Изменения коснулись не только спален. Петер рассказал Эрику, что взял несколько новых заказов, при выполнении которых, а уж в начале-то точно, он сам хотел бы по возможности присутствовать. Его присмотр за отделкой нашего левого крыла больше не требовался. По словам Петера, мы могли управиться с двумя, от силы с тремя рабочими. И вот с прошлого вторника у нас работали только Луи, Пьер-Антуан и Антуан. Петер побывал у нас в понедельник, чтобы рассказать свои новости и проинструктировать нашу троицу. Он пообещал, что вернется к нам на следующей неделе — прямо в понедельник утром, потому что все-таки хочет следить за ходом работ. И конечно, нужно получить деньги за предыдущую неделю. Каждую пятницу он вручал Эрику счет, в котором было указано число отработанных часов. Эрик расплачивался наличными, Петер расписывался, и таким образом мы «всегда были в расчете», как называл это Петер. Меня радовало, что теперь он будет бывать у нас редко. Смотреть ему в глаза, особенно при Эрике или детях, стоило мне определенного труда.

Новая ситуация для всех была удобнее.

Как ни странно, я скучала по парням. Я привыкла готовить на большую бригаду, привыкла к оживлению внутри и вокруг дома, к их пению. И теперь, на третий день после этих изменений, я все еще не могла сообразить, сколько еды нужно к обеду для уменьшившейся группы.

Эрик подтолкнул меня локтем в бок.

— Поразительно, Симона, ты только посмотри на этого человечка! У него есть актерские задатки, ты согласна? Он поистине наслаждается вниманием.

Вздрогнув, я отвлеклась от своих мыслей.

— Да, — ответила я тихо, подавив желание сказать «oui»[39], чтобы меньше выделяться среди французов.

Мужчина, сидевший наискосок перед нами, оглянулся. Я узнала его, но не смогла вспомнить, чей это отец. Он ответил на мою улыбку и снова воззрился на сцену.

Эрик наклонился ближе.

— Посмотри, какие косички у Изабеллы! Сколько было работы у нашей maitresse со всеми этими девчонками!

— Да, очень мило.

— Тебе тоже надо научиться так делать.

— Мне? Научиться плести такие косички?

— Да, Изабелле это очень идет.

Мой ответ утонул в аплодисментах. На потолке ярко вспыхнули люминесцентные лампы и осветили зальчик. Все встали и начали пробираться мимо деревянных стульев в актовый зал. Люди разговаривали, делились впечатлениями, пожимали друг другу руки. Некоторые тут же выходили на улицу выкурить сигарету. Больше всего мне хотелось бы сразу уйти, но нужно было дождаться детей.

В актовом зале составили вместе несколько столов. За ними стояли две крепкие женщины лет пятидесяти в коротких жакетах и белых блузках. Они наполняли пластиковые стаканчики фруктовыми соками, водой или вином. Я рассеянно взяла стаканчик с темно-красной жидкостью. Немного алкоголя мне не повредит. Эрик тоже взял протянутый ему стаканчик и встал рядом со мной. Мимо нас проходили люди, они приветливо кивали нам, некоторые подавали руку. Я представляла им Эрика, но дальше стандартного «Ca va?»[40] и приветливой улыбки дело не заходило.

— Интеграция идет отлично, а? — не преминула сказать я.

Наверное, можно было бы и прикусить язык.

Эрик оглянулся.

— Помнишь тех иракцев в Голландии?

Я кивнула. В нашем районе два года назад поселились иракцы. Обе их дочки стали ходить в школу, где учились Бастиан и Изабелла. По слухам, эти иракцы были высокообразованными людьми, отец семьи работал инженером или преподавал в университете, что-то в этом роде. Они бежали из своей страны, чтобы начать в Голландии новую жизнь. Сейчас, лучше чем когда-либо, я могла понять, как невероятно трудно им приходилось. Против собственной воли я подумала о Мишеле. Определенные формы интеграции не знают никаких языковых проблем.

— На подобных вечерах те иракцы тоже всегда были не в своей тарелке, — ответила я нехотя.

