Просто чудо, что я еще не очень располнела от всей этой еды.

На обложке одного из голландских журналов, которые оставила у меня Эрика, была статья о француженках. То, что они остаются такими стройными при обильных трапезах дважды в день и почти ежедневном употреблении вина, по мнению авторов статьи, обусловлено культурой приготовления пищи. Французы не жалеют нескольких евро, если речь идет о доброкачественных ингредиентах, простых продуктах, происхождение которых известно и внушает доверие. Они тратят много времени на готовку, а потом еще больше на то, чтобы со вкусом все съесть. И так каждый день.

Может быть, когда-то так и было, но вокруг я все-таки видела множество женщин, которых явно не учли в этом идеализированном исследовании. Наверное, журнал не обнаружил и того, что соблазнительные разновидности чипсов и прочих калорийных штучек занимают все больше места в супермаркетах. «Харибо»[42] постепенно завоевывают новые территории и уже дошли до дальнего юга Франции. Пакетики немецких сластей постоянно раздают на днях рождения и в бесчисленных дальних автомобильных поездках.

Результат известен.

Оборвались мои мысли самым неожиданным образом. Пират, дремавший в холле, вскочил и, виляя хвостом, пошел навстречу Петеру. Тот вошел в холл, небрежно погладил собаку по спине и направился ко мне.

У меня чуть сердце не выскочило из груди. Я невольно начала совершать всякие бессмысленные действия в попытке оттянуть момент приветствия. Повернулась к Петеру спиной, чтобы сполоснуть руки под краном, вытерла их кухонным полотенцем, сосредоточенно глядя на это самое полотенце. Я вела себя так в надежде, что он сразу пройдет наверх.

Нет. Его шаги замолкли прямо у меня за спиной. Пришлось обернуться. Мне было все еще неловко смотреть ему прямо в глаза, поэтому я глядела немного в сторону. Петер расцеловал меня, очень крепко, и при этом удерживал за плечи, так что я не могла уклониться. Такая навязчивая, довольно чувственная манера приветствия была для него характерна. В ограниченном пространстве кухни, в отсутствие Эрика и парней и в сочетании с внутренним напряжением это ощущалось почти как насилие. Я покорно снесла это и, как только он отпустил меня, сразу отступила назад. Петер посмотрел на меня — долго, пристально, и у меня сложилось впечатление, будто он хочет что-то сказать. Но он вдруг повернулся к плите и снял крышку с одной из кастрюль.

— Выглядит аппетитно. Я поем с вами.

После этого Петер исчез в холле, оставив меня в полной растерянности.

За едой казалось, на первый взгляд, что ничего особенного не происходит. Просто шесть человек разговаривают и получают удовольствие от хорошей еды.

Но я-то знала больше.

За последний час Петер ни разу не взглянул в мою сторону. Он разговаривал со всеми сидевшими за столом, кроме меня. Мои робкие попытки вступить с ним в разговор не находили поддержки. Я начала убирать со стола раньше времени.

Ставя на стол полный кофейник, я услышала, что тема застольного разговора переменилась. Беседа велась громко, а предметом были женщины. Если я правильно поняла, утверждалось, что французы предпочитают иностранок. Что их не устраивало в своих соотечественницах, осталось для меня загадкой. Говорили слишком быстро и отчасти на арго — вульгарном французском.

Я поигрывала ложечкой в чашке. По моему самочувствию, было бы лучше пить чай, а не кофе. Это успокоило бы. Я утешала себя мыслью, что уже почти половина второго. Значит, парни скоро вернутся к работе. Еще полчасика, от силы три четверти, и Петер Вандам опять на неделю исчезнет с нашего горизонта.

Вдруг он посмотрел на меня в упор и тут же перешел на голландский.

— Такова наиболее тщательно охраняемая тайна Франции, но этим исподтишка занимается большинство француженок. На вид очень порядочные, приличные женщины, истинные матери семейств… Преданные супруги. Но увы…

Я смотрела на него растерянно. Пальцы, сжимавшие ложечку, будто свело судорогой.

Он цинично улыбнулся.

— Тебе известно, что у многих, за редким исключением, есть любовники? У некоторых даже не по одному. Здесь-то уж точно. Дамы только этим и занимаются.

