— Я отойду на минутку…

Пока я шла к туалету по длинному коридору, мимо гостиной, вдоль оливково-зеленых стен с подсвеченными картинами, тошнота немного отступила. Здесь было не так накурено, как в комнате, из которой я вышла. После двух часов ночи я не выпила ни капли вина, пила только воду, но алкоголь давал о себе знать. В голове что-то звенело. Возвращаться в телевизионную комнату, наполненную дымом с характерным сладковатым запахом, перебивающим все другие, разъедающим нос и глаза, мне вовсе не хотелось. Я открыла боковую дверь и вышла на улицу.

В лицо ударил свежий утренний ветер. Я сделала глубокий вдох, еще один. На деревьях в саду пели птицы. Небо было дымчато-розовое, нежного пастельного оттенка. По дорожке, посыпанной гравием, я пошла к домику для гостей. В последний раз Эрик ходил взглянуть на Бастиана и Изабеллу часов в двенадцать. Я открыла дверь и щелкнула выключателем в гостиной. Очень тихо поднялась по винтовой лестнице и остановилась послушать под дверью. Ни звука. Значит, крепко спят. Все в порядке.

Я снова вышла в сад. Тошнота, кстати, совсем прошла. Со всех сторон доносились птичьи трели. Прекрасное утро в роскошном саду с низкими изгородями, кустами, цветами и декоративными водоемами. Хобби Клаудии, как она мне сказала. Несколько лет назад, когда она занялась этим куском земли, здесь был запущенный огород, а сейчас какая красота! И год от года сад становился все краше. Такое хобби показалось мне замечательным, и я решила, что тоже займусь садоводством, как только у нас закончится стройка.

На полпути я остановилась.

Мне навстречу шел Мишель. Уже один его вид — красавец в небрежно расстегнутой рубашке, шальные глаза, восхитительное тело — заставил меня забыть и о птицах, и о цветах… Я не могла думать больше ни о чем, да я и не хотела больше думать. Дай Бог совладать с желанием помчаться ему навстречу и броситься на шею…

У самого угла дома Мишель обнял меня за талию и поцеловал. Чтобы из дома нас нельзя было увидеть, он увлек меня за собой к глухой боковой стене и прижал к ее валунам.

Мои руки скользнули по его груди, мускулистой и крепкой. На мгновение я закрыла глаза. Это было прекрасное ощущение, будто он принадлежит только мне одной. Поразительно, опьяняюще, почти эйфория. Никаких других женщин, пускающих слюни вокруг него, только он и я.

— Мне тебя не хватало, — прошептал он. — Я скучал по тебе.

— А кто была та девушка?

Мишель поцеловал меня в шею.

— Я хочу знать, — настаивала я.

— Какая девушка?

— С которой ты танцевал. Ну та, в цветастом платье.

— Ревнуешь?

Он приподнял уголки губ, глаза смеялись. Ему было смешно!

— Ты ревнуешь?

— Да.

— Не стоит.

Он наклонился, чтобы снова меня поцеловать, одной рукой погладил по спине, а другой выдернул блузку из юбки и моментально сдвинул наверх лифчик. Он знал эту дорогу. Быстрота его действий кружила мне голову.

Утренний ветерок ласкал мою кожу.

Это было опасно, как русская рулетка.

— Не здесь, — прошептала я.

Он укусил меня в шею.

— Я тебя хочу.

— Нет, нельзя! Кто-нибудь может выйти из дома.

— Все спят, пьяные или обкурились. Никто не выйдет.

Его губы скользнули по одной моей груди, рука сжала другую. Я закрыла глаза, уперлась головой в стену. Он провел своим носом по моему и прижался ко мне бедрами, так что я ощутила все, что должна была ощутить. Кровь с бешеной скоростью проносилась по моим венам, она бушевала, пенилась. Я тяжело оперлась о стену. Руки сами собой искали молнию его брюк.

— Я так по тебе скучал, — прошептал он, а потом сказал еще что-то, чего я не разобрала.

Он поднял мою юбку, стянул стринги. Я часто дышала, не в силах сказать ни слова.

Меня будет искать Эрик. И другие могут выйти на улицу. Петер уже четверть часа назад сказал, что пора расходиться.

— Нет… Нельзя.

— Все хорошо. Можно.

— Нет, нет, — я пыталась сохранить остатки сознания.