— Языковые проблемы, — сказал Эрик. — У людей нет ни малейшего желания вести на празднике утомительные разговоры. Но это пройдет само собой, когда мы поживем здесь подольше.

На это надеялась и я, хотя уверена не была. Я не была уверена больше ни в чем. В тот момент я действительно сомневалась во всем — в затеянном нами предприятии, в нашей частной гостинице. Действительно ли я ее хотела? И в правильности решения Эрика так радикально поменять нашу жизнь я тоже не была уверена. Я сомневалась даже в правильности решения, которое приняла тринадцать лет назад, выйдя за него замуж. Я все глубже копалась в своей памяти. Все наши лучшие минуты не шли ни в какое сравнение с тем, что я испытала с Мишелем. Была ли настоящая любовь причиной, побудившей меня выйти замуж за Эрика? Или, с молоком матери усвоив, что целью моей жизни должен стать экономически привлекательный брак, я сказала «да», потому что в то время предложение Эрика означало, что моя миссия выполнена?

Я не могла вспомнить ни единого момента, когда бы терзалась так, как сейчас, в этом salle de fete на юге Франции, и когда бы все главные линии моей жизни так туго сплелись в единый клубок.

— Ты знаешь всех присутствующих? — спросил Эрик.

— Большинство, в лицо. Почти все здесь — родители.

— Странно, кстати, — сказал он, оглядываясь. — Я и правда не знаю здесь никого, ни единого человека. А тебе эти лица знакомы… Полагаю, мы с тобой прожили последнее время несколько врозь.

— В этом… В этом нет ничего удивительного.

И в Голландии дела обстояли почти так же. Там у него была работа, а здесь — реконструкция дома.

— Слушай, на будущий год мы поступим иначе. Сейчас еще много суеты, но я обдумывал наши планы все последние дни. Может быть, когда дом будет готов, я стану, например, отвозить детей в школу утром, а ты забирать их вечером.

— Можно и так.

Я сделала большой глоток, но вкус вина не почувствовала. Оглядываясь вокруг, мыслями я была в прошлом понедельнике.

Я очень нервничала, снова оказавшись на глазах у Петера. Время от времени он бросал на меня серьезный взгляд, но тем и ограничивался. Я успокоилась — до некоторой степени, насколько это вообще было возможно. Подумала, что, если все всплывет, для него это, наверное, будет не лучшей рекламой. В конце концов, Мишель был его работником, и Петер ничего не выгадал бы из конфликта между мной и Эриком. Реконструкцию дома пришлось бы свернуть. Я не слишком хорошо разбиралась в людях, но мне казалось, что немножко узнать Петера я успела. Он был приветлив и дружелюбен. И очень щепетилен, когда речь заходит о деньгах. Как только парни разъезжались по домам и Петер клал на стол счет, он становился предельно сдержанным и деловым. Мне всегда это бросалось в глаза. И он снова быстро преображался, когда банкноты, полученные от Эрика, исчезали в его портфеле. Наверное, Петер считал, что непрерывный поток денег из кошелька Эрика важнее, чем их расцветающая взаимная симпатия. Или, может быть, я просто на это надеялась. Что мне хотелось бы сделать, насколько это вообще будет в моих силах, так это поскорее прекратить дружбу Эрика с Петером, когда дом будет готов. Ради этого я пошла бы на многое.

Петер узнал то, что ему совсем не нужно было знать, и я не хотела его присутствия в нашей жизни. Но пока можно было только надеяться, что то, чему он стал свидетелем на рассвете в прошлое воскресенье, не будет иметь никаких последствий. Ни для кого.

Из этих размышлений меня выдернул подошедший к нам мужчина. Лет шестидесяти, седой. Бургомистр нашей деревни.

Он благосклонно кивнул нам, пожал руки, обменялся привычными любезностями, а потом добавил:

— Ваши дети прекрасно выступили!

Я вежливо улыбнулась.

— Благодарю вас.

— Стройка потихоньку продвигается? — теперь он обращался к Эрику.

— Конечно, все прекрасно. Я думаю, еще полгода, и основная работа будет закончена.

— Вы знаете, что когда-то ваш дом принадлежал очень влиятельным людям?