджи кивнул, словно знакомство состоялось. Немного погодя он слез с ее колен, прогулялся среди лошадей и отправился обратно, к матери. Общение полностью его удовлетворило.

Мэри Стюарт, Таня, Зоя и остальные поехали за Гордоном. Хартли не спускал глаз с Мэри Стюарт, та через силу улыбалась. Конечно, беседы с Бенджамином по-прежнему причиняли ей боль. Ее ранила его прямота, но в конечном итоге она же могла оказаться для нее целебной. Пока же ей нелегко. Прежде чем она села в седло, Хартли успел ее приобнять и сказать комплимент по поводу того, как она выглядит.

– Прямо не знаю, чем заслужила такое везение, – откликнулась она.

– Праведной жизнью!.. – пошутил он.

Прогулка получилась приятной. Зоя выглядела уставшей, и Кавалькада двигалась не спеша. Зоилы друзья отправились в Йеллоустонский парк кататься на плотах, поэтому ей пришлось присоединиться к Хартли и Мэри Стюарт. Таня и Гордон снова возглавляли процессию. Он пригласил ее на вечернее родео, в котором принимал участие.

– Смеетесь? В каких же соревнованиях?

– Объезжаю бычков и мустангов, – признался он, потупившись. – Я начал этим заниматься еще в Техасе.

– Вы сумасшедший? – В детстве она насмотрелась на родео. Быки волочили участников по арене, топтали их копытами; у одних ковбоев к тридцати годам становилось плохо с головой, у других не оставалось ни одной целой косточки, и они уже в тридцать лет ковыляли, как глубокие старцы. – Какая глупость! Вы же умница. Зачем рисковать жизнью ради пары сотен долларов или серебряной пряжки? – Он хвастался, что этих трофеев у него с десяток, но что с того, если из-за этого он станет калекой?

– Это то же самое, что ваши платиновые пластинки, – спокойно ответил он, нисколько не удивленный ее вспышкой. То же самое твердили его мать, сестры. Женщины не способны этого понять. – Вам тоже приходится помучиться ради золотого диска или «Оскара». Вон каким вас подвергают пыткам: репетиции, угрозы, менеджеры-обманщики, журналы... Гораздо проще продержаться полторы минуты на дикой лошадке.

– Да, но меня не волокут по конскому навозу вниз головой и не топчут до смерти. Нет, Гордон, этого я не одобряю.

Ее реакция его разочаровала – все же она дитя большого города, а не Техаса.

– Значит, не придете? – Он всерьез огорчился.

Она покачала головой, потом улыбнулась:

– Приду, а как же! Но все равно, по-моему, вы сумасшедший. Что у вас в программе на сей раз?

Он усмехнулся и закурил.