Если я сейчас его не остановлю, если не скажу «стоп», то никогда больше не смогу за себя ручаться. Я и так зашла слишком далеко.

Чтобы остановить Мишеля, а еще больше — чтобы нас не застукали, я обеими руками взяла его за голову, заставила посмотреть на меня.

— Посмотри мне в глаза, — прошипела я.

Я не знала, как по-французски будет «их — нас! — застали на месте преступления», поэтому сказала просто:

— Я боюсь, понимаешь? Я боюсь.

Похоже, это подействовало. Он меня отпустил.

Я поправила бюстгальтер, быстро застегнула блузку и заправила ее в юбку. Запустила пальцы в его шевелюру и слегка растрепала ее. Мишель мрачно смотрел на меня, он следил за каждым моим движением. Потом застегнул брюки.

— Тебе на самом деле нужно хоть разок зайти ко мне.

— А как же Брюно? — я услышала свой голос словно со стороны.

Мне еще нужно было прийти в себя. Щеки горят, дыхание прерывистое…

Боже мой, неужели это происходит наяву? Неужели это я стою сейчас здесь и договариваюсь о любовном свидании?

Это так и происходит?

— В пятницу вечером его никогда не бывает. Он уходит к своей подружке. Приходи в пятницу.

— Кстати, что знает Брю…

Мишель отпрянул. Он испуганно посмотрел на что-то за моей спиной, а потом сразу исчез, словно растворился. Я осталась одна подпирать стену.

Обернулась, и что вижу? Петер.

Человек с чистой совестью не реагировал бы на появление хозяина так, как я. Мои щеки, и так пылающие, просто загорелись, рот открылся. Я с трудом изобразила улыбку, но она получилась дрожащей, неестественной. Потом схватилась за блузку, проверяя, в порядке ли одежда.

Теперь мне надо было что-нибудь сказать — что-то такое, что сняло бы напряжение, объяснило бы это рандеву[36] с Мишелем, одним из его рабочих, ранним утром, за углом дома, и в конце концов свело бы эту встречу к чему-то незначительному, совершенно невинному.

С каждой секундой своего молчания я буду казаться все виноватее, буду все виноватее, придам особое значение… Чему? Что именно видел Петер? Ему только казалось, будто он что-то видел? Нет. Он видел достаточно и все понял.

По всей его позе, по выражению глаз я чувствовала, что он понимает, что здесь произошло.

Петер ничего мне не сказал. Он постоял еще немножко, как будто хотел насладиться моей паникой, продлить себе это удовольствие. Потом загадочно улыбнулся и, продолжая ухмыляться, пошел к двери, покачивая головой.

Бастиан устрашающе размахивал мечом из папье-маше и издавал боевой клич. Изабелла была одета эльфом, с крылышками из проволоки и тюля. Стайка голубых и розовых эльфов поднялась против злых карликов и рыцарей. Логика происходящего ускользнула от меня частично, а быстро и невнятно произнесенные диалоги — полностью.

Вокруг меня сидели по крайней мере две сотни людей, собравшихся в salle de fete[37]. Гордые родители и родственники Армандин, Лор, Тома и Люков, пришедшие сегодня вечером на представление, которое репетировалось долгие недели. Зал был полностью погружен в темноту, а прожекторы направлены на авансцену. Слабо светились на стенах только таблички с надписью «Не курить». Я испытывала такую же гордость, как и все присутствующие, а может быть, и чуть большую, чем другие родители. В среднем.

Эльфы, взмахивая ручками, грациозно пробежали по сцене восьмеркой. Музыка звучала громко, аппаратура слегка хрипела. Вокруг сцены стояли учителя и учительницы, которых здесь называют maitresses[38]. Они хлопали в ладоши, подбадривая детей.

А я вспоминала прошедшую неделю. Спали мы уже в спальнях левого крыла. Покинутый караван подогнали поближе к дому. Теперь в нем бывали только дети, которые смотрели там телевизор. Да и в этом скоро не будет необходимости, потому что комната для гостей рядом со спальней Изабеллы почти готова и сможет стать временной гостиной. Я испытывала к каравану двойственное чувство. То, что нам больше не приходилось спать в этом ящике, воспринималось мною как победа. Но, с другой стороны, за прошедшие месяцы караван стал для меня символом. Декорациями самых ярких минут моей жизни были его металл и пластик. Теперь он, будто некий сомнительный монумент, стоял пустым, окруженный буйно растущими сорняками.