Я старалась делать вид, что занята своими мыслями. Пыталась оставаться как можно спокойнее, но мне это не слишком хорошо удавалось. Украдкой взглянула на Эрика, который заинтересованно слушал Петера.

— Ну, ты-то молодец, Симона, уже начинаешь осваиваться, а? — продолжал Петер. — Presque francaise[43]…

Он бросил на меня одобрительный взгляд и сделал глоток кофе.

Сердце колотилось в горле, и я почувствовала, что краснею.

— Петер, наверное, отчасти прав, — поддержал его Эрик. — Ты уже действительно начинаешь привыкать. Ну, с готовкой и вообще. Раньше ты никогда так много не стряпала. В этом отношении смена обстановки пошла тебе на пользу.

Подтекст полностью ускользнул от Эрика, и я не могла этого понять. Ведь то, о чем Петер говорил на самом деле, лежало на поверхности. И не только. Должно быть, слово «виновата» было написано у меня на лбу на четырех языках. С жирными восклицательными знаками. Воздух застревал в горле, но я понимала, что должна ответить. Посмотрела вокруг и обнаружила, что все сидят, уставившись на меня. Мною овладела паника.

Собрав всю силу воли, какую только смогла, я выдавила из себя улыбку.

— Никогда не думала, что мне так понравится готовить…

Ну пожалуйста, давайте поговорим об этом — отличная тема!

Петер наблюдал за мной. Он не спускал своих карих глаз с моего лица, как будто хотел исследовать меня, чуть ли не препарировать.

Я сняла несуществующую соринку с джинсов и принялась скрести коленку, чтобы больше не надо было никуда смотреть.

— Должно быть, это очень приятно, — услышала я голос Петера, — если можешь делать то, что тебе нравится.

Пусть он прекратит, пусть он сейчас же прекратит! Иначе я не выдержу.

— Можно мне еще кофе?

Это сказал Пьер-Антуан — парень, похожий на испанца.

Я встала и налила ему кофе. Ну что, на этот раз пронесло? Меня все еще колотило. Я автоматически наполнила и остальные чашки, чашку Петера тоже, причем в последнюю очередь. В его глазах это, наверное, выглядело отчаянной попыткой создать видимость, что все нормально.

Разговор прекратился, и наступившая тишина буквально душила меня. Полчаса или три четверти часа вдруг показались мне вечностью. Невыносимо.

— Прошу прощения, — я встала из-за стола. — Мне надо кое-что сделать.

Когда я спускалась с холма к озеру, в лицо мне бил холодный ветер с мелким дождиком. Жесткие стебли травы терлись о джинсы, которые медленно, но верно промокали насквозь. Дождь усиливался, но даже если бы разразилась гроза с молниями, поднялся ураган и посыпался град, я не вернулась бы домой прежде, чем услышала отъезжающий «лендровер» Петера.

У озера я присела на мокрую траву и стала смотреть на тысячи кругов, расходящихся по воде. Они пересекали друг друга, их становилось все больше.

Я обняла руками колени. Успокоиться не удавалось, сердце все еще колотилось в горле. Я буквально разрывалась на части от смятения и бессилия.

И мне было страшно. Ужасно страшно.

Ситуация вышла из-под контроля.

Тео и Бетти были родом из Утрехта и жили там на канале над своим рестораном. Они продали его, чтобы основать здесь частную гостиницу. Это была примечательная чета. Он — высокий, крупный, со щетинистыми бровями — производил впечатление диковатого человека, хотя был очень дружелюбен. Она, напротив, хрупкая, ростом уж точно сантиметров на тридцать ниже мужа, с короткими каштановыми волосами и такими тонкими бровями, что они казались вытатуированными. Но прежде всего бросались в глаза ее очки в эффектной синей оправе.

Тео и Бетти с возрастающим энтузиазмом показывали нам комнаты для гостей (их было шесть) с побеленными деревянными балочными потолками и необработанными дубовыми полами. Обставлены они были старинной мебелью. Их частная гостиница располагалась не в доме, как у нас, а на противоположной стороне площадки с водоемчиками, фонтанами, кустами роз и статуями. Залитая солнцем, такая картинка выглядела бы на их веб-сайте весьма привлекательно, но сейчас по серому гравию беспрерывно стучал дождь.